В следующем помещении мужчины ступили на мягкий ковер пыли. Поэт разразился чередой громогласных чихов.
– Это тебе не бункер с принудительным кондиционированием, – хмыкнул Жак. – У вас там у каждой бактерии на заднице клеймо. Наверху все не так.
Француз напоминал бывалого капитана, который подтрунивает над зеленым солдатом, который впервые выходит на серьезное задание. Поэт на это лишь дважды чихнул.
Все двери открывались от легкого толчка, и Громов начал беспокоиться. Отсутствие трудностей на пути обычно предвещает крупную проблему в конце.
– Интересно, далеко до поверхности? – спросил Жак.
– Не больше сотни метров, наверное, – пожал плечами Кирилл. – По идее прямо над нами должно быть метро.
– Снова петлять, – вздохнул Жак, – как же мне надоели эти подземелья.
– Зато наверху про нас, наверное, уже забыли.
– У правительства Тайлы память о врагах проходит только вместе с их смертью, – горько сказал француз. – У нас это каждый обыватель знает.
– Жестокая планета, – вздохнул Поэт. – Она отравляет даже самые благородные сердца.
– Да-а, – протянул Громов с иронией. – Уже на орбите я без раздумий стал убийцей. – Помолчав, добавил: – Так удобно валить все на планету.
– В каждом городе люди немного разные, – поддержал Ивана Жак. – Что уж говорить о планетах.
– Все зависит от того, с каким настроем шла колонизация, – уверенно заявил звездолетчик. – Люди летели на Spes, чтобы работать. Много, трудно, самоотверженно. Большинство людей такие и есть – сильные и трудолюбивые. Систему Ганга колонизировали люди, желающие служить всему человечеству, любящие природу. И что получилось? На Индре живет четыре миллиарда здоровых, состоятельных людей, а на Кришне – девяносто миллионов лучшего населения человечества. Не зря Кришну называют планетой-аптечкой. Продолжительность жизни увеличилась вдвое, смертность уменьшилась – в десятки. Потому что те колонисты мечтали о чистых планетах, которые станут опорой и прибежищем всего объединенного человечества. – Кирилл перевел дух и закончил монолог. – А на Тайлу летели гордые, самовлюбленные индюки, желающие затмить своим могуществом старушку Землю.
– А Марс и Луна? – с интересом спросил Поэт.
– Полуколонии. Луна – научная лаборатория. А Марс – загородный дом землян. Хотя для меня он значит многое – там я учился быть быстрее гепарда, сильнее медведя, выносливее мула и скрытнее ирбиса…
– Научили? – с улыбкой поинтересовался Жак.
Кирилл пожал плечами.
– Вряд ли это возможно. Но что-то я уяснил неплохо.
– А здесь чище, – заметил Поэт, когда они вышли в коридор.
– И воздух как будто свежее, – согласился с ним Жак.
– Вот и замолчали, – приказал Кирилл. – Не хватало еще из-за болтовни куда-нибудь вляпаться.
Француз сделал большие глаза.
– Поэт, ты не припоминаешь, кто нам только что устроил политически-нравственную экскурсию? – спросил он.
Иван засмеялся и резко смолк, когда Громов поднял руку. За поворотом виднелась полоска света.
– Погасите фонари, – прошептал Кирилл, доставая из петли плазматрон.
Друзья укрылись шелковым одеялом мрака. Жак взялся за парализатор и медленно зашагал следом за звездолетчиком. Безоружный Поэт шел замыкающим.
«Снова угрожать, нападать на невинных людей? – размышлял Кирилл. – Все население заражено вирусом Рекса – страхом. И вряд ли с кем-то удастся договориться по-доброму».
Дверь была самая обыкновенная. Металлическая, негерметичная, с тонкой щелью около пола. Видимо, с той стороны нет порожка. Громов толкнул ее, потянул на себя – дверь была заперта. И что делать? Постучаться? Модуля доступа здесь не было. Похоже, эти помещения и бункер никак не связаны.
