Пока Габриель вел телефонную битву с персоналом кухни, Джулия быстро разделась и приняла душ. Пространство веранды не было целиком закрытым, и это позволяло, принимая душ, смотреть на океан. Но поскольку сейчас было темно, а пляж принадлежал только им, она могла не опасаться, что кто-то может ее увидеть. Только ее любимый мужчина.
— Обед принесут лишь через час. Извини, что придется столько ждать, — сказал Габриель и облизнулся.
Джулия в купальном халате представляла собой весьма соблазнительное зрелище.
В отличие от нее Габриель надел белую полотняную рубашку, почти не застегивая пуговиц. Рукава он закатал до локтя. На нем были свободные брюки цвета хаки. Брючины он тоже подвернул, демонстрируя голые ноги.
(В скобках следует отметить, что даже его ноги были привлекательными.)
— Хочешь прогуляться по пляжу? — предложил Габриель.
— Думаю, я потрачу это время на кое-что другое. — Улыбаясь, Джулия потащила Габриеля к кровати и слегка толкнула, заставив присесть на край.
Габриель поймал ее за кушак халата.
— Я не прочь отдохнуть. Путь был неблизким.
Судя по лицу, он не шутил, и это немного ее озадачило.
— Я по тебе соскучилась, — призналась Джулия, и ее голос превратился в хриплый шепот.
Габриель притянул ее к себе, чтобы она оказалась у него между колен. Его руки скользнули ей на спину.
— Можем вздремнуть перед обедом. Нам некуда торопиться.
Джулию это удивило.
— Габриель, мне хочется, чтобы ты занялся со мной любовью. Но если ты не настроен, скажи прямо.
Он очень широко и очень довольно улыбнулся.
— Насколько вы помните, мисс Митчелл, я никогда не говорю вам «нет».
— Прекрасно. Тогда прошу вас, профессор Эмерсон, обождать пять минут.
Габриель лег, но его ноги по-прежнему оставались на полу. Уверенность, которую Джулия обрела совсем недавно, была необыкновенно соблазнительной. Одной фразой она так возбудила его, что он уже страдал от ожидания.
Ему казалось, будто минула целая вечность. Однако на самом деле прошли считаные минуты, и Джулия появилась из ванной, наряженная в рождественский подарок Габриеля. Черный атлас лишь подчеркивал молочно-розовую кожу. Сейчас, когда Джулия надела корсет, ее груди выглядели более полными, а талия — более узкой. Габриель не мог не восхититься потрясающими «песочными часами», в которые превратилась фигура Джулии.
Он голодными глазами смотрел на едва выступающие из-под корсета кружевные черные трусики и черные шелковые чулки, на ноги в черных туфлях на высоком каблуке.
От одного вида этих туфель с Габриелем едва не случился сердечный приступ.
— Bonsoir, Professeur. Vous allez bien?[12] — промурлыкала Джулия.
Габриель был настолько заворожен туфлями и всем обликом Джулии, что не сразу понял, почему она обратилась к нему на французском.
На ее голове красовался его черный берет.
Когда их глаза наконец встретились, Джулия увидела, как он тяжело сглотнул. Она кокетливо надула губы, сняла берет и бросила ему. Габриель швырнул берет на пол. И тогда Джулия медленно, очень медленно пошла к кровати.
— Должна сказать, профессор, что мне очень нравится этот рождественский подарок. — (Габриель потерял дар речи.) — А ты видел корсет сзади? — Джулия повернулась, поглядывая на него через плечо.
Габриель потрогал шнуровку корсета, затем его рука скользнула вниз, к трусикам, полоска которых пролегала по ее упругим ягодицам.
— Хватит меня дразнить, мисс Митчелл. Иди сюда. — Габриель притянул ее к себе и страстно поцеловал.
— Мне понадобится некоторое время, чтобы снять твой подарок. Туфли я оставлю. Надеюсь, они не причинят тебе вреда.
Официант, принесший обед, целых десять минут стучался в дверь бунгало. Ответа не было. Ему не оставалось ничего иного, как отнести обед обратно на кухню и ждать дальнейших распоряжений.
Дальнейших распоряжений так и не последовало.
* * *Была глубокая ночь. В бунгало играла музыка нового альбома, составленного Габриелем из песен Сары Маклахлан, Стинга и Мэтью Барбера. Джулия лежала на животе среди смятых простыней. На нее накатила сонливость, свойственная удовлетворенной женщине.
Габриель искусно задрапировал ее зад простыней и достал свою фотокамеру. Он стоял возле кровати, делая снимок за снимком, пока Джулия не стала зевать и потягиваться, как сонная кошка.
