Джордж Р.Р.Мартин C крестом и драконом
— Опять ересь, — сказал он. Солоноватая вода в бассейне тихонько чавкнула.
— Еще одна? — устало переспросил я. — Их теперь так много.
Его Высокопреосвященству Командору мое замечание пришлось явно не по вкусу. Он тяжело заворочался, по воде побежала рябь. Небольшая волна разбилась о край бассейна, вода тонким слоем покрыла кафельный пол. Теперь ботинки у меня окончательно промокли. Я отнесся к этому философски. Тем более что надел обувь, которую потом не жалко выкинуть. Я хорошо знал, что мокрые ноги — неизбежное последствие встреч с Торгатоном Девяти Клариис Туном, старейшиной рода ка-Тейн, архиепископом Весе, исповедником четырех обетов, великим инквизитором Ордена воинствующих рыцарей Иисуса Христа, советником его святейшества Новоримского папы Дарина XXI.
— Да будь ересей столько же, сколько звезд на небе, ни одна из них не стала бы от этого менее опасной, — торжественно провозгласил архиепископ. — И наша обязанность, святой долг рыцарей Христа бороться с каждой отдельной ересью и со всеми, вместе взятыми. К тому же эта ересь особенно непристойна.
— Примите мои извинения, Ваше Высокопреосвященство. Но у меня и в мыслях не было преуменьшать опасность. Просто миссия на Финнегане так вымотала меня, что я осмеливаюсь просить у вас отпуск. Мне необходимо отдохнуть, собраться с мыслями, немного восстановить силы.
— Отдохнуть! — Архиепископ опять зашевелился в бассейне, лишь слегка изменив положение своей огромной туши. Этого было достаточно, чтобы новая волна окатила пол камеры. Темные глаза без зрачков, помаргивая, уставились на меня.
— Боюсь, отец мой, это невозможно. Без вашего умения и вашего опыта нам в этой новой миссии не обойтись. — Затем голос его, как мне показалось, слегка потеплел. — К сожалению, не успел просмотреть ваш доклад по Финнегану. Велики ли ваши успехи?
— Малы. Впрочем, думаю, в конечном счете мы одержим победу. Церковь на Финнегане сильна. Когда наши попытки к увещеванию были отвергнуты, я вложил хоругви в десницы правых, и нам удалось прикрыть газету и радиостанцию, которые принадлежали еретикам. Наши друзья добились, чтобы суд отклонил протесты святотатцев.
— Это не называется «малы», — заметил архиепископ. — Вы одержали значительную победу во имя бога и церкви.
— Происходили и беспорядки, — продолжал я. — Убито более сотни еретиков и с десяток наших людей. Опасаюсь, что, прежде чем с ересью будет покончено, еще не раз придется применять насилие. На наших священников нападают, стоит им появиться в городе, где укоренилась ересь. Правда, и вожаки святотатцев, покидая этот город, рискуют жизнью. А я — то надеялся, что удастся обойтись без репрессий и кровопролития.
— Похвально, но несбыточно, — сказал архиепископ Торгатон. Он опять заморгал, глядя на меня, и я вспомнил, что для существ его расы помаргивание — знак проявляемого нетерпения. — Кровь мучеников или кровь еретиков… Какое значение для человека имеет жизнь, если душа его будет спасена?
— Воистину так, — согласился я.
Несмотря на нетерпение, Торгатон, будь у него такая возможность, читал бы мне проповеди битый час. Подобная перспектива приводила меня в уныние. В переговорной камере не предусматривалось даже элементарных удобств, и у меня не было ни малейшего желания оставаться в ней дольше, чем я считал необходимым. Сырые стены камеры были покрыты плесенью, воздух, горячий и влажный, пропитан запахом прогорклого масла, характерным для расы ка-Тейн. Воротник нещадно тер мне шею, тело под сутаной горело, ноги насквозь промокли. К тому же начинало сводить живот.
Поэтому я опередил его, вернув к прежней теме:
— Вы сказали, милорд Командор, что новая ересь непристойна…
— Именно так.
— Где же она возникла?
— На Арионе, во Вселенной, отстоящей от Весе на расстояние примерно в три недели полета. Не могу понять, почему вас, людей, так легко совратить с пути истинного. Если кто-либо из расы ка-Тейн принимает веру, он не предает ее.
— Это хорошо известно, — вежливо заметил я.
