Не знавший таких коварных планов своего покровителя Вельяминов торопился отправить к Владимиру Андреевичу Никиту с Григорием. Он не сомневался, что ловкий Никита сможет подсыпать серпуховскому князю нужное зелье в нужное время. Потеряв любимого брата и верного друга, Дмитрий впервые почувствует, что такое месть. Иван Васильевич мысленно потирал руки, представляя неутешное горе князя Дмитрия Ивановича.
Никита собирался в поход даже с охоткой, почему-то не думалось, что предстоит сделать, зато манила сама возможность попасть на Русь. Одна мысль, что можно будет вволю помыться в баньке, и та грела. Видно, это же чувствовал и Григорий, поп вел себя точно блаженный. В обозе они пристроились как можно дальше от передовых отрядов, чтоб даже ненароком не попасть под русские или ордынские стрелы.
Бегич шел на Русь довольно скрытно, но у князя Дмитрия не спала разведка; едва только стали подтягиваться к границам Рязанского княжества ордынские отряды, как он принялся спешно собирать свои, решив на сей раз возглавить отпор Бегичу. Только двигаться пришлось осторожно, все время выверяя и движение ордынцев, чтоб не обошли и не напали сзади, как случилось при Пьяни. Тогда молодой княжич Иван Дмитриевич Нижегородский не сообразил такой возможности и его с легкостью окружили и крепко хмельных русских легко побили на берегу Пьяни. И название у речки-то какое!
Тогда Мамай отправил на первую разведку боем на рязанские и нижегородские земли только что перешедшего к нему царевича Араб-шаха. О том, что Арапша идет разорять русские земли, Дмитрию донесли быстро, так же быстро он собрал войско. Но и у Арапши разведка тоже работала неплохо, почуяв опасность, хитрый полководец спешно остановился и постарался стать незаметным. Видя, что опасности пока нет, Дмитрий Иванович увел московскую рать обратно, оставив под рукой брата Евдокии Ивана Дмитриевича и князя Семена ярославские, владимирские, муромские, юрьевские и нижегородские полки. Этого вполне хватало, чтобы отразить Арапшу, если бы тот все же вздумал сунуться на русские земли. Но!..
Слыша рассказы о побоище на реке Пьяне, Дмитрий не просто скрипел зубами, он рвал и метал! Было от чего. Июльская жара разморила бестолковых вояк, и те устроились лагерем на берегу Пьяни отдыхать, совершенно не заботясь о хорошей разведке. Когда на лагерь налетели отряды Арапши совсем не с той стороны, откуда их вообще могли ждать, у большинства вояк даже наконечники на копья оказались не насажены! Это был не бой, это было просто избиение безоружных и к тому же хмельных мужиков. Очень многие даже не поняли, что произошло, как были убиты либо повязаны крепкими веревками и угнаны в плен.
В одночасье, практически без боя были уничтожены множество русских полков. Дмитрий Иванович стискивал руками рукоять меча, с хрипом грозя: «Убью своими руками!» Но убивать было некого, княжич Иван Нижегородский и князь Семен нашли свой жизненный конец в водах речки Пьяни, как и многие другие. Рассказывали, что невеликая река даже вышла из берегов от перегородивших путь воде трупов.
Дмитрий жаловался Владимиру:
— Что ж, никому и доверять нельзя? Стоило оставить без присмотра большое войско, как оно тут же, напившись, полегло под вражьими саблями!
Владимир как всегда спокойно и рассудительно произнес:
— Придется самим ходить во главе. Тебе нельзя, я пойду.
— Вот как ты можешь говорить спокойно?! Я так не умею. Кажется, помчался бы туда и зубами загрыз Арапшу!
— А чем тот виноват? Это наши сами попались.