— Ты бесподобна, — сказал он, откладывая камеру и садясь рядом с Джулией.
Она смотрела на него большими, счастливыми глазами. Его длинные пальцы скользили по ее спине.
— Когда любишь, не замечаешь недостатков того, кого ты любишь, — сказала она и улыбнулась с оттенком грусти.
— Думаю, это так. Но ты прекрасна.
Джулия повернулась, чтобы лучше его видеть, и обняла подушку.
— Любовь все делает красивым.
Габриель привычно поджал губы. Рука замерла на ее спине, чуть выше ямочек.
Джулия прочла в его глазах молчаливый вопрос.
— Да, Габриель, для меня ты красив. Чем больше я тебя узнаю, тем отчетливее вижу: ты и сейчас красив, а становишься еще красивее.
Габриель поцеловал ее, робко, как мальчишка-подросток. Его пальцы скрылись в ее длинных темных волосах.
— Спасибо, дорогая. Ты, наверное, проголодалась?
— Да.
Он посмотрел на дверь их бунгало.
— Думаю, мы пропустили обед, потому что наслаждались… совсем другими лакомствами.
— А какой это был пир, профессор! Но у нас хотя бы есть фрукты.
Джулия села на постели, завернувшись в простыню. Габриель подошел к большой фруктовой корзине, стоявшей на кофейном столике. В кухоньке он нашел швейцарский армейский нож. Поменяв музыку, Габриель вернулся в постель, неся плод манго.
— Нужно, чтобы песня соответствовала этому фрукту, — пояснил Габриель, и его синие глаза сверкнули. — А теперь ляг на спину.
Сердце Джулии словно проснулось и начало биться все быстрее.
— Не надо от меня закрываться.
Габриель сдернул с нее простыню. Теперь они оба были нагими.
— Кто поет? — спросила Джулия.
— Брюс Кокберн.
Габриель стал медленно разрезать манго, смотря не на плод, а на тело Джулии.
— Голый ланч? — насмешливо спросила она.
— Правильнее сказать, голый перекус среди ночи.
Он ловко отрезал ломтик манго. Брызнувший сок потек по его пальцам прямо Джулии на живот. Она удивленно вскинула брови.
— Гмм, — пробормотал Габриель, шаловливо глядя на пролитый сок. — Надо было аккуратнее резать.
Джулия открыла рот. Габриель наклонился, чтобы положить туда ломтик манго.
— Ты просто «пищевой фетишист», — сказала Джулия, облизывая губы и ожидая нового ломтика.
Габриель почтительно склонился над нею и принялся слизывать с ее живота терпкий сладкий сок.
— Ты что-то сказала?
Джулия ответила невразумительным мычанием.
— Я вовсе не «пищевой фетишист». Это действо доставляет мне радость. Мне нравится заботиться о тебе. А когда ешь вместе с любимой женщиной — в этом столько чувственности.
Ему хотелось поцеловать Джулию в губы, но он поцеловал ей плечо, ощутив дивный аромат ее кожи. Потом Габриель отрезал новый ломтик манго. Несколько капелек солнечного сока упало на ее левую грудь.
— Черт побери! Прости, я жутко неловок.
Липкими от сока пальцами Габриель стал водить по ее ребрам, возбуждая одну из его любимых эрогенных зон. Потом он поцеловал ей грудь.
— Ты просто убиваешь меня, — едва сумела произнести Джулия, когда его влажный рот нашел ее сосок.
— Помнится, однажды я тебе сказал те же слова. И ты пообещала, что смерть будет сладкой.
Джулия открыла рот, показывая, что хочет получить еще один ломтик манго.
— Мне надо было бы сказать «липкая смерть». Или «клейкая».
Габриель положил ломтик ей на язык, потом большим пальцем провел по ее нижней губе.
— Не волнуйся, я уже подумал об этом.
Джулия вдруг поднялась, раздвинув ему колени, и, обхватив его за голову, потянула к себе. Их страстный поцелуй не был долгим. Джулия забрала манго и нож из рук Габриеля, отрезала кусочек и положила себе на язык. Ее движения были очень соблазнительными.
Габриель бросил на нее жаркий взгляд, потом нагнулся и зубами взял с ее языка ароматный ломтик.
— Ммм, — пробормотала Джулия. — Кстати, по-моему, я так и не успела посмотреть видеозапись нашего свидания в музее.
Она слегка нажала на ломтик манго. На грудь Габриеля упали сладкие капельки, и Джулия принялась их слизывать, перемежая это поцелуями.
Габриель только стонал, не в силах найти слова.
— Я смотрел это видео. Очень заводит, — наконец выговорил он.
— В самом деле?
