Матвей мрачнел с каждым словом, но перечить не стал. Видимо, сказывалось уважение к старшим и крупное зерно истины в словах старика.
– Вот, чаек, – протягивая чашки Кириллу и Карлу, прервала неприятный разговор Варвара. – Сахара я по ложечке добавила.
– Благодарю, родная, – беря стакан двумя руками, сказал старик.
– Спасибо, – кивнул Громов и сделал глоток.
Чай обжег и утолил жажду одновременно. Пытаясь распробовать ошпаренным языком вкус напитка, Кирилл сделал еще глоток. Горячий ком понесся к желудку и, словно отбившийся теннисный мяч, скакнул обратно – в мозг.
«Главное не разбить чашку, главное не разбить чашку, главное… чашку…», – зациклился на одной мысли Кирилл и всучил стакан Матвею.
Туман застлал глаза и тут же превратился в непроницаемую тьму.
* * *Это было страшно и завораживающе. Впереди простиралась бесконечность, но ему было тесно. Кругом царила вечность, но ему не хватало времени. И Кирилл понял, что он – Вселенная. Он постоянно расширялся, раздвигая, ломая, преодолевая рамки пространства и времени. Оглянувшись через плечо, Громов разглядел мириады галактик. Они его повлекли, словно забытые, но по-прежнему любимые старые игрушки.
Кувыркаясь среди звезд, Кирилл чувствовал в каждой частице, во флуктуациях вакуума, в бесконечном покрывале темной энергии присутствие Черной Невесты. Богиня с заботливым нисхождением дарила своему ребенку счастье. Громов купался в его лучах, надеясь остаться в этом легком, возбуждающем блаженстве навсегда.
Слившись со звездой, Кирилл почувствовал ее ласковый жар. Присвоив его себе, он вспыхнул сверхновой, затмив своей яркостью всю галактику. Оставив за спиной скуксившуюся нейтронную звезду, он снова полетел к краю Вселенной, но наткнулся на непреодолимую стену.
Волна счастья схлынула. Кирилл начал биться о преграду, словно глупая муха об стекло.
Стена исчезла, появилась боль и холод. Он застыл, но удары продолжались. Кирилл открыл глаза и тут же закрыл – его поливали ледяной водой и били по щекам.
– Очухался, – сквозь гул в ушах услышал он голос Митрича.
Кирилл заплакал – он хотел обратно в космос. Следующая порция воды смыла слезы и ускользающие, словно утренний сон, терпкие грезы.
– Ну, слава Богу, – произнес Матвей. – Отец мне за это спасибо вряд ли скажет.
– А я тем более, – садясь, добавил Громов.
Голос прозвучал сипло. Все тело ломило, будто после нескольких часов в тренажерной центрифуге.
– Зачем вы это сделали? – звездолетчик переводил укоряющий взгляд с Варвары на стариков.
Сам он сидел на полу в обширной луже. Вода продолжала растекаться, захватывая новые территории, подбираясь к мешку со злополучным чаем.
– Кто ж знал, что туда порошка подсыпали, – развела руками Варя. На лице застыла виноватая мина. – Прости меня.
– Как я мог забыть проверить чай дозиметром? – сокрушался звездолетчик. Глянув на невозмутимых стариков, он спросил окрепшим голосом: – И почему Карлу хоть бы хны?
– Он старый наркоман, привычный, – объяснил Митрич. – У него от таких доз даже в носу не засвербит.
Кирилл поднялся на слабых ногах, чувствуя себя жалким и униженным. Датчик здоровья предупреждал о «сильной слабости организма», требуя поесть, ввести витаминные препараты и хорошенько выспаться. Громов чувствовал это и без него.
– Пойдем, я все посмотрел, – сказал Кирилл и, кисло улыбнувшись, добавил: – Спасибо за чай.
Матвей попрощался со стариками за руку, извинился перед Варей, что не попробовал суп и зашагал за удаляющимся Громовым.
– Самое жуткое в этом наркотике, что я помню все галлюцинации в мельчайших подробностях, – сказал Кирилл, когда они подошли к дверце, возле которой случилась драка.
– Он полностью меняет реальность, – кивнул Матвей. – Словно телепортируешься в другой мир.
– Долго я валялся?
– Доза крохотная была, – покачал головой Матвей. – Не больше часа. Правда, ты то спокойно лежал, то начинал смеяться, извиваться, в ладоши хлопать.
«Как несмышленый ребенок. А там я был почти всесилен, – подумал Громов, – что же происходит с сознанием от большой дозы?»
Они подошли к посту. Там по-прежнему сидела Лера.
– Принял, дурачок, – покачала головой женщина, бросив на Громова быстрый взгляд. – Ну и слабаки же вы мужчины.
– Он не специально, – оправдал Кирилла Матвей. Вышло как-то по-детски.
