Саныч осторожно приблизился к моей лунке, отобрал удочку у меня. подергал.
– Не, не зацеп, – Саныч улыбнулся. – Зацеп я сразу определяю, он глухой. Это рыба. Блесну схватила – и на дно. Сейчас мы ее рассердим…
Саныч принялся мелко дергать удочкой. Я на всякий случай взял пешню – если щука появиться, хорошенько треснуть ее по башке. Но рыба не двигалась.
– Сидит, зараза, – Саныч топнул по льду. – Кто кого, значит, решила… Ладно, сама, дура, напросилась.
Саныч перехватил удочку покрепче и стал прыгать на льду вокруг лунки.
Ничего.
Попрыгал – попрыгал, остановился, подергал.
– Забавно…
Саныч сел на лед.
– Гранату бы… – сказал я.
– Гранату нельзя, – пробормотал Саныч. – Лед поломает… ладно, ладно…
Саныч набрал воздуха, наклонился над лункой и крикнул в воду. Это неожиданно подействовало – леска потянулась, Саныч вскочил на ноги и тут же свалился обратно, его руку быстро втянуло в лунку по плечо.
Саныч покраснел. На лице у него возникло веселое и удивленное выражение, такого развития событий он явно не ожидал. Я зачем-то схватил его за ногу, испугался, что сейчас лед треснет, и Саныча втянет под него. От этого мне стало смешно – что потом в учебниках напишут – что партизана-героя утащила на дно огромная щука.
– Сейчас руку оторвет, – сказал с удовольствием Саныч. – Килограмм двадцать, не меньше! Придется бросить, а?
– Бросай.
– Бросаю!
Но Саныч не бросил. Он лежал на льду еще минут пять, не меньше. Охал, крякал, стучал кулаком и скрипел зубами.
Все-таки отпустил. Вытащил из под льда руку, стряхнул воду. Поперек пальцев шла красная борозда от лески.
– Сом, наверное, все-таки, – сказал он. – Его повадки. Все равно не вытащили бы такого. Ладно, пусть растет, в следующий раз поймаем.
Саныч счастливо вздохнул, поглядел в воду.
– Хорошо порыбачили, – он улыбнулся, с рукава его полушубка капала вода. – И окуня взяли, и в конце тоже… Теперь и домой можно. Вечером будем окуней в печи жарить… Здорово!
Я стал собирать распрыгавшуюся рыбу. Некоторые окуни были еще живы, я ловил, бросал в ящик, а они растопыривали перья, не хотели лезть, царапались колючками. Саныч рыбу не собирал, стоял над раскрытым ящиком, смотрел почему-то на противоположный берег, пустынный и высокий, пара кустов всего. Я тоже посмотрел, однако ничего интересного не увидел, берег как берег.
А Саныч вдруг отставил ящик и полез на косогор, наверх. Взбирался долго, глубоко проваливаясь в снег, съезжая назад в осыпях, но все-таки упрямо добрался до края, помахал мне рукой, перевалился за горизонт и исчез. Снег сливался с белым небом, склон был ровный, так что различить линию перехода было тяжело. В ящике вздрагивали еще не уснувшие окуни, пела зимняя тишина, Саныча все не было и не было.
Глава 9
Конечно же, я не уснул. Саныч храпел на своем топчане, громко и счастливо. Громче только часы его тикали. Они висели на палке, торчащей из стены, светились зеленым фосфорным светом и чуть покачивались, когда Саныч начинал ворочаться.
Я думал. Это был первый эшелон, на который брали меня, до этого я только в разведку ходил, ну, да еще пара мелких акций. А тут эшелон сразу! Есть о чем подумать…
Да и день случился беспокойный, как перед праздником.
Вчера с утра приходили от соседей, с востока, приносили батареи в огромных военных мешках, такие с парашютом сбрасывают. Сидели целый день у Глебова, думали, пищали и потрескивали рацией. Саныч тоже молчал, ходил с серьезным видом и два раза проверял оружие.