Ростислав Генрихович даже не представляет, насколько призрачна его защита. В один не очень прекрасный для Бункер-сити день кто-нибудь захочет узнать, куда же ведет шахта лифта. И окажется среди отлично функционирующих карантинных камер столетней давности. «Может, именно наш побег и станет поводом туда наведаться», – скривив губы, заключил Громов.
«Или это еще один бункер и никаких людей там нет?» Кирилл, не придумав ничего лучше, постучал.
И ему открыли.
Глава тринадцатая
Старичок лет девяноста больше удивился, чем испугался. На нем был белый халат с неопрятными пятнами от кофе. Обширную лысину обрамлял контур из темных и серебряных волос. На носу лежали большие защитные очки-нулевки.
– Кто вы? – спросил он.
Громов слегка опустил ружье и сказал:
– Вначале скажи, кто ты?
– Я ученый, доктор медицинских наук Григорьев, – делая несколько шагов назад, сказал старик.
В помещении было четыре стола. На трех работали компьютеры, четвертый был завален пачками чая и кофе. На нем стояли чайник и полдесятка бокалов. Сейчас, кроме Григорьева, в лаборатории никого не было.
– Оттуда часто кто-то приходит? – кивнув на дверь, спросил Громов. – Почему вы сразу открыли?
– Обычно мы туда выходим покурить. Вот и подумал, что кто-то вышел и нечаянно захлопнул дверь.
Ученый отвечал легко и искренне. Громов немного успокоился. Жак и Поэт переминались с ноги на ногу, ожидая его приказаний. Француз давно понял, что инициатива ни к чему хорошему не приводит, а Поэт даже и не задумывался о самостоятельности. Кирилл был уткой, а он бредущим следом утенком.
– Чем вы здесь занимаетесь? Сколько тут людей? Есть ли охрана?
Старик подозрительно прищурился и звездолетчик поспешно добавил:
– Мы просто идем мимо. Я хочу знать, станут ли нас задерживать?
– Полсотни ученых и обслуживающего персонала. Сколько охраны – не знаю. Я на них обращаю внимания не больше, чем, скажем, на стол или компьютер, – ответил Григорьев. – А пропустят ли… зависит от директора института.
– Исследовательский институт, значит, – подвел итог Громов. – Причем немалый. Оружие?
Старик засмеялся.
– Немалый? – переспросил он. – Раньше он был огромен. Почти полтысячи ученых работали и днем и ночью. Но мирные разработки все меньше интересуют правительство Тайлы. А все лаборатории, хоть отдаленно связанные с оружием, курируют Эгон Шульц и Теодор в Гротенбурге.
«Снова эта парочка», – недовольно заметил Кирилл.
– Чем же вы тут занимаетесь?
– Медициной, – вздохнул старик. – Конечно, Тайла покупает у Кришны лекарства, препараты. Но врачам и ученым с Ганги, которые могли бы изучать местные бактерии, вирусы и болезни – сюда путь заказан. Вот мы и пытаемся своими скромными силами…
Дверь в лабораторию открылась, Громов инстинктивно вскинул плазматрон. Чашка со звоном раскололась об пол. Горячий чай брызнул на зашипевшего Григорьева. В дверях стоял молодой парень с поднятыми руками и испуганными глазами. Жиденький пушок на месте усов делал его еще более юным.
– Зайди и закрой дверь, – приказал Кирилл. – Никто тебе ничего не сделает. Мы уже с доктором Григорьевым почти друзья.
– Мой ассистент Морис, – представил парня ученый. – Скоро придет Андрей. Тот наоборот может сразу кинуться. Хотел стать военным, но не дотянул по здоровью и подался в медицину.
Громов кивнул. Морис сел на стул недалеко от двери и во все глаза рассматривал трех мужчин.
– Гости из ниоткуда, – прерывая возникшую тишину, сказал Григорьев. – Как вас зовут, и куда вы направляетесь?
– Меня зовут Инженер, – сказал Громов. Затем показал на Жака и Ивана, – а их Водитель и Поэт. А нужно нам наверх. Поближе к космопорту.