Я не стал упоминать, что представителей расы ка-Тейн, которые приняли веру, было весьма и весьма немного. Существа эти были медлительны и тяжеловесны; большинство из них не проявляло никакого интереса ни к познанию чего-либо нового, отличного от принятого у них, ни, тем более, к восприятию других вероучений, кроме своей древней религии. Тун в этом смысле являлся исключением. Он был одним из первых новообращенных почти два столетия назад, когда папа Видас L разрешил принимать священнический сан гуманоидам других Вселенных. Неудивительно, что столь долгая жизнь и неколебимая вера помогли Торгатону добиться такого высокого положения, хотя за ним последовало менее тысячи его сородичей. Ему оставалось жить еще по крайней мере лет сто, и он, несомненно, станет Торгатоном кардиналом Туном, если, конечно, сокрушит достаточное число ересей. Таковы времена…
— Наше влияние на Арионе ограничено, — продолжал тем времнем архиепископ. Руки его двигались, взбалтывая воду, словно четыре уродливые клюшки из серо-зеленой плоти. И каждое слово вызывало дрожание пепельно-серых волосков вокруг его дыхательного отверстия. — Мало священников, мало церквей, немного верующих, — о каком влиянии может идти речь?! На этой планете еретики уже превышают нас числом. Я полагаюсь на ваш ум, вашу проницательность. Постарайтесь изменить создавшееся положение, сделайте его благоприятным для нас. Ересь настолько несостоятельна, что вы сможете легко опровергнуть ее. Возможно, что кто-то из заблудших вернется на путь истинный.
— Несомненно, — согласился я. — А какова природа ереси? Что я должен опровергать?
Самому-то мне это было совершенно безразлично — с меня хватало и недавно появившихся симптомов собственного разочарования в вере. Слишком много было ересей, с которыми я сталкивался; их символы веры и учения уже эхом отдавались в усталом мозгу и тревожили мой сон по ночам.
И как я мог быть тверд в собственной вере? Вердикт, который разрешал Торгатону принять сан, одновременно привел и к тому, что полдюжины планет отказались признать его епископом Нового Рима. А те, кто все-таки подчинились вердикту, посчитали бы особенно гнусной ересью само существование массивного, голого (облаченного лишь в мокрый епископский воротник) инопланетянина, плавающего в воде и поддерживающего авторитет церкви своими четырьмя перепончатыми лапами.
Конечно, христианство — единственная великая религия человечества, но что из того? Нехристиан в пять раз больше, а свыше семисот христианских сект объединяют больше верующих, чем Единая Истинная Межзвездная Католическая Церковь Земли и Тысячи Миров. Даже Дарий XXI, обладающий таким могуществом, всего лишь один из семи претендентов на папский престол. Когда-то и моя собственная вера была достаточно неколебима, но я слишком долго пребывал среди еретиков и неверующих. Теперь даже и молитвами не заглушить сомнений.
Поэтому я испытал не страх, а, скорее, неожиданно для себя самого, живой интерес, когда архиепископ сообщил о сущности ереси на Арионе:
— Они причислили к лику святых… Иуду Искариота.
По положению старшего среди рыцарей инквизиции я командовал собственным звездолетом, который назвал «Христова истина». До того, как транспорт был передан в мое распоряжение, он назывался «Святой Фома», в честь одного из апостолов. Но я считал, что святой, печально известный своими сомнениями, не может быть подходящим покровителем для корабля, приписанного к Ордену воинствующих рыцарей Иисуса Христа. На борту «Истины» я не был обременен никакими обязанностями. Звездолетом управлял экипаж из шести братьев и сестер ордена Святого Христофора-путешественника, под командой женщины-капитана, которую я сманил с «торговца». Поэтому я мог посвятить все три недели путешествия от Весе до Ариона изучению еретической библии, экземпляр которой мне вручил перед отлетом викарий. Это был объемистый том, переплетенный в темную кожу, с золотым обрезом и множеством красочных иллюстраций. Для большего впечатления иллюстрации были выполнены методом голографии. Книга была великолепно издана; над ней явно потрудился человек, который знал толк в книгах и отлично владел ныне полностью забытым искусством книгопечатания. Картины, репродукции с которых были воспроизведены в книге, украшали стены Собора Святого Иуды на Арионе. Не будь их сюжеты столь богохульны, я бы, пожалуй, назвал картины шедеврами искусства столь же высокого, как искусство Таммерсвема и Рохеллидея, чьи полотна украшают Большой Собор Святого Иоанна в Новом Риме. На внутренней стороне обложки стояла печать цензуры с отметкой, что выпуск разрешен Лукианом Иудассоном, основателем Ордена Святого Иуды Искариота. Называлась книга «С крестом и драконом». Пока «Христова истина» проносилась в межзвездном пространстве, я углубился в чтение. Сначала я делал пространные выписки, чтобы лучше попять сущность ереси, с которой придется бороться, но постепенно странная, нелепая и запутанная история, изложенная в книге, захватила меня полностью. Книга была написана очень убедительно, языком страстным и поэтическим.