– Ты что ль заставил? – засмеялась Лера, поднимая портативный сканер.
– Мне не понравилось, – буркнул Громов.
Женщина скептически хмыкнула и посмотрела на экранчик.
– Зайдете – сразу в душ. И одежду постирайте, – сказала она. – Свободны.
Насмешки Леры стали последней каплей. Настроение испортилось окончательно. В одной тюрьме его обвиняли в шпионаже, теперь – в наркомании.
Громов поблагодарил Матвея за прогулку, сухо распрощался и побрел к дому. Он открыл дверь и стиснул зубы, пытаясь взять себя в руки.
Софья визжала не прекращая, на одной ноте. Лишь через полминуты она позволила себе судорожный вдох и снова поскакала на Жаке, словно на брошенном в галоп жеребце. Громов бросил взгляд на ее гладкую светлую кожу, на разметавшиеся по спине волосы, на напряженные пышные ягодицы с красными пятнами от рук француза. Кирилл хмыкнул и зашел в душ. «Кобель, устроил тут студенческую общагу», – подумал он.
Звездолетчик положил одежду в стиральный модуль, а сам залез в ванну. Теплые струи смывали усталость и апатию. Тело понемногу наполнялось прежней молодой силой бойца и звездолетчика. «Значит, остался только лифт, – незаметно для себя продолжил обдумывать план побега Кирилл. – Оружие, скорее всего, хранится в здании администрации».
Когда вскрики сменились тишиной, а потом разговором, Громов вылез из ванны. На выдвинутой полочке стирального модуля лежала сухая, аккуратно сложенная форма и белье. Растершись пушистым полотенцем и одевшись, Кирилл вернулся в комнату.
Софья лежала на кровати, даже не подумав одеться или хотя бы прикрыться одеялом. Грудь молодой девушки возвышалась упругими холмами, несмотря на то, что она лежала на спине. Жак успел задремать.
– Закончили? – буднично поинтересовался Громов.
– По несколько раз, – бесстыдно подмигнула ему Софья и тут же добавила с укором: – Ангелина всю ночь плакала. Почему ты ее выгнал? Она первая красавица в городе.
– Не отлучись я – тебя здесь тоже не было бы, – спокойно ответил Громов. – Мы только пришли и еще не разобрались в ситуации, чтобы заводить связи с женщинами.
– Мы хотим помочь вам освоиться, – со смирением монашки, ответила Софья.
– Я знаю, чего вы хотите, – поморщился Кирилл. – Будь добра – оденься.
Девушка выгнулась на постели, одновременно показывая все свои прелести. Надевая белье, она спросила:
– Может, мне все-таки позвать Ангелину? Настроение сразу улучшится.
– Мой врач и то так не беспокоился за мой гормональный тонус, – процедил Громов с иронией. – Спасибо за заботу.
– Ее хоть и зовут Ангелина, в постели она – дьяволица, – продолжала с улыбкой Софья.
Кирилл, молча, вышел из дома, оставив самодовольную девчонку наедине с дрыхнувшим французом.
Столовая пустовала, что несказанно обрадовало Кирилла. Заказав себе витаминизированный фруктовый салат, овощное рагу и гусиное мясо, жаренное с яблоками и луком, Громов уселся за ближайший стол.
Кирилл пытался придумать план действий, чтобы избежать насилия над приютившими их людьми. Но приют автоматически стал тюрьмой. А тюрьму, где каждый, даже замурованный выход охраняется, не покинешь, насвистывая под нос легкий мотивчик. Здесь нужна сила, напористость, хладнокровие и, конечно, удача.
Когда звездолетчик ополовинил тарелки, в столовую впорхнула стайка из четырех женщин. Среди них он узнал Ангелину и Марию. Кирилл сделал над собой усилие, чтобы как ни в чем не бывало продолжать жевать сразу ставший пресным салат.
– Говорят, ты грибочков попробовал? Ну и как? – широко улыбаясь, спросила Ангелина. В голосе звучал неподдельный интерес. – Что видел? Расскажи!
– Кто говорит? – мрачно поинтересовался Громов. Аппетит пропал окончательно.
– Лера, кто ж еще.
– Гадость ваши грибы. Отрава и мерзость, убивающая личность.
– Неправда, – обиделась одна из женщин.
– Радость рабов, – зло продолжал Кирилл, – счастье дураков. И вообще, мне можно спокойно поесть?
«Любая женщина на их месте давно бы обиделась», – с тоской подумал Громов, наблюдая, как женщины усаживаются за стол. Кириллу казалось, что он попал в общество инопланетян. Хотя так почти и было. Их отцы и деды родились и выросли в бункере, где, в силу замкнутости, возникла совсем другая мораль, появились иные цели и стремления. Черное и белое постепенно стало серым.