– Ближе уже некуда, – усмехнулся ученый, – выходишь на поверхность, а за забором – корабли. Хотя сам я лет пять уже не выбирался, все дела, дела…
– Видишь, не зря по подземельям шастали, – на миг обернувшись к Жаку, с улыбкой сказал Кирилл.
– И что же вы будете делать? – робко подал голос Морис.
– Вначале дождемся вашего Андрея, – ответил Громов. – А потом вместе и решим.
Второй ассистент был не старше Мориса, зато в два раза шире и на голову выше. Густые бакенбарды срастались с аккуратно подстриженной бородой. Глаза были слегка заужены. Видимо, среди дедов у него были корейцы или монголы.
Когда он вошел, Григорьев поспешно сказал:
– Андрей, все нормально.
– Позвать охрану? – невозмутимо спросил он.
Громов поднял плазматрон и произнес:
– Присядь. Вначале познакомимся.
Андрей с завистью посмотрел на форму Кирилла, на плазматрон. По взгляду звездолетчик понял, что ассистент, даже не зная кто он, с удовольствием поменялся бы с ним местами.
– Чувствую, работа сегодня отменяется, – улыбнулся старик. Для заложника он вел себя очень оптимистично. Показав на застывших мужчин, он сказал: – Этим господам нужно наверх. И, как я понимаю, сценариев несколько.
– Директор сдаст их властям, – сказал Андрей.
– Тогда умрет много охранников и ученых, – покачал головой Кирилл. – И живыми нас он все равно не получит.
– Вы предлагаете стать нам предателями? – подняв брови, поинтересовался Андрей.
– И что же ты собрался предавать? – с улыбкой спросил Кирилл. – Тем более я ничего не предлагал. Только предупреждаю.
Андрей промолчал.
– Мы будем первыми жертвами, – вставил свое слово Морис.
– Нам бы этого не хотелось, – искренне заявил Кирилл. – Ваш институт попался нам на пути. И, раз его нельзя обойти, мы вынуждены пройти его насквозь.
– Остается два варианта, – подвел итог старик. – Вы идете сами, будто мы вас не видели, а вы не видели нас. Либо вас ведем мы.
Кирилл кивнул.
– За содействие лазутчикам могут расстрелять весь институт, – возразил Андрей.
– В том-то и заключается возможность успеха. Когда они уйдут, – Григорьев махнул рукой в сторону Кирилла, – то даже случайные зрители вряд ли захотят доносить. Так что никто из правительства не узнает. Не забывайте, мы в абсолютной изоляции, глубоко под землей.
– И все равно дрожим при звуке имени правителя, – скривил губы Андрей. – Как быть с охраной? Ученые-то сидят по лабораториям, да и плевать они хотели, кто ходит по коридорам. А среди солдат есть те, кто мечтает выслужиться.
– Для них у нас есть парализатор, – подал голос Жак. Он не понимал, зачем Кирилл слушает все эти рассуждения, когда и так все ясно.
Громов же хотел дождаться, когда ученые сами придут к какому-то решению. Ему не раз приходилось работать в команде, и он знал, что люди действуют с большей самоотверженностью по собственной инициативе, чем по приказу. А что говорить о заложниках, у которых единственная мотивация – ужас смерти? Коктейль же из страха, любопытства, ощущения собственной правоты и бесшабашности даже заурядных людей мог сделать весьма полезными.
– Может, вам тоже надеть белые халаты? – предложил Морис.
Громов засмеялся.
– Три новых горбатых ученых, – показывая на рюкзаки, сказал он. – Как далеко идти?
– Полсотни метров по главному коридору, столько же по боковому. В конце него – лифт, – сказал Андрей.
– Возле него пост охраны, – добавил Морис. Почувствовав, что никто не собирается его убивать, он немного оправился от страха. – Два человека. Редко – три.
– А наверху что? – спросил Громов.