— Да, Иван с Семеном виноваты, и Арапшу проглядели, и людей погубили…
Прошел год, и теперь на Русь шел новый набежник — Бегич. У того и войска побольше, да и сам мурза опытней, еще у Джанибека темником был. Такого главное было не пропустить мимо, чтоб не натворил бед на земле Русской и не обошел с тыла, как Арапша.
Но на сей раз удалось, кроме того, Бегич видно и сам решил дать бой русским, совершенно не боясь никаких их отрядов. В Рязанской земле у реки Вожи к Дмитрию Ивановичу присоединился князь Иван Пронский со своими отрядами. Олег Рязанский привычно сидел за своими стенами. Посовещавшись, русские встали на своем берегу подле брода.
Стояла теплая, сухая осень, вернее, она только началась, но уже полыхали огнем деревья, летели по ветру липкие паутинки, в прибрежных зарослях гоготали, суетились разжиревшие за лето утки и гуси, собираясь в дальний путь. На огородах вовсю разлеглись капустные кочаны, раскинув вольно нижние листы точно дородные бабы свои юбки на лавках. Почему-то мелькнула мысль: будет ли их кому собирать? Если выстоят русские против Бегича, то будет, а потонут в Воже, как тогда потонули в Пьяне, так и не только кочаны сиротинушками на Руси останутся, но и целые города.
В лагерь Дмитрия Ивановича примчался Семка Удалой от сторожевых, выставленных подальше для присмотра за Бегичем.
— Ну что? — князь заметно напряжен.
— Близко уже, скоро к Воже с той стороны подойдет. — Семка едва переводил дух, пришлось спешно переправляться через реку, и хотя здесь брод хорош, все равно выдохся.
— Ты почему так устал? — вдруг поинтересовался Дмитрий. — Брод тяжел или скакал долго?
— Не, — замотал головой Семка, — брод не так уж плох, течение небольшое и дно хорошее. Я просто на рысях.
— Пора и нам переправляться, Дмитрий Иванович, — откликнулся Тимофей Вельяминов, — а то как бы Бегич нас не опередил.
— Где еще на Воже броды близко?
— Нету таких. Только этот, у остальных по обоим берегам лес, Бегичу не подойти с конными, да и нам тоже.
— Вот то-то и оно. Ему придется переправляться здесь.
— Потому и пора, чтоб не пустить на этот брод!
— Не-ет… — хитро прищурил глаза Дмитрий. — Пусть он у нас на виду переправляется!
— А ежели не пойдет? — все же засомневался Пронский.
— А мы ему место уступим, чтоб еще куда не ушел…
— Как это?
— Пошли за мной! — махнул рукой Дмитрий, увлекая Даниила Пронского и Тимофея Васильевича Вельяминова на берег. — Чем этот брод хорош? Тем, что здесь и с той, и с другой стороны поляны есть. Если мы встанем прямо за бродом, конечно, Бегич не пойдет, не настолько глуп, чтоб под стрелы подставляться. А мы чуть постоим и отойдем подальше, вроде как испугавшись. А как на нас пойдет, ударим с трех сторон.
Так и случилось: передовые отряды Бегича не рискнули переправляться сразу, но когда подошли основные силы, Дмитрий дал команду чуть отойти, вроде испугавшись. Сам ордынский мурза хохотал, увидев, как медленно отползают русские полки; если они перепугались от одного вида ордынской рати, то что будет, когда всадники хлынут сплошной волной? Слабоват московский князь Дмитрий Иванович, ох, слабоват! Ближе к вечеру собрав мурз, Бегич распорядился переправляться быстро и сразу вступать в бой, накатывая валом на этих трусливых русских. «Видно, помнят Пьяну!»
Брод действительно был удобным, мелким, с плоскими берегами. На стороне русских берег чуть подальше от реки поднимался, но тоже не круто, у самого брода места было мало, и нападать следовало почти с лету.