– Кирилл, ты уже знаешь, чего мы хотим. Неужели так трудно нам помочь? – спросила Ангелина, придвинувшись вместе со стулом вплотную к нему.
Громов взорвался. Слова и эмоции, словно ревущий водопад, ринулись наружу.
– Вы понимаете, на что обрекаете своих детей? Не будьте эгоистками! Вы хотите, чтобы на двадцать младенцев было два отца? Вы хотите, чтобы ваши дети родились, выросли и умерли в бетонной клетке? Уже для них ресурса реактора может не хватить! Вы живете в тюрьме с комфортом, а ваши потомки будут гнить здесь, словно запертые в каменном мешке крысы! Или вы думаете только о том, как быстрее попасть на ферму наркотиков?
– Ты видел мою дочь, – накрыв своей рукой его, сказала Мария. – Я просто, как и любая женщина, хочу здорового ребенка.
– А зачем ребенку, даже и здоровому, такая жизнь? – с горечью в голосе, спросил Кирилл.
– Любая жизнь лучше небытия, – сказала Ангелина. – Помоги нам.
– Нет, – вставая, сухо ответил Громов. – Ничего вы не понимаете.
Кирилл вышел из столовой. По улице шел Псих. Он шатался из стороны в сторону, словно пьяный на палубе легкого морского корабля. После каждого шага казалось, что сейчас брат Ивана запутается в нелепой робе и шмякнется на паркетный пол.
– Здравствуй, – автоматически поздоровался с ним Громов.
Псих схватил Кирилла за руку. Его выпуклые, как у гигантской жабы глаза, вытаращились еще сильнее обычного. Громов затаил дыхание, ожидая от невменяемого парня чего угодно. Псих сделал судорожный вдох и заговорил на одной ноте:
– И придут другие, страх перед которыми обратит все распри человечества в обиды внутри детской песочницы. Но знают они, когда приходить, ибо вначале рухнет на человечество Первая Галактическая Война, что истощит недра и напомнит людям их истинную сущность.
Затем он поглядел на Кирилла долгим пронзительным взглядом:
– Ты будешь там.
Пальцы Психа разжались, и он побрел неверной походкой дальше. «Снова пророчество?» – с иронией подумал Кирилл, но было не до смеха. Слова Психа врезались в мозг, словно прочитанный сотню раз устав космолетчика. «Если оно сбудется, значит, я выберусь из этого проклятого бункера», – утешил себя Громов.
Утомленный от наркотической встряски, разомлевший от еды, организм просился на боковую. Зайдя в дом, Кирилл с удовольствием обнаружил, что он пуст. Снизив на системе климат-контроля температуру на пару градусов, Громов с удовольствием забрался на кровать.
В этот раз он не раздевался.
* * *На следующий день Кирилла вызвали к Ростиславу Генриховичу. Старейшина, против обыкновения, был раздражен.
– Я не позволю сеять смуту среди моих подопечных! – громко сказал он, стоило Громову перешагнуть порог. – Что за разговоры, про детей, про реактор? Думаешь, у этих людей без тебя мало страхов?! Чего ты добиваешься?
– Всего лишь того, чтобы женщины оставили меня в покое.
– Возьми кого-нибудь в жены. Ангелину, Софью… кого угодно.
Кирилл вспомнил, как Софья скакала на Жаке и, поморщившись, спросил:
– Так просто?
– Как тебе на плантации? – перевел тему старейшина. – Ты все-таки попробовал?
– Скорее, меня отравили, – сдержанно улыбнувшись, ответил Громов. Так и не дождавшись приглашения, он сел в кресло напротив. – Еще на меня напали трое абсолютно невменяемых мужиков.
– Я предупреждал, что за пределами бункера – другая жизнь, – наставительно ответил Ростислав Генрихович.
– Люди-то те же. Из бункера, – пожал плечами звездолетчик.
– Тоже верно, – кивнул Ростислав Генрихович.
«Что он от меня хочет? То кричит, то учит, то снисходит до диалога», – подумал Громов.
– Скоро кончится неделя, – продолжал старейшина. – Ты подумал, чем бы ты хотел заниматься?
«Умыкнуть оружие, починить лифт и умчаться куда подальше», – мысленно ответил Кирилл. А вслух произнес, с осторожностью подбирая слова:
– У меня было две профессии. Я бы мог совмещать их и здесь. Ремонтировать и создавать какие-то приборы, а также охранять то, что требует, по вашему мнению, бдительного контроля.
Так Громов надеялся получить доступ к мастерской и оружию.
– Я тоже рассчитывал на подобное, – легко согласился Ростислав Генрихович. – Но после твоих, мягко говоря, смелых разговорчиков… я начал сомневаться в твоей профпригодности.
