– Именно так, но про купюры условий я не выдвигал, – ответил Чердынцев.
Ванзаров похвалил такую покладистость и просил продолжать.
– Она предложила мне встретиться вечером у нее. Сказала, что ее матери не будет дома и мы сможем приятно провести время…
Скабичевский выразил возмущение подобному падению нравов громким пыхтением, но рта не открыл.
– Купил шампанское, – продолжил Чердынцев. – Выбрал дорогую марку, мне изрядно уступили, а в кондитерской лавке готовый торт. Пришел в назначенный час…
– Это в котором часу?
– В восемь… Подхожу к двери, стучу. В комнате тишина. При этом дверь не закрыта. Я заглядываю, там потемки, окна завешаны… Чувствую какой-то запах странный… Спрашиваю: есть ли кто дома… Мне в ответ тишина. Наконец глаза привыкли, и я увидел… Увидел такое…
Чердынцеву потребовалось время, чтобы овладеть собой.
– Итак, увидели тело на столе, лицо в крови и разрез на шее…
– Господин Ванзаров, умоляю вас…
– Прошу простить за подробности… И как же вы поступили?
– Как я поступил? – словно самого себя спросил Чердынцев. – Выронил торт с шампанским, заметил, что вляпался ногой во что-то гадкое, попробовал отереть рукой, потом о порог… А дальше такой страх напал, что бежал не помня себя. До гостиницы…
– И решил сбежать от правосудия, – вставил Скабичевский. – Хорош, нечего сказать.
Чердынцев обернулся к нему:
– А как бы вы поступили на моем месте?
– На вашем месте я бы не оказался, – ответил чиновник полиции.
– Благодарю вас, Николай Семенович, – сказал Ванзаров и перебрался поближе к Чердынцеву. – А теперь, если не хотите попасть на каторгу, отвечайте, что я вас спрошу. Готовы?
– Мне скрывать нечего…
– Для чего вы приехали к Федорову? Что вы пытались выяснить?
– Это служебная тайна, я не могу ее раскрывать, – ответил Чердынцев.
– В таком случае собирайтесь, вас ждет «сибирка». Николай Семенович, свяжите арестованного…
Помахивая ремнем, Скабичевский двинулся к нему с явным намерением затянуть узел потуже. Чердынцев шарахнулся и забился в дальний угол комнаты.
– Эту информацию могу сообщить только вам, Ванзаров! – в отчаянии закричал он.
– От Николая Семеновича у меня нет секретов. Считайте, что я его помощник. Убийство Нольде расследует он. Не тратьте наше время. Тюремщик уже заждался…
– Хорошо, я скажу… – Чердынцев собрался с духом. – У нас оказалась информация, что в ювелирные магазины Петербурга стали часто сдавать золото. В довольно больших количествах. Сдавали его приезжие из Царского Села. В условиях предстоящей реформы мы не могли оставить этот факт без внимания. А тут Федоров прислал мне очередное приглашение на майские посиделки. В этот раз оно было чрезвычайно странным: бывший учитель обещал раскрыть великую тайну алхимии. Вы понимаете, что такое совпадение требовало выяснений.
– Ну и как, выяснили?
– Могу сказать, Федоров что-то скрывает. Я надеялся, что мне, как любимому ученику, он все расскажет, но сегодня утром он выставил меня вон. Даже на порог не пустил. Можете себе представить?
– Невероятное хамство, – согласился Ванзаров. – Нет чтобы перед чиновником Госбанка распахнуть все двери. Что вам обещала рассказать Нольде?
– С чего вы взяли, что она что-то знала?
– Что ж, Чердынцев, тюремщик тоже торопится домой, не будем его задерживать. Правда, Николай Семенович?
Скабичевский выразился в том смысле, что глупостей они наслушались довольно.
– Постойте! – Чердынцев выставил руку, будто она могла остановить приближение чиновника полиции с ремнем. – Нольде обещала рассказать мне, откуда берется золото. Она была так уверена, словно получила его сама. Зная ее характер, я не сомневался, что она скажет правду…
Поднявшись с кресла, Ванзаров оправил пиджак.
– Господин Чердынцев, до особого указания от полиции Царского Села вам запрещается покидать город. Считайте это официальным распоряжением. В случае нарушения будете подвергнуты аресту. Я прав, Николай Семенович?
Помощник пристава только пробормотал нечто невразумительное. Спрятав ремень, он отправился за Ванзаровым. А Чердынцев долго не мог поверить, что все кончилось вот так просто и быстро. Неужели его нагло и беззастенчиво обманули?
Сколько ни крепился Скабичевский, но все равно не удержался.
– Что это значит? – спросил он. – Как при таких уликах вы его отпустили?