Ордынцы начали напором, едва переправившись, сразу постарались ударить в лоб. Но полк Дмитрия Ивановича выстоял, а слева и справа на уже втянувшихся в бой ордынцев напали полки Даниила Пронского и Тимофея Васильевича Вельяминова. Никак не ожидавшие такого отпора ордынцы закрутились на месте, а его-то как раз было мало, развернуться на небольшом участке свободной земли подле брода было негде.
Передние пытались повернуть, но сзади все накатывали новые волны наступавших ордынцев, в один миг все смешалось. Не в силах ни отразить внезапное нападение с трех сторон русских, ни развернуться, чтобы организованно отступить, войско Бегича в панике бросилось обратно, давя и сметая своих же. Хуже нет паники, тем более в конном войске! По русским рядам пролетело распоряжение: татар гнать только до брода, за реку пока не соваться, уже темнеет.
Теперь уже русские избивали отборные полки ордынского мурзы. Такого погрома Орда, пожалуй, не видела! Ордынцев гнали до самой темноты, нещадно избивая. У ордынцев погибли князья Хазибей, Коверга, Бегичка, Карабулук… Жалкие остатки войска Бегича спасли темнота и сильный туман, упавший на округу следующим утром. Теперь уже Вожа вышла из берегов, заваленная мертвыми телами. Только на сей раз это были ордынские тела!
Никита и Григорий не спешили к передовым отрядам, ни к чему, пусть одолеют русские полки, тогда и двинемся вперед — решили невольные приятели. Они спокойно улеглись под телегой, пережидая жаркое августовское солнце. От реки издалека уже доносились звуки начавшейся битвы. Всадники Бегича явно начали переправляться. Слышны были крики людей, ржание поднятых на дыбы лошадей, лязг оружия.
Никита прислушался: видно, бой завязался нешуточный, русские решили стоять насмерть. Жалко, много погибнет, у Бегича сильное войско, это не Арапша, а ведь тот малым числом побил такое количество русских. Никите было откровенно жаль тех, кто сложит головы на берегу Вожи или будет угнан в полон. Но помочь он ничем не мог, а потому старался не задумываться. Война есть война, самим бы уцелеть.
Никита и Григорий не спешили к передовым отрядам, ни к чему, пусть одолеют русские полки, тогда и двинемся вперед — решили невольные приятели. Они спокойно улеглись под телегой, пережидая жаркое августовское солнце. От реки издалека уже доносились звуки начавшейся битвы. Всадники Бегича явно начали переправляться. Слышны были крики людей, ржание поднятых на дыбы лошадей, лязг оружия.
Никита прислушался: видно, бой завязался нешуточный, русские решили стоять насмерть. Жалко, много погибнет, у Бегича сильное войско, это не Арапша, а ведь тот малым числом побил такое количество русских. Никите было откровенно жаль тех, кто сложит головы на берегу Вожи или будет угнан в полон. Но помочь он ничем не мог, а потому старался не задумываться. Война есть война, самим бы уцелеть.
Но случилось что-то непредвиденное. Лежавший на груде набросанных шкур Никита вдруг с ужасом подскочил: мимо пронеслись один за другим перепуганные всадники из бегичевских. Не успел спросить, в чем дело, как таковых оказалось много, ордынцы явно бежали! Причем бежали панически!
Никита пытался сообразить, что теперь делать и куда деваться самим, неожиданно для себя он вдруг наклонился к Григорию:
— Бежать надо! Спрячься куда-нибудь, ты поп, тебя не тронут.
Преследовать врага в темноте русские полки не стали, мало ли какая ловушка припасена на такой случай у Бегича? Решили дождаться утра. Пересчитали своих, потери были совсем небольшими. Правда, погибли Дмитрий Монастырев и Назарий Кусаков. Вдохновленные неожиданной победой, русские воины с удовольствием обменивались впечатлениями:
— Ага! А я его как рубану, а он в реку…
— И я тоже! С десяток положил, не меньше…
— Чего их не класть-то было, мотались по берегу точно овцы стадом, руби не хочу!