Вот так я впервые познакомился с притчей об Иуде Искариоте, существе сложном, противоречивом, по-своему необычном. Он был рожден от проститутки в мифическом городе-государстве Вавилоне в тот самый день, когда в Вифлееме появился на свет Спаситель. Детство он провел на грязных улочках и в сточных канавах, продавая, если приходилось туго, свое собственное тело, а став постарше, не гнушался быть сводником.
Еще в юности он испробовал силы в черной магии и, не достигнув еще двадцати лет, стал искусным магом. Именно тогда он становится Иудой — Укротителем драконов, первым и единственным среди людей, подчинившим своей воле самых страшных из созданных богом тварей — огнедышащих ящериц с огромными крыльями, которые обитали на Старой Земле.
Одна из лучших репродукций книги изображала Иуду в огромной сырой пещере. Огонь горит в его глазах, сверкающим бичом он замахивается на усмиренного громадного желто-зеленого дракона. В другой руке у него плетеная корзина, крышка корзины слегка сдвинута в сторону, и из-под нее высовываются три крохотные чешуйчатые головки детенышей дракона. Еще один «младенец» карабкается вверх по рукаву одежд Иуды. На этом эпизоде заканчивалась первая глава жития.
Во второй главе он уже Иуда-Завоеватель, Иуда — Царь драконов, Великий узурпатор. На репродукции он изображен верхом на самом крупном из драконов, в железной короне и с мечом в руке. Он превратил Вавилон в столицу величайшей из империй, когда-либо существовавших на старушке-Земле. Царство его простиралось от Италии до Индии. Он приказал возвести висячие сады и, сидя на своем «драконьем троне», правил оттуда миром. С высоты этого трона он вершил суд и над Иисусом из Назарета, называвшим себя пророком и возмущавшим народ. Связанного и окровавленного Иисуса бросила к подножию трона дворцовая стража. Иуда был не из терпеливых и, прежде чем закончить суд, обагрил руки кровью Иисуса. И так как Иисус продолжал упорно молчать, высокомерный Иуда повелел изгнать его, но прежде приказал отрубить Иисусу ноги.
— Исцелитель, исцелися сам! — издевался он.
Но однажды в ночи ему было видение, и он раскаялся. Иуда отрекся от престола, перестал заниматься черной магией, оставил все свои богатства, чтобы последовать за человеком, которого сделал калекой. Иуда стал «ногами Господа» и целый год носил Иисуса на спине, посещая самые отдаленные уголки царства, которым он раньше правил. Когда наконец Иисус исцелился, Иуда стал странствовать бок о бок с ним и с тех пор стал верным другом и учеником Иисуса, первым из двенадцати. Иисус одарил Иуду способностью понимать все языки, а также вернул обратно и освятил драконов, от которых Иуда отрекся. Он послал своего ученика за океан, «нести мое слово туда, куда мне самому не дойти».
И настал день, когда померкло солнце и задрожала земля; и поворотил Иуда дракона, и полетел обратно через ревущие моря. Но когда достиг он стен Иерусалима, то увидел Иисуса распятым на кресте. И тогда пошатнулась вера его, и следующие три дня Великая Ярость Иуды пронеслась над древним миром. Драконы его стерли с лица земли храм в Иерусалиме, изгнали жителей города, а заодно до основания разрушили великие престолы власти в Риме и Вавилоне. Он отыскал и расспросил остальных из Двенадцати апостолов и узнал, как Симон, называемый Петром, трижды предал Господа. Тогда Иуда задушил его своими руками, а тело скормил драконам. После этого он послал своих драконов зажигать по всему свету погребальные костры по Иисусу из Назарета.
И воскрес Иисус на третий день, и возрыдал Иуда, но слезы его не могли смягчить сердце Христово, ибо в гневе своем предал Иуда его учение.
И возвратил Иисус драконов, и они вернулись, и погасли везде костры. Из утроб драконьих вызволил Иисус Петра, и воскресил его, и дал ему власть над церковью.
И тогда умерли драконы, сожравшие Петра, а с ними все остальные повсеместно, ибо совершил Иуда Искариот тяжкий грех. И Христос отнял силу и мудрость его, что воплощалась в укрощенных драконах. И отобрал Он у Иуды дар понимать все языки и исцелять, и лишил зрения, ибо в ярости своей Иуда был слеп. (Это все проиллюстрировано в книге репродукцией с прекрасно выполненной картины, на которой слепой Иуда рыдает над умерщвленными драконами.) И Он сказал Иуде, что многие люди станут вспоминать о нем только как о Предателе и проклянут его имя; и забудут, кем он был и что сделал. Но потом, вняв мольбам Иуды, Христос свершил благодеяние: он умножил ему срок жизни, чтобы в скитаниях своих Иуда мог поразмыслить о свершенных грехах, а перед смертью получить прощение.
