– Иди, – сказала она. Теперь Паскаль мог сказать, что это была девушка, ее голос был нежнее мужского. Он наклонил голову, изучая ее. Если она тоже была тут, внизу, возможно, она знала какие-нибудь секреты, тайные места, которые он сам не мог найти.
– Иди и поиграй со мной, – сказала девушка. Затем она двинулась дальше по коридору, освещая свечой себе дорогу.
Паскаль крепко сжал шарик и последовал за ней, переходя на бег.
Глава 7
Мария мерила комнату шагами, сжав кулаки. Ее покои уже были приготовлены ко сну. Горели лишь две свечи, в камине тлели угли. Служанки расчесали ее волосы. Кирстен и Сесиль помогли ей надеть ночную рубашку, а Лиззи приготовила постель, разложив подушки так, как нравилось Марии. Все было готово к приятному ночному отдыху, но Марии было совсем не до него.
Она не могла собраться с мыслями, и каждый раз, когда садилась больше, чем на минуту, снова вскакивала, не в силах справиться с волнением. Она проверила и перепроверила секретную дверь, убедившись, что та закрыта. Подперла стулом дверь балкона, чтобы никто не смог проникнуть в комнату.
– Мария, – сказала Грир, свернувшаяся калачиком на ее кровати. – Пожалуйста, успокойся. Ты сойдешь с ума, гадая, правдиво ли пророчество. Тебе нужно поспать. Тебе нужен отдых.
– Но как я могу? – Мария присела на кушетку, обитую красным бархатом. В лучшие времена она любила лежать здесь и смотреть в окно. Она представляла себе жизнь с Франциском, детей, которые будут у них, счастливое и безопасное будущее. Теперь это казалось глупыми мечтами.
– Ты бы смогла отдыхать, если бы тебе сказали о твоей неминуемой кончине? – голос Марии дрогнул на последнем слове.
Она вздохнула, в тишине комнаты она слышала их, деревенских за воротами. Они не сдадутся. Некоторые просили о помощи. Другие требовали еду. Мария подошла к окну и посмотрела на дворцовые стены. Она могла видеть их лица, освещаемые факелами, деформированные и страшные. Теперь она их понимала. Что значит чувствовать приближение смерти, ее неминуемость. И это было мучительное чувство.
– Кто бы ни пытался навредить тебе, не преуспеет, – сказала Грир. – Я им не позволю. Сегодня ночью я останусь с тобой. За дверью отличная дворцовая стража. Обещаю, мы сделаем все, чтобы быть уверенными, что с тобой ничего не случится.
– А как же Эйли? – сказала Мария. – Ты же помнишь, что предсказал Нострадамус, ты слышала…
– Я не могу потерять тебя, – сказала Грир. – И не потеряю.
Мария слышала уверенность в ее голосе. Из всех ее друзей Грир была самой сильной и самой практичной. Ее слова успокаивали Марию, хотя и чуть-чуть. Она прошла от окна к кровати и села рядом с ней.
Она и ее дамы часто лежали так на кровати, особенно когда они были новенькими при дворе и полны надежд на будущее во Франции. Они были девчонками, которые хихикали, представляли свои первые поцелуи, мечтая о сыновьях дворян, которые иногда приходили на пиры во дворце. А теперь они говорили о планируемых убийствах и пророчествах…
– Просто он казался таким уверенным, – пробормотала Мария, думая о выражении лица Нострадамуса. Она слышала перешептывания тех, кто считал его шарлатаном, одной из марионеток Екатерины. Но Мария научилась распознавать лжецов. Тех, кто врал и заявлял об убеждениях, которых не разделял, но в этом человеке ничего подобного она не замечала. Нострадамус знал, о чем говорил, он верил в каждое свое слово.
– Это моя последняя ночь? – спросила она у Грир, ее голос был едва различимым шепотом. – Хотела бы я, чтобы я не…
– Ты этого хочешь? – спросила Грир мягко.
– Ты думаешь, что лучше знать, когда умрешь? Какая разница? Ты ведь не сможешь вернуться и изменить все. Это просто заставляет меня думать о вещах, что я сделала. О тех, которые я хотела бы никогда не совершать.
Грир посмотрела вниз, потирая щеку пальцами. Когда она вошла, Мария заметила, что ее глаза были красными и опухшими, а кожа покрыта пятнами. Грир настаивала, что все хорошо, даже если Мария знала, что это не так.
– Сожаление – это яд, – наконец сказала Грир. – Если ты можешь изменить что-то, чтобы не жить с ними, сделай это. Ты должна.
Мария посмотрела на свои руки:
– Я просто не могу перестать думать о Франциске. Где он этой ночью? В безопасности ли? А если я умру до того, как он вернется, и больше никогда с ним не поговорю?