— Ловко мы их!
— Выходит, ежели с умом, так и ордынца бить можно, а не самим головы как на Пьяне складывать?..
Окольничий Тимофей Васильевич, услышав такую похвальбу, укоризненно покачал головой:
— Не хвались третьего дня, хвались третьего года. Подождите утра, может, завтра все снова начинать придется, али самим от Бегича отбиваться так, что головы трещать будут.
От такого замечания стало тревожно. И впрямь, кто знает, что будет утром, что придумают ордынцы в ответ на такое избиение?
Думал об этом и Дмитрий Иванович, а потому разведку вокруг высылал беспрестанно, чтобы не смог Бегич перехитрить, не смог за ночь обойти сзади. Разведчики твердили, что близко у реки ордынцев нет. Куда девались? Но и на другой стороне их нигде не обнаружили.
— Не бежали же они? — растерянно развел руками Дмитрий, глядя на Вельяминова.
Неожиданно тот хохотнул:
— А что, Димитрий Иванович, а может, и бежали?!
— Хорошо бы, — вздохнул князь. — Только больно легко получилось.
— А тебе надо, чтоб крови пролилось побольше? Благодари Заступницу за такую победу, Дмитрий Иванович.
— Погоди радоваться. Утро вечера мудренее.
С тревогой ждали утра. Вроде и время выглянуть солнцу, но оба берега плотно окутал сильный туман. Князь Дмитрий Иванович распорядился, пока туман не рассеется, на тот берег не соваться. Но отправленная разведка принесла чудное известие:
— Дмитрий Иванович, нету там ордынцев!
— Как нет?! А куда девались? У них же обоз огромный!
— А вот так, нету, и все! Бежали и обоз свой огромный бросили. Там безоружных тьма и добра всякого тоже!
Второй подтверждал:
— Князь Дмитрий Иванович, все следы ведут только в сторону степи. Бежал Бегич-то, ей-богу, бежал!
Снова и снова возвращались посланные в разведку, но пока не спал туман, приносили одинаковые вести: ордынцы бежали, в панике бросив свой обоз!
Наконец туман рассеялся, и князь Дмитрий Иванович дал приказ переправляться, только все равно быть осторожными. Немного погодя по противоположному берегу Вожи ездили несколько растерянные русские всадники, спешивались, оглядывались, не вполне веря своим глазам. Лагерь ордынцев был пуст, а все ночные следы вели прочь от Вожи!
— Дык… как же это…? Может, и не стоило их оставлять на ночь? Может, надо было догонять и бить дальше?
Об этом уже думал и сам князь, но кто же ожидал, что войско Бегича не просто отступит, чтобы перестроиться и снова атаковать, а в панике бросится прочь? Никогда прежде русские не били ордынцев в открытом бою и так крепко! Одинаково растерянны были и князь с воеводами, и простые ратники. Выходит, и Орду бить можно, ежели с умом? На самого Дмитрия Ивановича смотрели как на святого, не скрывая восторга. Вот так князь у них, ежели сумел с толком всем распорядиться и гнать поганых такой же метлой!
Постепенно в русских полках растерянность уступала место захлестывающей радости от одержанной победы. Смогли! Осилили! Да не просто победили, а как победили!
Неспокоен был только сам Дмитрий, не потому, что не радовался, а потому, что боялся этого радостного безумства. Однажды так на Пьяне, уверовав, что ордынский царевич Арапша бежал, перепились и полегли под татарскими саблями. Потому князь не давал никакого покоя разведке, пока те не принесли известие об обнаруженных далеко в степи кострах, оставленных остатками ордынцев. И все равно Дмитрий сомневался:
— А может, то костры жгли, когда на нас шли?
— Обижаешь, Дмитрий Иванович. Нешто мы давнего костра от нового не отличим? Да и следов куда меньше, чем прежде. Не сомневайся, князь, бежал Бегич, драпал как волк от огня!