Так начиналась последняя, самая длинная глава жизнеописания Иуды Искариота. Некогда Царь драконов, позднее — друг Христа, теперь он стал слепым странником, отверженным, лишенным друзей, скитавшимся по земле и обдуваемым всеми ее ветрами. И он продолжал жить, когда умерли люди, которых он знал, когда рассыпались в прах вещи, которыми он пользовался, когда исчезли с лица земли города, в которых он жил.
А первосвященник Петр, его враг, распространил по всему свету вымысел о том, будто Иуда продал Христа за тридцать сребреников. Теперь Иуда даже не осмеливался произнести свое настоящее имя; иногда он был «Бродячим Иу», а позже придумал себе еще немало других имен. Жил он более тысячи лет, стал проповедником, исцелителем, другом животных. За ним охотились, его преследовали, когда церковь, основанная Петром, стала скопищем развратных и алчных тупиц. Но он не был подвластен времени и наконец, познав мудрость, обрел покой; в его смертный час к нему явился Иисус, и они воссоединились, и Иуда возрыдал снова. И прежде, чем он умер, Христос обещал, что разрешит лишь неким избранным запомнить, кем был и что свершил Иуда; через столетия молва о нем распространится, ложь Петра в конце концов раскроется и навсегда будет забыта.
Так была описана в книге «С крестом и драконом» жизнь Иуды Искариота. В ней приводились также основы его учения и апокрифические книги, которые, считалось, он написал.
Закончив чтение толстого тома Библии, я дал его Арле-к-Бау, капитану «Истины Христа». Арла была женщина суровая, практически мыслящая и к тому же неверующая; именно поэтому я ценил ее мнение. Остальные члены моего экипажа, добрые братья и сестры Ордена Святого Христофора, с покорностью согласились бы с мнением архиепископа.
— Занятно, — сказала Арла, возвратив мне книгу.
Я усмехнулся:
— И это все?
Она пожала плечами:
— Прекрасно изложено, Дамиан, читается намного легче, чем ваша Библия. К тому же эта история более драматична.
— Допускаю, — сказал я. — Но она абсурдна. Невероятная мешанина из разного рода доктрин, апокрифических книг, мифов и суеверий. Занимательно — да, конечно. Впечатляюще, пожалуй, даже захватывающе. Но — нелепо. Разве вы не находите? Разве вы можете поверить в драконов? А в безногого Христа и в собранного по кусочкам Петра, съеденного драконами?
Теперь усмехнулась Арла.
— Разве история эта хоть сколько-нибудь глупее, чем превращение воды в вино? Или хождение Иисуса по водам? А человек, живущий в чреве кита?
Арле-к-Бау нравилось подтрунивать надо мной. Когда я выбрал в капитаны звездолета женщину, да еще атеистку, разразился скандал. Но она прекрасно выполняла свои обязанности, и ее присутствие помогало мне сохранять ясность мысли. Она обладала трезвым умом — этого-то у нее не отнимешь, — и я ценил такое качество куда выше, чем слепое повиновение.
— Но тут совсем другое, — защищался я.
— Да ну? — живо отреагировала она. Я понял, что она видит меня насквозь. — Ах, Дамиан, признайтесь, что вам самому очень понравилась эта книга.
Я откашлялся.
— Книга пробуждает интерес, — признался я. Мне нужно было оправдаться. — Вы же знаете, с чем мне приходится иметь дело: отклонения от догм, софизмы, высосанные из пальца, грязные политические махинации, цель которых — посадить на папский престол какого-нибудь амбициозного епископа с захудалой планеты или выжать уступку из Весе или Нового Рима. Эта война нескончаема, битвы ее вероломны и бессмысленны. Они истощили меня и нравственно, и физически; я постоянно чувствую себя опустошенным и виноватым.
Я похлопал по кожаной обложке книги.
— Здесь совсем другое. Конечно, ересь должна быть искоренена, но, признаюсь, мне очень хотелось Сы встретиться с этим Лукианом Иудассоном.
— Книга и оформлена прекрасно, — заметила Арла, перелистывая страницы. Она задержала взгляд на одной репродукции. Видимо, ее поразил «Иуда, рыдающий над драконами», подумал я. И улыбнулся, увидев, что не ошибся. Похоже, картина произвела на нее такое же сильное впечатление, как и на меня. Я улыбнулся, но следом пришла грусть. Меня охватило предчувствие, что труды предстоят большие.
Таково было положение вещей, когда «Христова истина» прибыла в Аммадон, полупрозрачный, как фарфор, арионский город, где Орден Святого Иуды Искариота воздвиг свой Храм.