Грир покачала головой, но Мария почувствовала, как все сильнее расстраивается. Она больше не беспокоилась, что стража или кто-то еще, проходя по коридору, услышат ее. Ей уже было все равно.
– Что если мы никогда не наладим отношения? Хотела бы я еще раз с ним поговорить. Всего лишь раз. Чтобы мы смогли сказать друг другу все, что хотели.
Грир посмотрела на Марию, затем кивнула:
– Ты сможешь, Мария.
– Как? – спросила Мария с горькой усмешкой. – Ты хочешь, чтобы я поехала за мужем в лес? Они не выпустят меня, даже если я буду умолять.
Грир подошла к столу, достала бумагу и перо и положила их на инкрустированную деревянную поверхность. Затем она вернулась к кровати и кивнула на письменные принадлежности:
– Даже если ты не можешь с ним поговорить, еще не значит, что у вас не может быть беседы. Напиши ему все, что хочешь сказать. Мы можем передать ему весточку. За воротами все еще есть всадники, мы найдем стражника и подкупим его, чтобы тот передал письмо. Нам известно, где в Ванне остановилась Лола, и Франциск скоро должен там быть. Еще не поздно.
– Когда ты стала такой мудрой? – спросила Мария, одарив ее легкой улыбкой.
– Обещаю, ты почувствуешь себя лучше, когда напишешь все это в письме, – сказала она. – И я буду рядом, если понадоблюсь.
Мария кивнула, глубоко вздохнула и пошла к столу. Она уставилась на чистый лист, смахнула накатившие слезы, попыталась прогнать мрачные мысли, тот факт, что она, возможно, пишет последний раз. Эти слова могут стать последними, обращенными к Франциску.
Она погрузила перо в чернильницу. Затем прижала его к пергаменту и начала писать.
«Мой дорогой Франциск,
я в наших покоях готовлюсь лечь спать без тебя впервые за несколько месяцев. Последний раз, когда мы спали врознь, ты был на битве при Кале. Меня же не покидает мысль, что мы продолжаем сражаться в иной войне, в которой нет четких границ.
Я не стану обременять тебя рассуждениями, я знаю, что ты неоднократно заявлял, что не веришь в пророчества, но я провела эту долгую бессонную ночь, размышляя о выборе, сожалениях и сказанных и несказанных словах, гадая, будет ли еще шанс сказать их.
Мне жаль, что я держала беременность Лолы в секрете от тебя. Она просила меня хранить ее тайну, но ты мой муж, и я не должна была ставить ее доверие выше твоего. Думаю, я была расстроена из-за тебя, из-за того, что ты был с Лолой, ревную, что она смогла дать тебе ребенка, а я нет. Может, то, что я утаила от тебя информацию, было тебе наказанием. Не важно, по какой причине, но я бы хотела изменить это. Я бы хотела иметь возможность изменить то, что сделала.
Не могу не думать, что все было бы иначе, если бы ты знал. Наверное, Лола рожала бы здесь, под присмотром врачей. Возможно, в детских покоях поселился бы здоровый малыш. И возможно, ты был бы рядом со мной, и меня бы не захлестывало чувство, что все вокруг рушится. Я могла бы прикоснуться к тебе в нашей кровати и не испытывать страх, что никогда не увижу твое лицо снова.
Но, пожалуйста, знай, что я сожалею о своих действиях. Не знаю, смогу ли простить себя, если что-то с тобой случится. Мы король и королева, но еще мы муж и жена, и, если ты вернешься, о чем я молюсь, мы найдем способ быть вместе.
Люблю тебя всем своим сердцем и молюсь о твоем благополучном возвращении ко мне.
Твоя любовь, Мария».Мария подписала свое имя внизу. Слезы наполнили ее глаза. Она отодвинула листок, чтобы они не упали на него и не размазали чернила.
Глава 8
Франциск натянул поводья, замедляя коня, приблизившись к деревне Ванн. Он поправил капюшон, чтобы скрыть свое лицо. Все тело болело. Это был долгий день, полный волнений и опасностей. Он сделал неверный поворот, выезжая из деревни Марселя, и потерял несколько часов, пытаясь найти дорогу назад на верный путь. Не помогало и то, что распространились новости о чуме. Даже в тех деревнях, до которых она еще не добралась, большинство жителей заперлись в домах и отказывались открывать двери из боязни заразиться. Пришлось самостоятельно искать дорогу.
А теперь садилось солнце. Через несколько часов его застигнет ночь. Язычники снова выйдут на охоту за невинной кровью. Ему нужно добраться до Лолы, до маленького домика, который она описала в письме: красный дом с соломенной крышей и сараем за ним. У Франциска было дурное предчувствие, что если он не попадет туда до утра, то будет поздно. Он знал, насколько тяжелым было ее состояние. Он знал, что она могла умереть. Малыш, их ребенок, может быть болен и умирать вместе с ней.