Все чего-то ждали. Видимо, пришло большое время. Наступление. Армия готовилась к броску на запад, и мы готовились ее поддержать. Саныч ходил в штаб, на совещание. Потом снова чистили оружие, уже остервенело, Саныч проверял и свое и мое.
Заглянул Ковалец. Налегке, с кобурой на поясе, выбрит чисто и румянец, как у девушки. Улыбнулся – зубы белые-пребелые, говорят, когда он в партизаны уходил, зубного порошка взял на три года. И щетки, щетки он сам делает, из кабаньей щетины.
– Привет, оборванцы, – Ковалец зевнул. – Завтра вас тоже, кажется, с нами берут… Смотрите там, осторожнее, берегите портки, когда еще горячую воду встретим.
– Это точно, – кивнул Саныч. – Ты, Ковалец, все правильно сказал, воды горячей трудно найти. Обмывать тебя холодной придется.
Ковалец усмехнулся.
– Хотя и не придется вовсе, – продолжил Саныч. – Ты же с нахалкой идешь? Опасное дело, пух – и в лапшу.
Саныч презрительно поковырял в носу.
– Мамке-то письмо написал? – спросил Саныч. – Давай, я передам. Не переживай, скажу все, как надо – пал смертью храбрых, но навсегда останется в сердцах своих товарищей как образец мужества и красоты.
Ковалец кивал, щурясь злобно.
– Да-да, – сказал он, когда Саныч закончил. – Все так и будет. Но тебе, конечно, обиднее. Вот-вот приказ должен подойти, звезда нам грудь… И не дождаться! Ай-ай-ай! Ну, ничего, ты тоже не переживай – твоим родным перешлют все в коробочке. И приказ, и орден Ленина. А вообще… Вообще, я бы тебе, Фанера, конечно, навешал. За байку про геморрой. Но не буду. Пойду лучше подышу воздухом, он сегодня хорош.
Пнул дверь, собака злая.
Саныч выскочил за ним, ну, и я тоже, опять же на всякий случай.
Ковалец прогуливался чуть поодаль, прямым циркульным шагом, вроде как погруженный в думы.
– Козлина… – Саныч высморкался в сторону вражеской землянки. – Ладно, посмотрим еще.
Вместо Ковальца показался Щурый, подошел. Именно подошел, не подбежал, важный какой-то, надутый. Поглядел на нас с превосходством. Не поздоровался.
– Ну что, Щурый «Вальтер» тебе в этот раз точно добудем, – пообещал сходу Саныч. – А то и два.
– Да мне не надо уже, – зевнул Шурка.
– Почему это не надо? – насторожился Саныч. – Ковалец что ли пугач притащил какой?
Шурка помотал головой.
– Оставь себе свой «Вальтер», – сказал он. – У меня «ТТ» скоро будет, настоящий, со звездами.
– С чего это?
– Да так, ни с чего. Мне Сталин просто телеграмму прислал.
Саныч подавился. Нет, он ничего не жевал, но подавиться умудрился. Я сам чуть не подавился.
– Сталин прислал телеграмму, – повторил Шурка. – Я деньги отправлял, письма писал сколько раз, у него все времени не было ответить, война ведь. А как выдалась минуточка, сразу написал. Лично мне. С благодарностью телеграмма.
– Врешь… – растерянно сказал Саныч.
Шурка презрительно покривился.
– Покажи!
Шурка пожал плечами.
– Понятно, – зевнул Саныч. – Понятно все. Вранье до последней запятой.
Шурка достал из-за пазухи газету, начал разворачивать. В газете оказался «Тарас Бульба» в синей обложке, Щурый открыл ее на середине.
Обычная телеграммная бумага, приклеенные телеграфные ленты, адрес, партизанская бригада, шестьдесят седьмой отряд, Александру Жилкину, а дальше…
– Дай посмотреть! – попросил Саныч.
– Осторожно! – Шурка убрал телеграмму. – Руками не цапать, смотреть издали!
Саныч послушно убрал руки, правую спрятал за спину. Наклонился, потому что Шурка держал телеграмму нарочно низко.