– Чердынцев измазан в застывшей крови, – ответил Ванзаров. – Он пришел с шампанским и букетом, когда тело Нольде остыло, а настоящего убийцы и след простыл. В ее смерти он не повинен. Ничего не поделаешь…
36
Доктор Сухов спал сном младенца, подложив под голову медицинский журнал. Тихое счастье играло у него на губах, колени поджались к животу, ему было уютно и тепло. А что еще нужно человеку для настоящего счастья? Сухов плыл по волнам мира и покоя, никакое внешнее воздействие не проникало в его сознание и органы чувств. Накрыв доктора пледом, Лебедев оперся на него, как на спинку дивана, ослабил галстук и пускал в потолок облака дыма. Дым выползал в открытое окно, распугивая на своем пути все живое. Во дворе участка даже птицы притихли.
Ванзаров вошел без стука. Присутствие криминалиста ощущалось уже в приемной части. Лебедев удивленно всплеснул руками.
– Какой позор! Я не должен курить неделю! Проиграл спор и совсем забыл… Так заработался. Но вы меня простите, коллега? Даю слово: вот докурю эту, и будем считать, недельный срок открыт.
Отогнав от себя вонючий дым, Ванзаров отметил, что еще одна фляжка успешно опустела. Участковый доктор не вынес чрезвычайных нагрузок.
– Аполлон Григорьевич, о вас останется неизгладимая память в Царском Селе…
– Что ж, коллега… – отвечал Лебедев, выдыхая дым. – Я памятник себе воздвиг, так сказать, нерукотворный… А вы поймали убийцу по горячим следам?
– Следы остыли. Того, кто вляпался в кровавую лужу, мы нашли. Он рассказал кое-что забавное. Но убить Нольде не мог. Причины вам известны не хуже, чем мне. Лучше расскажите, что вам удалось раскопать.
Когда разговор начинался серьезный, Лебедев не позволял себе вольностей. Сигарка отправилась в колбу, в которой доктор растил веточку березы.
– Не могу вас порадовать чем-то неординарным… – сказал он, покидая нагретый живот доктора. – Смерть наступила в результате раны в области шеи. Разрез чрезвычайно тонкий, как скальпелем или бритвой, но достаточно глубокий, чтобы быть смертельным. На затылке жертвы обнаружен след от удара. Барышню стукнули чем-то тяжелым, она упала на стол, ее перевернули и нанесли удар в шею. После чего комната окрасилась в пурпур…
– Пыталась сопротивляться?
– Под ногтями ничего не обнаружено, следов борьбы на одежде нет.
Ванзаров принял эти сведения как должное.
– Человек был хорошо знаком. Хотя и пришел неожиданно. Впустив, она повернулась к нему спиной, не ожидая опасности. Вероятно, пригласила к столу…
– Она что-то задумала, – сказал Лебедев.
– Вот как?
– В осколках чашки, что смахнули на пол, была изрядная порция снотворного порошка. Оставалось только влить чай и угостить гостя. Уж не знаю, зачем это ей…
– Барышня Нольде оказалась умнее, чем предполагал Чердынцев, – сказал Ванзаров.
– Это тот красавец-мужчина из Госбанка?
– Да, приехал искать сказочный источник золота в Царском Селе.
– И он тоже? Прямо золотая лихорадка какая-то…
– Лихорадка – смертельное заболевание.
– Если вовремя не принять мер, коллега… – Лебедев заметил, что его уже не слушают.
Взгляд Ванзарова отсутствовал в этом мире, блуждая по неизвестным закоулкам. Где-то там, в пространстве мысли, он шел по следам, которые оставляла тень, путая и ускользая. Охота обещала быть трудной. Тень не давалась и расставляла ловушки. Но, кажется, он поймал какую-то тонкую ниточку. Мешать в такие минуты было недопустимо. Лебедев замер, боясь не то что шевельнуться, но и громко вздохнуть. Наконец Ванзаров вздрогнул, словно проснулся, и посмотрел на него, как будто увидел впервые.
– Аполлон Григорьевич, понимаю, что трупы вам ближе, но какой бы психологический портрет убийцы вы составили?
Задача была не из тривиальных. Всего, что не имело отношения к точным фактам и знаниям, Лебедев старался избегать. Особенно такой шаткой и болотистой почвы, как психология.
– Это вы уж сами как-нибудь… – ответил он. – Могу только сказать, что по затылку ее ударил человек среднего роста, примерно вашего. А что у него в голове творится, сами придумывайте.
– Применим маевтику, повивальное искусство истины старины Сократа. Будем задавать простые вопросы, – сказал Ванзаров. – Поможете?
В такой игре Лебедев готов был принять участие.
