Таково было положение вещей, когда «Христова истина» прибыла в Аммадон, полупрозрачный, как фарфор, арионский город, где Орден Святого Иуды Искариота воздвиг свой Храм.
Арион был спокойной, приятной планетой, заселенной лишь в последние три столетия. Население здесь составляло примерно девять миллионов; два из них жили в Аммадоне — единственном городе на этой планете. С точки зрения технологов, промышленность на Арионе была развита выше среднего, но зависела она от ввоза оборудования. Успехов на Арионе если и достигли, то, пожалуй, только в области изящных искусств. Искусствам здесь придавали очень большое значение, они тут буйно процветали. На Арионе было мало верующих, большая часть населения вовсе не посещала церковь. Наиболее популярной религией был эстетизм, который едва ли вообще можно считать религией. Были здесь также и секты Даосов, Эриканеров, Старых истинных христиан, Детей Мечтателя и еще дюжина сект поменьше.
И наконец, здесь было девять храмов Единой Истинной Межзвездной католической церкви. Раньше их было двенадцать, но три уже перешли во власть Ордена Св. Иуды Искариота, добавившего их к дюжине недавно построенных прибежищ для быстро растущего числа своих приверженцев.
Епископ Ариона, смуглый, суровый брюнет с короткой стрижкой, встретил меня без всякой радости.
— Дамиан Хар Верис! — воскликнул он в некотором замешательстве, когда я появился на пороге его резиденции. — Наслышаны, наслышаны, но никогда не думал, что удостоимся чести принимать вас у себя. Наша паства здесь не так обильна…
— И с каждым днем скудеет, — добавил я. — Именно это и тревожит милорда Главнокомандующего, архиепископа Торгатона. И, должен сказать, в отличие от вас, Ваше Преосвященство, поскольку вы не сочли нужным доложить о деятельности секты почитателей Иуды.
Похоже, упрек рассердил его, но он не подавал вида. Рыцаря инквизиции страшатся даже епископы.
— Конечно, мы в курсе происходящего, — сказал он. — Мы делаем все возможное, чтобы бороться с ересью. Если бы вы помогли нам советом, буду чрезвычайно рад выслушать.
— Я инквизитор Ордена воинствующих рыцарей Иисуса Христа, — сказал я резко. — И никаких советов не даю, Ваше Преосвященство. Я принимаю меры. Для этого меня и послали на Арион, именно это я и собираюсь делать. А теперь расскажите мне, что вы знаете о ереси и об этом Лукиане Иудассоне.
— Я готов, отец Дамиан, — поспешил согласиться епископ.
Он подал знак слуге принести вино и сыр и начал кратко излагать недолгую, но бурную историю культа Иуды. Я слушал, полируя ногти о темно-красный лацкан своей куртки до тех пор, пока они не засверкали. Лишь время от времени я прерывал его рассказ вопросами. Он еще до середины не дошел, а я уже понял, что придется мне лично нанести визит Лукиану. Пожалуй, это будет самый разумный путь.
И я пожелал отправиться к нему немедленно.
Надо сказать, внешности на Арионе придавалось большое значение. И я полагал, что необходимо произвести должное впечатление на Лукиана не только своим положением, но и внешностью. Я надел свою лучшую обувь — начищенные до блеска темные ботинки ручной работы, которые никогда не надевал, отправляясь к Торгатону, строгую черную куртку с лацканами цвета настоящего бургундского и стоячим воротничком. На груди у меня было распятие чистого золота, в паре к нему — булавка для воротника в виде меча — символа рыцарей инквизиции. Брат Денис аккуратно покрыл мои ногти лаком цвета эбена и наложил такие же черные тени на глаза, а для лица не пожалел великолепной белой пудры. Я посмотрел на себя в зеркало, и меня охватил страх. Я попытался улыбнуться, страх исчез.
В Храм Святого Иуды Искариота я пошел пешком. Улицы Аммадона просторные, широкие, золотистого цвета. Вдоль улиц растут алые деревья, их называют здесь «шепчуветру». Их длинные, свисающие усики, казалось, действительно нашептывали свои секреты легкому ветерку. Со мной пошла сестра Джудит. Она была женщиной небольшого роста, хрупкой на вид, и даже униформа Ордена Святого Христофора, с накинутым на голову капюшоном, не могла скрыть ее грациозности. Лицо у нее было мягкое и доброе, на нем выделялись широко распахнутые, по-детски невинные глаза. И тем не менее именно она вот уже четыре раза хладнокровно расправлялась с теми, кто пробовал на меня нападать; я очень ценил ее.