Франциск поторопил коня, въезжая в деревню. Главная улица была пуста. В деревьях завывал ветер, трещал ветвями, от чего пустынная дорога казалась более зловещей. Хотя Франциск видел дым, поднимающийся из труб, и чувствовал успокаивающий запах домашнего очага, каждая дверь была закрыта и заперта. Каждая штора опущена.
Достигнув окраины деревни, он посмотрел на темные здания между деревьями. Мария сказала, что Лола была в доме у мельницы. В отдалении он заметил высокую каменную башню. Она возвышалась над пшеничным полем, гигантский деревянный крест медленно двигался на ветру. Франциск изо всех сил погнал Чемпиона в том направлении. Приближаясь, он смог разглядеть маленький скромный дом, красный, с сараем рядом.
Добравшись до него, Франциск спрыгнул с коня и привязал поводья к ветке ближайшего дерева. Руки у него тряслись. Его беспокоила мысль о том, что найдет он внутри. Лолу, бледную и истекающую кровью, кричащую от боли? Уже мертвую Лолу, с кожей белой, как у призрака? Лолу с красивым новорожденным? Его ребенком.
Франциск подошел к крыльцу, вдохнул и постучал в дверь. Прошло несколько минут. Он постучал снова, но никто не ответил. Это было неудивительно, после того, что он видел в деревне. Но он проехал такой путь не для того, чтобы сейчас молча развернуться.
– Я приехал к Лоле, – прокричал он и стукнул посильнее три раза кулаком. – Пожалуйста, впустите меня. Она посылала за мной.
Ответа по-прежнему не было. Франциск посмотрел на окна передней части дома: закрыты ставни или нет. Он постучал в дверь снова, пытаясь разогнать тишину леса. Он уже приготовился вышибить ее, когда она с треском распахнулась. На пороге стояла женщина средних лет. Ее темные волосы были собраны, лоб обеспокоенно нахмурен.
– Лола здесь? – спросил Франциск, открывая дверь шире. Он зашел внутрь, обойдя разглядывающую его женщину.
– Да кем ты себя возомнил… – начала она. Франциск обернулся, и она увидела его лицо в свете очага. Женщина сделалась напуганной, она немедленно упала на колени:
– Извините, молю о прощении, ваше величество…
– Не важно, все в порядке, – сказал Франциск и пошел в гостиную, ища хоть какой-то знак присутствия Лолы. – Она здесь? С ней все хорошо?
В тот же миг в доме раздался крик, он шел из задней спальни. Франциск поспешил туда. Это немного успокаивало, была причина надеяться, что Лола жива.
Хозяйка опередила его, остановившись у двери спальни:
– Ваше величество, вы должны быть готовы, – она смотрела на него с беспокойством. – Она не очень хорошо справляется, уже потеряла много крови. Я пыталась помочь, но…
Франциск почувствовал, как в горле сжался ком:
– Я просто хочу увидеть ее. Мне это нужно.
Женщина прошла в маленькую спальню. В воздухе стоял густой запах крови. Франциск последовал за ней и увидел на кровати Лолу. Она была смертельно бледна, у кожи был странный сероватый оттенок. Он встал рядом с ней на колени и взял ее руку в свою:
– Лола, ты жива, – он пробежался другой рукой по ее лбу, убирая мокрые кудри. – Я здесь. Я, Франциск.
Она немедленно широко раскрыла глаза. Она посмотрела на Франциска и нахмурила брови от смущения:
– Франциск? Как вы..?
– Не волнуйся сейчас об этом, – сказал Франциск, снимая плащ и садясь на пол. – Я здесь, и важно лишь это.
Он посмотрел на другой край кровати: женщина стояла на коленях у ног Лолы, уставившись на окровавленную простыню, укрывавшую ее нижнюю часть. Она встретилась взглядом с Франциском, затем отвернулась, прижав пальцы к вискам:
– Думаю, вы приехали вовремя.
Франциск перевел взгляд на Лолу, сжав ее руку:
– Ты справишься, Лола. С тобой все будет хорошо, просто продолжай.
Он говорил с уверенностью, которой не чувствовал. Так же было при Кале, когда его загнали в ловушку ряды врагов. Он был в ужасе, число врагов превосходило, и он сомневался в своих шансах. Но он знал, что как только он даст своим людям это понять, все будет потеряно. Поэтому он вел себя так, будто у него был четкий план и опыта больше, чем было на самом деле. Он говорил так уверенно, что люди последовали за ним в битву и чудесным образом победили. Сейчас он сделает то же самое для Лолы. Он будет ее спокойствием, ее стабильностью во время родов.
– Ты справляешься, – сказал он, убирая ее волосы. – Все идет отлично.
Он чувствовал на себе взгляд женщины, но смотрел лишь на Лолу, давая ей понять, что у него нет сомнения в положительном исходе.