«Вот оно что. Хочет сделать из меня послушную овечку, кормя вместо сочной травы возможностей сухим сеном обещаний».
– Впредь я буду сдержаннее, – смиренно произнес Кирилл. – Сказалась привычка. Ведь я вырос не на Тайле, славящейся железной дисциплиной. Я постараюсь соблюдать правила вашего города.
– Постепенно привыкнешь, – благосклонно кивнул Ростислав Генрихович.
«Преодолеть десять парсеков, чтобы сгнить в бетонной берлоге… Нет! Лучше уж взрыв, разгерметизация, астероидная бомбардировка, – подумал Громов. Лицо его оставалось каменным, но в сердце бушевала буря. – Для космоса родился, в космосе и умру. Чего бы мне это не стоило».
– Я могу идти?
– Да-да, я сам вызову тебя.
– Всего доброго, – вставая, попрощался Кирилл.
«За последний месяц я соврал больше, чем за всю предыдущую жизнь», – с грустью подумал он, покидая здание администрации.
На входе повстречался Матвей, на улице – Поэт. Сын старейшины ограничился сухим кивком, а золотоволосый расплылся в счастливой улыбке, словно встретил не угрюмого мужика, а любимую девушку после недельной разлуки. Громов успел заметить, как шесть человек скрылись за дверьми кинотеатра, а двое вышли из бассейна и зашагали к столовой.
– Ты знаешь, что Софья и толстушка, сестра Марии уже беременны? – без предисловий заговорил Иван. – Доктор доволен. Говорит, уже лет двадцать таких хороших показателей зародыша не видел.
– Я счастлив, – сквозь сцепленные зубы, процедил Кирилл.
– Не пройдет и пяти лет, как в бункере будет не протолкнуться от французиков-карапузиков, – с ироничной улыбкой продолжал Поэт. – От судьбы не уйдешь, Верхний мир продолжает вносить коррективы в жизнь подземного царства, одурманенного годами и бесовским растением.
– Вчера твой брат снова пророчествовал, – сказал Кирилл. Он не заметил, как сам вошел вслед за Иваном в оранжерею.
– Все запомнил? – небрежно поинтересовался Поэт.
– Ага.
– Значит точно пророчество, – кивнул Иван, золотые волосы на миг полностью закрыли лицо. – Пока не сбудется – из памяти его не выкинешь.
– Почему ты мне не сказал про грибы?
– Я дорожу своей свободой, – со вздохом сказал Поэт. – О происходящем на ферме не говорят.
– Что ж это за свобода? Когда ты даже друзьям не можешь сказать правду? – с презрительным смешком спросил Громов.
– Я тоже решил, что лучше ты все увидишь сам! – оскорбился Иван.
– Узнал, – кивнул Кирилл и перевел тему: – У тебя есть доступ к мастерской?
– Да. Я часто делаю там тетради и чернильные перья.
– Отлично, – улыбнулся Громов. – Хоть одна хорошая новость за утро. Иван, не в службу, а в дружбу, принеси чего-нибудь поесть и выпить. Не хочу появляться в столовой.
– Постарайся забыть это имя. Я тебе его не называл, – сказал он и вышел.
Кирилл прождал полчаса и начал уже сомневаться, что Поэт вернется. Желудок требовал пойти в столовую, а не рассиживать голодным среди благоухающих цветочков. Организм потихоньку забывал истощивший его побег из тюрьмы, но Кирилл чувствовал, что потерял добрых полдесятка килограмм мышечной массы.
Между завтраком и обедом он планировал добраться до тренажерного зала. Слабость в мышцах была ощущением непривычным и страшным. А сейчас, когда неизвестно, откуда придет возможность для побега, нужно быть в форме постоянно.
«Пора потихоньку запасать провизию, – подумал Кирилл. – Потом это может привлечь внимание. Только где взять сумку или рюкзак? Рюкзак в бункере, пожалуй, самая бесполезная вещь».
В оранжерею зашел улыбающийся Иван с подносом на вытянутых руках. Держался он так, словно каждый день прислуживал официантом в дорогом ресторане.
Поэт опустил пластиковый поднос на плетеный столик. На одной тарелочке красовалось два бутерброда с маслом и крупной красной икрой, на другой – куриный жульен. Три стакана с рубиновым напитком исходили паром и терпким запахом смеси специй: корицы, имбиря, тмина, гвоздики и чего-то нежного и едва уловимого, словно принесенный ветром дух цветочной поляны.
– Безалкогольный глинтвейн, – поймав взгляд Кирилла, отрапортовал Иван и взял один стакан себе. – Приятного аппетита.
– Спасибо большое, – кивнул Громов. – То, что нужно.
Поэт сел рядом и начал потягивать глинтвейн. После каждого глоточка он в умилении, словно кот лакавший сметану, прищуривал глаза.