Храм Ордена Святого Иуды был недавно отстроен. Громоздкий, но, тем не менее, величественный, он возвышался над морем золотистой травы и островками мелких ярких цветов. Наружную часть стены, окружавшей владения, и фасад самого храма покрывали фрески. Я узнал некоторые из них, запомнившиеся мне по книге. Я ненадолго задержался, чтобы полюбоваться ими, прежде чем пройти через главные ворота. Не было ни охраны, ни даже привратника. Во внутреннем саду мужчины и женщины беззаботно бродили по траве среди цветов или сидели на скамейках под серебристыми деревьями и «шепчуветром».
Сестра Джудит и я немного постояли, потом двинулись прямо к дому.
Едва мы ступили на лестницу, в дверях возник полный блондин. Он остановился, выжидая, пока мы поднимемся. В его пышной жесткой бороде застыла улыбка. Одет он был в ниспадающую до сандалий рясу из тонкого сукна с изображенными на ней драконами и силуэтом человека с крестом.
Когда я приблизился, блондин поклонился.
— Отец Дамиан Хар Верис — рыцарь инквизиции? Приветствую вас во имя Иисуса и Святого Иуды. — И улыбнулся еще шире. — Я — Лукиан.
«Надо будет выяснить, — подумал я, — кто у епископа работает на еретиков». При этом хладнокровие не изменило мне: слишком долго я был рыцарем инквизиции.
— Отец Лукиан Моу, — обратился я к нему, отвечая на рукопожатие, — мне нужно задать вам несколько вопросов.
Я не улыбался.
Он же продолжал улыбаться:
— Я так и предполагал.
Кабинет Лукиана был довольно велик, но обставлен по-спартански. Еретикам зачастую присуща простота, которую, по-моему, утратили служители истинной церкви; Лукиан заслуживал снисхождения хотя бы за это. Большую часть стены за его столом-консолью занимала картина «Ослепленный Иуда рыдает над драконами». И глаз от нее было не отвести.
Лукиан тяжело опустился на стул и жестом руки предложил мне сесть. Сестра Джудит осталась в приемной.
— Я предпочитаю постоять, Отец Лукиан, — ответил я, зная, какой перевес дает такая позиция.
— Можете называть меня просто Лукианом, — сказал он. — Или Люком, если вам так больше нравится. Мы здесь почти не употребляем титулов.
— Вы — Отец Лукиан Моу, рожденный здесь, на Ариоие, получивший образование в семинарии на Катадей, бывший священник Единой Истинной Межзвездной Католической Церкви Земли и Тысячи Миров, — чеканил я. — Я буду обращаться к вам, как это подобает вашему положению, и ожидаю того же от вас. Понятно?
— О да, — дружелюбно кивнул он.
— Я уполномочен лишить вас права совершать причастие и отлучить от церкви за то, что вы способствовали появлению ереси. На других планетах я мог бы даже потребовать вашей смерти.
— Но не на Арионе, — быстро возразил Лукиан. — Мы здесь терпимы, и нас здесь много, больше, чем вас.
Он улыбнулся.
— Ну, а что касается причастия — я уже давно не причащаю. Теперь я Первый Старший Законоучитель. Наставник, Мыслитель. Я указую путь, помогаю обрести веру. Отлучайте меня, Отец Дамиан, если это вас осчастливит. Стать счастливым — не того ли мы ищем?
— Значит, вы отреклись от веры, Отец Лукиан? Или избрали новую? — Я достал и положил перед ним экземпляр «С крестом и драконом». Теперь улыбался я, но в моей ледяной улыбке, вероятно, ощущались угроза и издевка. — И более нелепое вероучение мне еще не попадалось. Любопытно послушать, как вы беседовали с Богом и как Он ниспослал вам эту благодать, дабы вы смогли восстановить доброе имя того, кого называете Святым Иудой?
В ответ Лукиан улыбнулся с неподдельной радостью. Он взял в руки книгу и светло поглядел на меня.
— О нет, — ответил он. — Нет. Я сочинил ее сам. Это сбило меня с толку.
— Как?
— Я сочинил ее сам, — повторил он, любовно баюкая книгу. — Конечно, я черпал из многих источников, в основном из Библии, но все-таки считаю книгу «С крестом и драконом» собственным детищем. Согласитесь, неплохо написано, а? Разумеется, я далек от претензий на авторство, хотя, ей-богу, горжусь тем, что сделал. Довольно с меня и разрешения на выпуск. Надеюсь, вы все это учитываете? Вот самое большее, на что я осмелился.
На мгновение я потерял дар речи, но только на мгновение. Потом поморщился.
— Вы обескуражили меня, — признался я. — Я ожидал встретить изобретательного безумца, какого-нибудь обманувшегося идиота, твердого в своей вере, о которой он якобы беседовал с Богом. Прежде я имел дело именно с такими фанатиками. А передо мной бодрый циник, который придумал религию для собственной корысти. Предпочел бы фанатиков. Вы недостойны даже презрения, Отец Лукиан. Вы будете вечно гореть в аду.