Я тоже наклонился, ничего, не переломаюсь.
– Читайте, – важно сказал Шурка.
Саныч стал читать.
– Дорогой Саша! Мы получили твои деньги и передали их на строительство дальнего бомбардировщика «Пионер»…
– Дальнего бомбардировщика! – перебил Шурка. – А? Будет теперь на немцев бомбы сыпать! А? И на каждой бомбе мое имя напишут! Как у Щенникова!
Саныч продолжил.
– … бомбардировщика «Пионер»… Спасибо тебе за вклад в наше общее дело победы. Враг будет разгромлен!
– Подпись читай!
Саныч прочитал.
– Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР И.В. Сталин…
– Сталин! – Шурка сложил бумагу в четверо, спрятал за пазуху. – Вот так! Мне сам Сталин ответил! Теперь мне «ТТ» полагается! Глебов выдаст, я к нему уже ходил. Он мне обещал. Понятно?!
Саныч кивнул.
Шурка развернулся, и с достоинством пошагал к себе, и тут же показалась Алевтина, Шурка что-то ей сказал, показал пальцем в нашу сторону.
Алевтина тут же направилась к нам, причем, явно с недобрыми намерениями, я на всякий случай подальше отодвинулся.
– Что-то мне это стало надоедать, – сказала Алевтина, посмотрела на Саныча сердито. – Сначала ты его, значит, пистолетами дразнишь, он не спит не ест, а у него туберкулез, между прочим. Теперь про какое-то летное училище рассказываешь…
– Я ни про какое училище ему не рассказывал… – пытался оправдываться Саныч. – Я вообще про это…
– Смотри! – Алевтина недобро погрозила пальцем. – Ты, свистун, у меня досвистишься. Я ведь не Глебов, не буду с тобой возёхаться, я сразу по шее! Ты меня понимаешь?!
– Да я понимаю… – растерянно пробормотал Саныч. – Я же всегда…
– Никаких пистолетов! – Алевтина ухватила Саныча за рукав. – Понял?! Никаких училищ! Ему ходить надо для начала научиться нормально! Ясно?! Если узнаю, что опять ему сказки рассказывали – головы поотрываю!
– Да я это… – стал оправдываться Саныч. – Я хотел ему испорченный пистолет подарить, не стреляющий…
– Попробуй только, – проскрипела Алевтина. – Уши оторву – и к березе прибью, пусть все смотрят! Сам будешь как испорченный. И тебя это тоже касается!
Алевтина неожиданно повернулась ко мне, я растерялся и брякнул:
– А мы то что? Ему теперь сам Глебов «тэтэху» выдаст.
Саныч наступил мне на ногу.
– Что?
– Это он шутит, – отодвинул меня Саныч. – Просто Шурка…
– Я вас предупредила, – ледяным голосом сказала Алевтина. – Засранцы.
Саныч промолчал. Я думал, что он сейчас что-нибудь скажет. Ну, типа «заткнись-умойся». Она вообще кто такая? Я вообще-то человек терпеливый…
А Ковалец за всем этим с большим удовольствием наблюдал, та еще змеюка, руки на груди сложил.
– Ковалец! – крикнула Алевтина. – Подойди, пожалуйста!
Ковалец с готовностью откликнулся. Какой он все-таки парень сподручный, всегда в нужном месте, стоит только голову повернуть, большое, однако, умение. Тряхнул челкой, как-то весь откинулся назад, наверное, если бы у него имелась трость, он бы обязательно на нее оперся.
– Опять с этим дураком болтает, – Саныч почесал подбородок. – Может, ей тоже шаль подарить?!
– Не знаю… Тебе видней.
– Да уж…
Саныч выразительно плюнул, растер валенком. Я оглянулся. Алевтина поправляла Ковальцу воротник.
– Ну чего вылупился? – обиженно спросил Саныч. – Пойдем, автоматы проверим.
– Проверяли же…
– Еще проверим, мало ли.