– Важная встреча с Чердынцевым прошла успешно, Нольде получила от него предложение. Она возвращается домой, чтобы подготовить гнездышко к прилету самца. Мать отправлена куда-то подальше. Барышня все делает заранее, даже снотворное не забыла положить в чашку. И тут появляется нежданный гость… Почему она его впустила?
– Вы же сами говорили: она хорошо его знала, – ответил Лебедев.
– Сейчас для нее знакомые только помеха.
– Тогда не знаю…
– Она не могла отказать этому человеку. Почему?
– Кто-нибудь из гимназии?
– Сказала бы, что у нее выходной, и на порог не пустила…
– А вы что думаете? – схитрил Лебедев.
– Это нарушение правил, Аполлон Григорьевич… Но мы этого не заметим. Почему убийца не взял денег?
– Не знал, где они лежат. Когда зарезал, не хотел пачкаться в крови…
– То есть про деньги он знал. А если мы предположим, что не только знал, но и помог Нольде их получить?
– Тогда она наверняка впустила бы его, такого-то благодетеля…
– Зачем же он ее убил?
– Чтобы не выдала его… Не рассказала Чердынцеву.
– Откуда у нее взялось столько денег?
Лебедев насмешливо фыркнул.
– Вы убеждены, что она продала слиток золота, который ей подарил Федоров. Выходит, к ней пришел Федоров?
– Интересная мысль, – ответил Ванзаров. – Но примерно в этот час он скандалил в редакции газеты. Вот в чем штука.
– Ну и что же выходит из всей вашей маевтики?
Ванзаров молчал, как будто перед ним ясно вырисовывалось нечто важное.
– Выходит необычный портрет, – сказал он. – Человек приходит в дом Нольде не глубокой ночью, а в середине дня. Времени у него мало, он настроен решительно и уверен в себе. Подготовить такое преступление заранее невозможно. Он действует практически наудачу. Потому что у него нет другого выхода. Он готов убить и мать Нольде, если та окажется в квартире. При этом деньги его не интересуют. Понимаете, что это значит?
Лебедев предпочел выйти из игры с честью, то есть отказался отвечать.
– У него важнейшая цель: сохранить тайну происхождения золота любой ценой, – ответил Ванзаров. – Нольде больше не внушала доверия, за что и поплатилась.
– Ох уж эта жажда золота… – только и сказал Лебедев.
– Как раз наоборот: жажда его уберечь… Аполлон Григорьевич, вам хочется спать?
Даже подумать о такой слабости для великого криминалиста было недопустимо. О чем он и сообщил со всей прямотой.
– В таком случае нанесем один визит… И не забудьте свой чемоданчик.
– Не поздновато ли для визитов?
– Сыскной полиции всегда рады, – ответил Ванзаров.
Того же мнения придерживался ювелир Гольдберг. Когда он узнал, кто именно стучится к нему, то широко распахнул дверь и долго выражал восторг от визита столь драгоценных господ. При этом он прятал ружье, которое держал под рукой на случай не столь приятных визитов. Им были предложены чай, кофе, коньяк или что будет угодно дорогим гостям.
Дорогие гости от всего отказались и пожелали взглянуть на слиток золота, который был продан накануне барышней Нольде.
Гольдберг старался сохранять с полицией теплые отношения, как бы трудно это ни давалось. Извинившись в самых цветистых оборотах, он попросил обождать. Золото хранилось под надежным замком, и достать его было не так просто. Но чего не сделаешь для таких приятных посетителей!
Ювелир пропадал достаточно долго, чтобы Лебедев начал выражать нетерпение и высказал предложение вскрыть сейф быстро и тихо. Подобными навыками он владел.
Гольдберг появился очень вовремя. Он принес невзрачный деревянный ящик с облупившейся краской. Но внутри хранилось истинное сокровище. На шелковой подкладке лежал массивный золотой слиток.
– Тысяч десять отдали? – предположил Ванзаров.
– Неужели людям бывает такое счастье?! – вспыхнул ювелир. – А я, вы знаете, двадцать отдал, вот столько ассигнаций… – Он показал пальцами пухлую стопку. – Выгребли до копейки! А что вы хотите?
Ванзаров хотел только одного: провести над золотом некоторые опыты. Гольдберг выжал из себя натужную улыбку, не так-то просто давалось ему гостеприимство. Его заверили, что ни грана его золота не пропадет.
Аполлон Григорьевич извлек из чемоданчика пару склянок темного стекла, из одной капнул на золото, потер какой-то бумажкой, капнул из другой, собрал чистой ветошью оставшийся след и уже над ним провел манипуляции, которые не ранили чуткую душу ювелира. Закончив химичить, он стал проявлять признаки некоторого смущения. Что случалось не так часто.
– Пирит? – спросил Ванзаров, отмечая при этом, что Гольдберг схватился за сердце. Все-таки ювелирный промысел наносит нервам тяжкий урон.