– И ты все еще здесь. Ты сможешь остаться со мной, Лола? Можешь бороться?
Лола посмотрела на него, ее глаза блестели. Она судорожно вдохнула, затем кивнула. Ее рука сжала его.
– Я могу попробовать, – ее голос дрожал.
– Мы сделаем это вместе, – сказал Франциск, целуя тыльную сторону ее ладони. – У нас все будет хорошо.
Тишину спальни разорвал крик младенца. Франциск выдохнул, в уголках его глаз блестели слезы. Он никогда не слышал столь прекрасного звука. Он старался сохранять присутствие духа, пока женщина, исполнявшая роль акушерки, уговаривала ребенка родиться. Лола кричала. Она сжимала его руку все слабее, ее кожа была липкой и бледной. Франциск боялся, что она этого не переживет. Но она нашла в себе скрытые силы.
– Это мальчик, – сказала женщина, улыбаясь, вытирая ребенка куском материи. Она потормошила плачущего ребенка, прочистила ему нос, пережала пуповину прищепкой и завернула его в одеяло.
– Мальчик? – повторил Франциск. Женщина протянула ему маленький сверток, и он осторожно отодвинул одеяло, чтобы заглянуть сыну в лицо. Его кожа была розовой и влажной. Глаза малыша, ярко-синие, как и у отца, были раскрыты, он смотрел вокруг. Еще у него был хохолок таких же светлых волос, хотя его ротик сердечком был без сомнения Лолин.
Франциск протянул Лоле ребенка над кроватью.
– Смотри, – сказал он, чувствуя, как слова встают поперек горла. – Лола, это наш сын.
Но Лола не ответила. Она едва могла держать глаза открытыми. Франциск только сейчас разглядел, как она была измучена, ее тело безвольно лежало на подушках. Он нежно потрогал ее за плечо, надеясь, что она придет в себя, хотя бы на мгновение.
– Это наш сын, Лола… – повторил он. Но ее голова упала набок. Когда Франциск взял ее руку, она была холодна.
– Позвольте мне его взять, – сказала женщина мягко. Она забрала младенца в свои руки. – Я знаю женщину в деревне, которая позаботится о нем.
– Что происходит?! Вы должны ей помочь, – сказал Франциск, в голосе слышалась паника. – Пожалуйста!
– Я сделала все, что могла, – сказала женщина со слезами на глазах. – Простите.
– А теперь, что теперь? Мы просто позволим ей умереть?!
– Я не знаю, что случится, но она потеряла слишком много крови. Вы должны ей сказать все, что нужно. Молитесь о ней. Слишком поздно искать священника. Они все ушли в соседние деревни, помогать больным. Простите, – повторила она. Затем отвернулась, укачивая ребенка и что-то бормоча ему, и ушла, закрыв за собой дверь.
Теперь в комнате все стихло, кроме порывистого дыхания Лолы. Франциск взял из угла простой деревянный стул и поставил рядом с кроватью. Он гладил ее тыльную сторону ладони большим пальцем, хотя Лола не реагировала, не показывала, что знает, что он тут.
Франциск склонил голову, на глаза наворачивались слезы. Нужно было столько сказать. Он так сожалел о каждом неверно выбранном повороте сегодня, каждой задержке, из-за которых он добрался к ней так поздно. Сейчас он не мог не думать об упущенных ими возможностях. Все те месяцы, пока Лола была во дворце, он мог поговорить с ней о той ночи. Он мог сказать, как важно ему было тогда увидеть знакомое лицо, после того как он был изгнан со двора, сколько всего он понял той ночью. Она была такой забавной, доброй и красивой. Вместо этого они оба пытались притвориться, что ничего не произошло.
– Прости, я должен был приехать раньше. Я приехал так быстро, как смог, но меня задержали, – Франциск вздохнул, пытаясь призвать всю смелость, чтобы сказать это. – Знаешь, сколько раз я думал об этом? Сколько раз вспоминал это, находясь во дворце в милях отсюда? Я помню все о той ночи, как ты выглядела, что говорила.
Он улыбнулся ей. Он почти мог представить, какое лицо сделала бы Лола, если бы слышала его сейчас. Она бы приподняла бровь и усмехнулась, ее полные красные губы расплылись бы в улыбке, вызывающей ямочку на правой щеке.
«О какой вы ночи говорите? – сказала бы она, не произнося ни слова. – Смею вас предупредить, не говорите со мной об этом».
– Я будто впервые увидел тебя тогда, – Франциск откинулся на стуле, все еще держа Лолу за руку. – Ты всегда была рядом с Марией. Конечно, ты мне нравилась. Ты была теплее Грир и добрее Кенны. Но ты была фрейлиной Марии, ее подругой. Сколько раз мы разговаривали о чем-то стоящем?