И мы отправились проверять автоматы. Подтягивать ремни, перематывать портянки, в десятый раз выворачивать карманы – нет ли чего лишнего, хотя все лишнее, даже всегдашний карманный мусор, мы высыпали еще с вечера.
Подгонять и проверять ничего не осталось, мы улеглись на топчаны и стали ждать. Наступил вечер. Снаружи не доносилось никаких звуков, чуть потрескивала коптилка, у меня немного ныли ноги, а Саныч молчал. А я пытался прислушаться к своим ощущениям, но ничего кроме тупого страха уловить не мог.
Потом в дверь стукнули.
В три часа ночи. При луне уже.
Каждый помимо личного оружия и снаряжения взял рюкзак со взрывчаткой. Нам с Санычем достались небольшие, круглые, не такие ребристые, как у других. Килограмм по десять, нормально, идти можно. Правда, Саныч велел взять по два автомата: ППШ и МП, так что вместе собрался вес изрядный. Саныч успокоил – вес все равно в одну сторону.
Десять человек, это если нас не считать. Молодые все, ну, кроме Щенникова, которому уже давно стукнуло сорок, но без которого было совсем никак, потому что он разбирался во взрывчатке, да и вообще во всем. С рюкзаками все, включая Глебова, только двое налегке, Кулаков со снайперской винтовкой, и Ковалец. Кулакова не нагрузили, это понятно – чтобы руки у него перед стрельбой не тряслись, почему Ковалец шагал налегке… Наверное, этому тоже была причина.
Про дорогу рассказать ничего не могу, двигались предельно быстро, только дышать успевал. Ночью и утром. Днем пережидали в лесу, вечером снова шагали, к следующему утру вышли к цели.
– Дальше идем молча, – сказал Саныч. – Не болтать, у меня ничего не спрашивать, если что, я сам скажу. Смотри на меня, ясно?
Ясно.
Следующие два километра оказались нелегкими. Разведка к железке не приближалась, путь не был провешен, снег глубокий, иногда почти по пояс. Мы шагали последними, нам было легче, но все равно, Саныч то и дело хватал меня за ремень и подтягивал за собой. А под конец вообще взял мой рюкзак, потому что с рюкзаком я уже не тянул.
Остановились метров за тридцать, на возвышенности, в елках. Железка блестела внизу, мне почудилось, что она дымится под солнцем.
Глебов кивнул. Группа принялась расходиться, в тишине, без слов, каждый и сам по себе знал, что делать, я повернулся к Санычу. Он снял рюкзак. Я тоже снял.
Саныч приложил палец к губам, кивнул налево, двинулся первым. Я за ним. Он пробирался странно, стараясь не приближаться к соснам, аккуратно, точно по минному полю. Я ступал след в след, не знаю, нужна ли на самом деле такая аккуратность, нет, наверное, но лучше себя держать в руках, дисциплина – это половина успеха. Я стал думать как Глебов.
Мы остались одни, Саныч выбрал место, удобное, под кустом, осмотрелся и стал выдавливать в снегу окоп. Я тоже. Работали медленно, чтобы не потревожить на ветках снег, почти не дышали, никаких лопаток. Никаких резких движений.
Саныч, конечно, справился первым, устроился поудобнее, прилип к биноклю. Я провозился дольше, снег оказался плотным, давился туго, а подпрыгивать нельзя. Колени заболели.
– Теперь смотри вдоль, – Саныч сунул мне второй бинокль. – Четыре глаза лучше двух.
Я стал смотреть. Железная дорога, насыпь, грязный сажистый снег, кусты под насыпью срезаны – немцы летом старались. Все правильно, до моста недалеко, кустов не должно быть, в кустах партизанен как засядут… Вырубили не под корень, а на полметра, так что под снегом остались короткие пеньки – тоже защита.
– Дыши тише, – посоветовал Саныч. – Пар не выпускай, немцы не дураки.
Я постарался не дышать, не выдыхать то есть сразу, освобождай воздух мелкими порциями, постепенно, чтобы он успевал растворяться.