Джулия села и на виду у Габриеля стала неторопливо есть манго, столь же неторопливо облизывая пальцы.
— Я тебе потом покажу эту запись.
Габриель только стонал, не в силах найти слова.
— Я смотрел это видео. Очень заводит, — наконец выговорил он.
— В самом деле?
Джулия села и на виду у Габриеля стала неторопливо есть манго, столь же неторопливо облизывая пальцы.
— Я тебе потом покажу эту запись.
Габриель крепко обнял ее, и его пальцы заскользили по ее спине. Когда ему было больше не сдержаться, он отбросил и манго, и нож, чтобы подхватить Джулию на руки.
— Куда мы идем? — с легкой тревогой спросила Джулия.
— На пляж.
— Но мы же совсем голые.
— Пляж частный и принадлежит только нам.
Габриель поцеловал ей кончик носа и понес к кромке воды. Потом он вошел в воду.
— Нас могут увидеть, — заволновалась Джулия.
— Сейчас не настолько яркая луна, чтобы мы были видны. Если кто-то и увидит, то лишь наши силуэты. А это достойное зрелище.
Габриель долго целовал ей лицо и шею. Вокруг них тихо шелестели волны прибоя. Потом он опустил Джулию на ноги и крепко прижался к ней.
— Ты посмотри, как идеально совпадают наши тела. — Его голос был полон желания. — Мы совершенная пара.
Черпая соленую воду, они мыли друг друга. Джулия не могла удержаться, чтобы не поцеловать его татуировку, наслаждаясь смешением запаха морской воды с запахом его тела.
Габриель целовал ей шею. Джулия чувствовала его улыбку.
— Ты видела фильм «Отныне и во веки веков»?
— Нет.
— Тогда я просто обязан тебе его показать.
Взяв Джулию за руку, Габриель повел ее к пляжу и положил на песок.
— Прошу тебя, — сказал он, давая понять, что она должна находиться сверху.
— Здесь? — удивилась Джулия, чувствуя, как у нее заколотилось сердце.
— Да, здесь. Я хочу в тебя войти, но не хочу, чтобы песок поцарапал тебе спину.
Габриель потянул ее к себе, торопясь соединить их губы в поцелуе. Волны ласкали им ноги. Когда оба начали стонать и вскрикивать от наслаждения, бледная луна, глядевшая на них, только улыбалась.
* * *Утром над курортом разразился тропический ливень. Пока дождевые капли стучали по крыше бунгало, пара неторопливо занималась любовью на кровати, покрытой противомоскитной сеткой. Ритм их движений совпадал с танцем дождевых капель.
Когда они оба насытились друг другом, Габриель предложил переместиться на веранду и в большой ванне смыть с себя весь жар и пот. Сидя в пенистой воде, пахнущей ванилью, Джулия прильнула к его груди. Габриель обнимал ее за талию. В его объятиях она почти забывала о неприятностях, ожидавших их в Торонто.
С Габриелем она чувствовала себя в безопасности. Не потому, что он был могущественным человеком, хотя его благосостояние в какой-то степени делало его могущественным. Нет, ощущение безопасности появилось у нее, когда она увидела, как он расправляется с ее обидчиками: вначале с Кристой, а затем с Саймоном. Габриель был первым, кто осмелился отчитать ее отца за безразличное отношение к дочери.
Джулия теперь понимала, насколько уязвимо любовное ложе. Она познала наготу и слияние, желание и жгучую потребность, а еще — она познала всю глубину телесной удовлетворенности. Габриель любил ее и стремился защитить. Это она тоже узнала. В его объятиях она впервые в жизни почувствовала себя защищенной.
— В детстве самым любимым моим временем было субботнее утро, — сказал Габриель, прерывая ее раздумья. Его голос звучал довольно грустно.
— Почему? — спросила Джулия, ведя пальцем по «линии жизни» на его ладони.
— В пятницу мать обычно напивалась и отключалась. Она спала, и я мог спокойно смотреть мультики. Так было, пока мы не лишились кабельного телевидения.
Габриель слегка улыбнулся, и Джулия едва не заплакала, представив его грустным маленьким мальчиком, чьим единственным счастьем было несколько субботних утренних часов, когда он мог смотреть мультфильмы.
— Я сам себе готовил завтрак. Либо какие-нибудь хлопья, либо тосты с арахисовым маслом. — Он тряхнул головой. — Часто у нас в доме не было молока. Тогда я заливал хлопья апельсиновым соком.
— И как это было на вкус?
— Ужасно. Это был даже не настоящий сок, а какой-то апельсиновый напиток. — Габриель рассеянно гладил ей волосы. — Уверен, психоаналитик наговорил бы кучу слов о связи между моим детством и моим пристрастием к изящным вещам.