Как хороший актер, Лебедев тянул паузу. Эти мгновения стоили Гольдбергу лишних седых волос. Но чего не вытерпишь от дорогих гостей из полиции.
– В том-то и дело… – наконец сжалился криминалист. – Золото высшей пробы, конечно, не чистейшее, такое не встречается, с примесью не меди или серебра, а алюминия. Судя по пурпурному оттенку, это так называемое золото фараонов. Кусок не самородный, его переплавили из песка. В остальном же золото отличное…
– А что я, не проверял? – вскрикнул Гольдберг, испытывая явное облегчение. – Как вы думали иначе?! Я глазом могу вам сказать, золото это или нет!
– На глаз определить, – поправил Ванзаров.
– Что вы думали! Этот город такой странный стал: то золото приносят, то им, на ночь глядя, золото подавай.
– Случайно не вчера вечером?
– Как вы думали! – обрадовался ювелир. – Мы уже закрылись, тут стучат! Ну, я, конечно, открыл, нельзя людей обижать. Требуют золотой песок! Кому нужен золотой песок в такой час? Что делать? Продал унцию…
– Вы знаете этого человека? – спросил Ванзаров.
– Откуда! Впервые видел. Он ко мне не заходит. Песок ему золотой нужен, нет, вы послушайте!
Гольдберг еще долго мог выражать эмоции в самых цветистых выражениях. Ванзаров попросил описать позднего покупателя. Но в этом случае ювелир оказался не так расторопен. Только и мог вспомнить, что среднего роста, одет обычно, ничего примечательного. Да и на что ему покупателей рассматривать? Он деньги считал.
– А что такое? – вдруг забеспокоился Гольдберг. – Полиция запрещает ночью продавать золотой песок?
– Могу вас заверить: сыскная полиция этого не запрещает, – ответил Ванзаров. – Но предпочитает внимательных свидетелей, хотя где их взять в наше время? Вы меня понимаете?
И, пожелав ювелиру доброй ночи, он подхватил Лебедева под руку. Аполлон Григорьевич явно целился проделать над золотом новый эксперимент. Что могло закончиться для ювелира сердечным приступом или сумасшедшим домом. Выйдя на спящую улочку, Ванзаров отпустил его локоть.
– Требуются еще доказательства? – спросил он.
Лебедев предпочел отмолчаться. Пожелав ему доброй ночи у гостеприимного чиновника Горенко, Ванзаров отправился в участок.
37
Весь день Николя Гривцов бегал по Петербургу. Получив задание из Царского Села и узнав, что помощь требуется его кумиру, то есть Ванзарову, все прочие дела он отложил в сторону. Николя составил список ювелирных магазинов, большинство которых располагалось в центре, и принялся методично обходить их. Юного чиновника встречали настороженно, требовалось не только упрашивать, но кое-где даже припугнуть сыскной полицией. На вопросы о золоте ювелиры отвечали неохотно.
К вечеру список был готов. Отсеяв все лишнее, то есть сдатчиков, которые прибыли не из Царского Села, Николя выписал на отдельную бумажку три фамилии. Эти господа отвечали всем условиям: заезжали в столицу не позже месяца назад и сдавали не золотой лом или украшения, а цельные куски переплавленного золота. Посчитав, что задание выполнено успешно, он собрался преподнести Ванзарову сюрприз, а именно: приехать на последнем поезде и вручить список лично. Однако, вспомнив, что его кумир относится к сюрпризам, которые не им придуманы, без всякого понимания, так что можно заработать взбучку, счел за лучшее отказаться от этой затеи.
Он отправился в телеграфную, чтобы отбить сообщение полицейским телеграфом. Дежурный телеграфист открыл справочник и не нашел нужного адресата. Оказалось, что царскосельская полиция лишена благ цивилизации, телеграфный пункт имеется только у дворцовой полиции. Николя вспомнил, что дворцовая полиция отличается высокомерием, никто ей не указ, ни с кем она не дружит, а потому посылать на их адрес с указанием передать Ванзарову – все равно что выбросить в мусорную корзину. Оставалось последнее средство: телефонный аппарат.
Телефоны Николя не то чтобы не любил совсем, но относился к ним с некоторой подозрительностью. Ему казалось, что из черной воронки слуховой трубки может выскочить чья-то холодная когтистая волосатая рука и утащить его в тридесятое царство. В подобных страхах он не признался бы и под пыткой, но телефоном лишний раз старался не пользоваться. Теперь же выхода не осталось. Николя с сожалением подумал, что вот он трудился, а Ванзарову результат преподнесет какой-то чужой чиновник. Вздохнув, он отправился в приемное отделение сыска, покрутил ручку телефона и продиктовал барышне на коммутаторе номер Царскосельского участка.