На мгновение я потерял дар речи, но только на мгновение. Потом поморщился.
— Вы обескуражили меня, — признался я. — Я ожидал встретить изобретательного безумца, какого-нибудь обманувшегося идиота, твердого в своей вере, о которой он якобы беседовал с Богом. Прежде я имел дело именно с такими фанатиками. А передо мной бодрый циник, который придумал религию для собственной корысти. Предпочел бы фанатиков. Вы недостойны даже презрения, Отец Лукиан. Вы будете вечно гореть в аду.
— Сомневаюсь, — ответил Лукиан. — В отношении меня вы заблуждаетесь, Отец Дамиан. Я не циник и не корыстолюбец. Я просто люблю Святого Иуду. По правде говоря, я жил в большем достатке, когда служил вашей церкви. Я поступил так по призванию.
От неожиданности я опустился на стул.
— Как так? Объясните, что вы имеете в виду!
— Именно это я и собираюсь сделать, — ответил он. — Сказать правду. — Он чуть не плакал. — Я — лжец.
— Вы хотите загнать меня в тупик вашими идиотскими парадоксами, — огрызнулся я.
— Нет, нет. — Он снова улыбнулся. — Всего лишь Лжец. С большой буквы. Это организация, Отец Дамиан. Можно сказать — религия. Вероучение возвышенное и могущественное. И я лишь ничтожнейший из исповедующих его.
— Я ничего не слышал о такой религии.
— Вы и не могли услышать. Это тайна. Должно быть тайной. Это-то вы можете понять? Людям не нравится, когда им лгут.
— Мне тоже не нравится, когда мне лгут. Кажется, мои слова задели Лукиана за живое.
— Разве я не сказал вам, что буду говорить правду? Если Лжец говорит так, вы можете ему верить. Как иначе мы могли бы верить друг другу?
— Вас, значит, много, — сказал я.
Мне начинало казаться, что Лукиан, в конечном счете, просто сумасшедший. Как всякий еретик, он был фанатиком, но фанатизм его имел более сложную основу. Это была ересь в ереси, но я твердо помнил о своем долге разобраться во всем и навести порядок.
— Да, нас много, — улыбаясь сказал Лукиан. — Вы, возможно, удивитесь, Отец Дамиан, насколько нас много. Но есть некоторые вещи, о которых я не осмеливаюсь рассказать вам.
— Говорите о чем осмеливаетесь.
— С радостью, — сказал Лукиан Иудассон. — Мы, Лжецы, подобно последователям других вероучений, приняли несколько заповедей — ведь без заповедей нельзя. Есть вещи, не требующие доказательств. Мы верим: жизнь дана, чтобы жить. Это одна из заповедей. Цель жизни — жить, отрицать смерть, может быть, бросить вызов вечности.
— Продолжайте, — сказал я, невольно заинтересовываясь все больше и больше.
— Мы также верим, что счастье есть благо и его надо заслужить.
— Католическая церковь не отрицает счастья, — сухо заметил я.
— Сомневаюсь, — ответил Лукиан. — Но не станем уклоняться от сути дела. Каково бы ни было отношение церкви к счастью, она всегда проповедует учение 6 загробной жизни, о вечном духе, устанавливает мудреные понятия о нравственности.
— Верно.
— Лжецы не верят ни в загробную жизнь, ни в Бога. Мы воспринимаем Вселенную такой, какая она есть, Отец Дамиан, неприкрашенная правда всегда жестока. Мы, которые верим в жизнь и дорожим ею, — умрем. После смерти не будет ничего — только вселенская пустота, мгла и вечность. В нашем существовании не было ни цели, ни смысла, ни поэзии. Да и смерть не обладает этими качествами. Когда мы уйдем, память о нас недолго будет жить во Вселенной, и вскоре все станет так, словно мы никогда и не жили на свете. Миры, где мы обитаем, и сама Вселенная ненадолго переживут нас. В конечном счете все канет в Лету и жалкие усилия людей не смогут предотвратить ужасный конец. Все проходит, и ничто не имеет значения. Не бесконечна и Вселенная — ее судьба предрешена.
Я откинулся на спинку стула; от убогих и темных речей Лукиана меня бил озноб. Я поймал себя на том, что судорожно сжимаю распятие.
— Мрачная философия, к тому же ложная, — сказал я. — И меня самого смущали подобные мысли; думаю, каждый из нас в той или иной степени через это прошел. Но это не так, отец Лукиан. Моя вера укрепляет меня. Вера — щит от отчаяния.
— Ах, я знаю это, мой друг, рыцарь инквизиции, — ответил Лукиан. — Я рад, что вы все так хорошо поняли; еще немного, и вы будете с нами.
Я нахмурился.