Джулия порывисто обняла его за шею, и часть воды выплеснулась из ванны на пол.
— Дорогая, в чем дело?
— Ни в чем, — ответила она, утыкаясь ему в плечо. — Я так сильно тебя люблю, что иногда мне становится больно.
Габриель нежно ее обнял.
— Мне это знакомо. Такое же состояние я испытал двадцать с лишним лет назад. Грейс была мне больше чем мать. Я очень жалею, что не был рядом с нею, когда она умирала. Я даже упустил возможность проститься с ней.
— Габриель, она это знала. Знала, как сильно ты ее любишь.
— Наверное, твое детство было еще печальнее моего.
Джулия шмыгнула носом, но ничего не сказала.
— Если жестокость делает людей уродливыми, у твоей матери, наверное, был весьма отталкивающий вид. Моя родная мать была нерадивой и равнодушной, но никогда не обращалась со мной жестоко. — Габриель помолчал, думая, стоит ли поднимать тему, которую они оба тщательно избегали с самого начала их путешествия. — Когда я познакомился с Кристой Петерсон, она показалась мне уродливой. Я в долгу перед тобой за то, что уберегла меня от секса с нею. Хотя склонен думать, что, даже будучи сильно пьяным, я бы не позарился на нее.
Джулия прислонилась к стенке ванны, играя с прядкой своих волос.
— Поговори со мной, — попросил Габриель, приподнимая ей подбородок и тем самым заставляя смотреть ему в глаза.
— Мне неприятно вспоминать, как я видела вас вместе.
— Тогда вспоминай, как милосердно ты спасла меня от нее.
— Она пытается сломать тебе карьеру.
— Правда все равно раскроется. Ты сама говорила, что Пол слышал о ее планах насчет меня. Надеюсь, ее провалят на защите и мы забудем о ее существовании.
— Я не хочу, чтобы ее провалили, — тихо возразила Джулия. — Тогда я окажусь такой же уродиной, как она, радуясь ее несчастью.
Лицо Габриеля сделалось сердитым.
— Она постоянно говорила гадости в твой адрес. Жаль, что ты ни разу не поставила ее на место.
— Я уже достаточно большая, чтобы обзываться, даже если кто-то этого заслуживает. Мы не в яслях.
Габриель слегка щелкнул ее по носу.
— И где ты набралась такой мудрости? Смотря передачи из серии «Улица Сезам»?
— Одно из преимуществ католического воспитания, — пробормотала Джулия. — А может, немного позаимствовала у Лилиан Хеллман.
— Как это понимать?
— У Лилиан Хеллман есть пьеса «Лисички». Там одна девушка говорит своей матери, что некоторые люди пожирают землю, словно саранча, а другие просто стоят и смотрят. Девушка обещает матери, что она больше не будет пассивно стоять и смотреть. Вместо того чтобы стоять и наблюдать за уродливыми поступками Кристы, нам нужно выступить против нее с более действенным оружием, таким как милосердие.
— Люди недооценивают тебя, Джулианна. Тем не менее мне больно видеть, когда ты не получаешь от них того уважения, которое заслуживаешь.
— В мире всегда будут такие, как Криста, — пожала плечами Джулия. — А иногда мы сами уподобляемся ей.
— По-моему, я ошибся насчет твоей специализации, — сказал Габриель, упираясь подбородком в ее плечо.
— Это как?
— Тебе нужно специализироваться не по Данте, а по Франциску Ассизскому.
— Сомневаюсь, что францисканцы одобрили бы мои плотские отношения вне брака, да еще на пляже и в ванне, — засмеялась Джулия.
— Это обещание? — шепотом спросил Габриель.
Джулия покачала головой и погладила ему сначала одну, потом вторую бровь.
— Мне нравится думать о тебе как о маленьком мальчике, милом и любопытным.
— Уж не знаю, насколько милым я был, но вот любопытным был точно. Особенно по части девчонок, — фыркнул Габриель, наклонился и поцеловал ее.
— Видишь? — улыбнулась Джулия. — Мальчишка, умеющий целоваться, как ты, не может быть совсем плохим. Святой Франциск одобрил бы наши отношения.
— Мне неприятно тебя огорчать, но твой любимый Франциск не всегда бывал прав. Сейчас я тебе процитирую отрывок из «Ада», где он спорит с демоном из-за души Гвидо да Монтефельтро. Тебе знакомо это место?
Джулия покачала головой, и Габриель по-итальянски процитировал ей:
— Как видишь, Джулия, даже святой Франциск порою ошибался в людях. Он считал, что душа Гвидо должна обитать в Раю.