— Дай-то бог!
Русские побили ордынцев и захватили их обоз. В числе захваченных оказался и замешкавшийся Григорий. Священник не сопротивлялся, но объяснить, что за травы у него в мешке, не смог. Растерянно мямлил:
— Это для лечения всяких болестей… раны лечить…
Попадись кому другому, сошло бы. Но рядом как раз оказался рослый дружинник с раной на руке, он оживился:
— А ну давай, меня полечи. Смотри, как кровь течет.
То, как вдруг закрутился поп, заставило русских засомневаться:
— Да не отрава ли у тебя?
Дальше — больше, принялись расспрашивать с пристрастием: почему оказался в обозе у Бегича, чего ради шел с ордынцами, кто таков сам? И взяли Григория в оборот, повели к князю. Но первым он попал на глаза не Дмитрия Ивановича, а Тимофея Васильевича Вельяминова. Вот уж с кем Григорию встречаться совсем не хотелось! Конечно, за несколько лет поп основательно растолстел и даже оплыл, но окольничий все же распознал человека, которого не раз видел рядом с опальным племянником.
— Э, да это поп Иванов! Ты откель здесь?
Григорий вдруг заелозил. Это совсем не понравилось Тимофею Васильевичу, и тот приказал:
— А ну возьмите-ка его и поспрошайте с пристрастием!
Поп заверещал так, словно ему уже поджаривали пятки на огне. Кричал, что он священник, его нельзя трогать!
— А какого прихода? — ехидно поинтересовался крепко державший пойманного попа дружинник. Тот опустил голову.
К нему и особого пристрастия применять не пришлось, одно дело бегать вместе с опальным боярином и совсем другое — если тебя собираются пытать! Григорий довольно быстро выложил, что травы отравные, чтобы сварить нужное зелье.
— Кого травить собрался?
— Про то не ведаю…
— Как так?!
Григорий снова начал крутиться, лопоча, что его должен встретить в Москве какой-то человек, о котором он ну ничегошеньки не знает… То, как поп прятал глаза, подсказало его мучителям, что врет. Но стоило поднести горячую кочергу к пяткам, как Григорий снова заверещал, что этого человека уже встретил прямо тут, в лагере Бегича. Но тот все равно ничего не сказал, не время, мол. Вообще-то Григорий говорил правду, он действительно не знал, кто должен стать жертвой отравного зелья, это было ведомо только Никите. И выдавать своего напарника тоже не собирался, но когда все же запахло паленым мясом, то выдал и Никиту тоже.
— Где он?!
— Не знаю, бежал с Бегичем, видно…
— А ты чего ж?
— А я не успел.
— Кто он таков?!
Стоило Григорию отвести глаза, как кочерга снова вдавилась в пятки.
— А-а-а!!! Скажу, все скажу! Только не палите! Все скажу!
— Ну? — наклонился к лежащему почти без чувств попу пытавший его дружинник. Но Григорий говорить был просто не в состоянии. Его пришлось отливать водой. Стоило бедолаге чуть прийти в себя, как над ним снова навис мучитель: — Ты будешь говорить или подпалить еще кое-что?
— Буду, буду… Это вельяминовский человек Никита…
Но большего добиться от попа не удалось, он действительно не знал, кого собирался травить Никита. Поняв, что Григорий уже сказал все, что ему известно, обо всем рассказали князю Дмитрию. Тот нахмурился:
— Надо изловить самого Никиту.
В это самое время Тимофей Васильевич прохаживался перед стоявшими с понуро опущенными головами пленными ордынцами. Среди них был и Никита. Посланнику Вельяминова не удалось сбежать, как ни старался, правда, он сделал вид, что нем, чтобы поскорей отстали. Ему бы спрятаться от взора Тимофея Васильевича, да только куда? Как Никита ни опускал голову, Вельяминов все же углядел светлую голову среди темных ордынских.