— Вы коснулись самой сути, — продолжал Лукиан. — Истины — и большие, и малые — невыносимы для большинства. Пока мы верим, верим искренне и до конца, — какой бы лживой наша вера ни была, — мы находим в ней щит. В вашей, моей, любой вере — не имеет значения.
Он задумчиво потеребил взлохматившуюся светлую бороду.
— Наши психиатры твердят, что по-настоящему счастливы лишь те, кто верит. Верят ли они в Христа или в Будду, или в Эрику Стормьен, в переселение душ или в бессмертие, силу любви или природу, или в платформу политической партии — в результате это ведет к одному и тому же — вере. И они счастливы — и те, кто познал истину, и даже те, кто разочаровался и покончил с собой. Истины так необъятны, религии так ничтожны, да к тому же плохо сработаны и пестрят ошибками и противоречиями. Мы видим, что стоит за этим, чувствуем, как на нас давит темнота, и не можем больше оставаться счастливыми.
До меня уже дошло, к чему клонит Иудассон.
— Ваши Лжецы изобретают верования.
Он улыбнулся.
— Причем самые разные. И не только религиозные. Подумайте об этом. Правда — инструмент грубый. Красота всегда предпочтительнее правды. Мы изобретаем красоту. Верования, политические течения, высокие идеалы, вера в любовь и дружбу — все это вариации лжи. Мы лжем, говоря о тех или иных понятиях; лжем бесконечно, о чем бы мы ни говорили. Мы приукрашиваем историю, мифы, религии, делаем их более красивыми, улучшаем их, чтобы в них легче было поверить. Конечно, наша ложь несовершенна. Но истины слишком громоздки. Быть может, однажды мы найдем ту великую ложь, которая удовлетворит все человечество; пока она не найдена, пусть послужат тысячи маленьких неправд.
— Мне нет никакого дела до вас, Лжецов, — сказал я холодно, даже, пожалуй, зло. — Всю жизнь я был поборником правды.
Лукиан заметил снисходительно:
— Отец Дамиан Хар Верис, рыцарь инквизиции, я был о вас лучшего мнения. Вы сами — Лжец. Вы делаете полезную работу. Вы летаете на разные планеты и везде уничтожаете глупцов, мятежников, сомневающихся, которые осмелились посягнуть на основы той всеобъемлющей лжи, которой вы служите.
— Если моя ложь так притягательна, почему вы отказались от нее? — спросил я.
— Религия должна соответствовать культуре и обществу, работать на них, а не против. Если налицо противоречие, противопоставление, тогда ложь разрушается и вера оказывается поколебленной. Ваша религия хороша для многих других планет, но не для Ариона. Здесь царит всепрощение, а вера ваша нетерпима. Мы здесь любим красоту, а ваша вера слишком скупа на нее. Поэтому мы улучшили эту веру. Мы изучаем свой мир очень давно. Мы знаем его психологический срез. Житие Святого Иуды здесь будет пользоваться успехом. Его история драматична, своеобразна, в ней много прекрасного, — а эстетика привлекает. Это трагедия со счастливым концом, а на Арионе помешаны на таких историях. И драконы — недурное дополнение, верно? Думаю, что и ваша церковь должна поискать возможность как-то использовать драконов. Это восхитительные создания.
— Мифические, — вставил я.
— Едва ли, — ответил он, ухмыльнувшись. — Попробуйте доказать. Видите, все опять упирается в веру. Разве можно точно узнать, что происходило три тысячи лет назад? У вас — один Иуда, у меня — другой. И у вас, и у меня — священные книги. Разве истина в ваших? Вы можете поверить в это? Я допущен только в первый круг Ордена Лжецов, поэтому не владею всеми секретами, но знаю, что Орден этот очень древний. И не удивлюсь, если обнаружу, что все священные книги были написаны людьми, очень похожими на меня. А может, никакого Иуды вообще не существовало… Или Христа.
— А я верю в то, что они существовали, — сказал я.
— В этом храме сотни людей, и они верят в Святого Иуду и мою Библию вполне искренне. Вера — прекрасная вещь. Знаете ли вы, что число самоубийств на Арионе сократилось почти на треть с тех пор, как был основан Орден Святого Иуды?
Я стал медленно подниматься со стула.
— Вы так же фанатичны, Лукиан Иудассон, как все еретики, которых я встречал прежде. Мне жаль вас, вы утратили веру.
— Пожалейте себя, Дамиан Хар Верис, — ответил он и тоже встал. — Я обрел новую веру, новый смысл жизни, и счастлив. А вы, мой дорогой друг, терзаетесь сомнениями и оттого несчастны.
— Это ложь! — Боюсь, я уже кричал.
— Пойдемте со мной, — предложил Лукиан. Он коснулся панели на стене, и огромная картина «Иуда, оплакивающий драконов» скользнула в сторону; за ней находилась лестница, ведущая в подземелье.
— Идите за мной, — повторил он.