– Шевелись поменьше, – продолжал Саныч. – Мускулами шевелись, а руками не двигай. Кулаки можно сжимать. Песни хорошо вспоминать.
Он еще много что советовал, я попробовал песни, стал петь про себя. Но оказалось, что никаких песен я не помню, несколько пионерских знал, но за последнее время я их совсем позабыл, только мотив и про флаги еще что-то, они реяли. Я стал сочинять сам про флаги, ветер и про атаки, и это помогло – увлекся, как-то погрузился в себя и ничего не услышал, Саныч пнул меня и что-то прошипел. В лесу крякнула испуганная зимняя птица, клест, наверное, или дрозд, или кто там по зимам у нас шаландается…
– Так, – сказал Саныч.
– Идет, – я потянулся к автомату.
– Не наш, – помотал головой Саныч. – Не сопи, говорю, живи равномерно.
– Откуда знаешь, что не наш?
– Мало сидим еще, – объяснил Саныч.
Сидели на самом деле не очень долго, меньше часа, Саныч рассказывал, что и по десять можно просидеть, дожидаясь своего поезда, тут терпение важно, все как на рыбалке.
Послышался паровоз. Он пыхтел, гремел железом и выбрасывал выше елей подушки черного дыма. Я потянулся к гранатам, но Саныч рыкнул, и я сунул дурную ладонь в снег, но совсем его не почувствовал, снег был теплым.
– Тихо, говорю! – прошипел Саныч. – Тихо!
Показался поезд. Старый маневровый паровоз толкал перед собой две открытых платформы, заполненные обрезками рельс, железными бочками и колесными парами, которые и издавали лязганье.
– Перед эшелоном всегда порожняк пускают, – объяснил Саныч. – На всякий случай – вдруг бомбу подложат? А это так состав, ерунда, скрипелки чинить везут, раненых, почту. Это нужно пропускать. Не высовывайся-ка!
А я и так не высовывался, вдавился в снег, выглядывал одним глазом. Поезд тянулся долго. Он был не очень длинный, два потрепанных пассажирских, в которых ехали офицеры, три солдатских теплушки, и четыре грузовых вагона, поезд еле тащился, машинист не спешил – чем медленнее едешь, тем дольше живешь, домой вообще возвращаться здорово. Состав прогромыхал мимо, и еще долго в воздухе висел паровозный запах, а над лесом бумкало железо.
– Кому-то сегодня повезло, – сказал Саныч. – А кому-то нет. Теперь наш пойдет, с танками. Сегодня должны быть танки, штук десять, не меньше.
Саныч показал два сжатых кулака.
– Это хорошо, что танки, – он постучал кулаком о кулак. – Где еще с танками придется встретится? В партизанском деле танки редко встречаются, а мне танка как раз не хватает…
Саныч замолчал и уставился на меня.
– Слушай, Дим, а как, интересно, засчитывается? Я в смысле танков. Вот если мы тут сожжем танков, но они вроде как не на ходу, это что, нам не засчитается что ли? Как думаешь?
– Не знаю.
– Надо выяснить было, опять плохо подготовились. Я вот про танки мало что знаю…
Саныч принялся рассуждать про танки и их учет, про то, что он бы хотел еще самолет сбить, «Фокер», например, они вот низко летают, но оружия подходящего не достать. Тут нужен пулемет крупнокалиберный, а где его взять? Нет, у него есть противотанковое ружье, но оно полтонны весит, его не поворочаешь…
– А подводную лодку тебе не надо сбить? – не удержался я.
Саныч замолчал, видимо, в таких масштабах он раньше не думал. Но идея ему явно понравилась.
– Подводную лодку не получится, – вздохнул Саныч после минуты размышления. – Где ее у нас найдешь? В Волхов они могут зайти? Или в Двину?
– В Двину, наверное, могут. А в Волхов вряд ли… Хотя, наверное, можно перевезти по железной дороге.
Саныч плюнул рассержено.
– Все равно далеко. А тут, наверное, только катер какой вшивый затопить можно. Надо летом помозговать… Следи за дорогой, я отдохну.