– Там сложнее, – вздохнул Григорьев. – Хотя я давненько там не был.
Звездолетчик перевел взгляд на ассистентов.
– Из прихожей попадете в большой зал, где всегда немало народу. И уже из него ведет пара грузовых и один пассажирский лифт на поверхность – на минус первый этаж института подготовки персонала космических кораблей, – объяснил Морис.
Андрей с неудовольствием посмотрел на коллегу.
– Сюда больше никто не придет? – спросил Громов. – Рабочий день уже начался?
– Еще часа два все будут тянуться. Это мы ранние, – откликнулся доктор медицинских наук. – А сюда уже лет пять никто не заходил, кроме нас троих.
– Значит, будем пить чай, – сдвигая компьютер и садясь на стол, сказал Громов.
В помещении было четыре стула, и Жак сел рядом с Кириллом. Поэт стал помогать Морису делать чай, а Андрей и Григорьев начали работать, как ни в чем не бывало. Бородатый ассистент иногда бросал на звездолетчика быстрый взгляд, и тогда Кирилл весь напрягался, готовый к любым неожиданностям.
Друзья в компании с Морисом выпили вначале чай с печеньями. Через час, от скуки, выпили по большой чашке кофе. Поэту приспичило в туалет, и Кирилл, под недовольным взглядом Андрея, отправил его обратно в коридор.
Григорьев рассматривал какие-то графики и таблицы. Иногда он прикрывал глаза и начинал что-то бубнить. «Ну и увлеченность, – подумал Кирилл, – словно и нет никого вокруг». Андрей, водя пальцем по экрану, крутил модели сложных органических молекул. Найдя нужный фрагмент, он разводил два пальца в стороны, и небольшая область молекулы заполняла весь экран.
«Даже не верится, что на Тайле выделили деньги на разработку лекарств, – лениво размышлял Громов. – Хотя правители, офицеры, пилоты и разработчики оружия тоже болеют. А вот их на Тайле ценят дороже золота».
Через два с половиной часа Кирилл спрыгнул со стола. Жак тоже встал и надел рюкзак.
– Пора в путь, – вздохнул звездолетчик. – Андрея мы оставим здесь, а Морис и Григорьев пойдут с нами.
Андрей покраснел от гнева. Он вскочил со стула, но увидев в руках звездолетчика плазматрон, двинуться дальше побоялся.
– Почему я должен сидеть здесь, когда мои друзья рискуют?
– Мы тебя еще и свяжем, – раздвинув губы в холодной улыбке, сказал Кирилл. – Для вашей же безопасности. Если нас поймают, то никто не посмеет сказать, что вы действовали по собственному желанию.
– Попробуйте!
– Жак. На самом низком.
Француз без колебаний поднял парализатор и нажал на спуск. Андрей дернулся и начал заваливаться. Громов поддержал его, чтобы он не ударился головой об стол или стул. Морис беспомощно смотрел на коллегу, но не посмел даже пошевелиться. Григорьев недовольно скривил губы, но тоже промолчал.
Кирилл усадил Андрея на стул. Пожалев веревку, он связал руки ассистента поясом халата, а ноги стянул ремнем. Григорьев закурил прямо в лаборатории. Когда он затушил бычок об блюдце, Громов сказал:
– Пойдемте. Мы вам очень благодарны за помощь. – Чуть помолчав, звездолетчик добавил: – И я очень рад, что мне не пришлось убивать еще трех человек.
Морис сглотнул и открыл дверь. Они прошли через помещение вдесятеро больше предыдущего, заставленного стеллажами с пробирками, колбами, термосами и контейнерами, столами с приборами и компьютерами, ваннами с биологическими и химическими растворами.
Они вышли в пустынный коридор. Кирилл держал плазматрон стволом вниз, но в петлю не засовывал. Из двери в середине коридора вышел седой человек небольшого роста. Поздоровавшись с доктором Григорьевым за руку, кивнув Морису, он нырнул в другую лабораторию. На троих незнакомых мужчин ученый, то ли по благоразумию, то ли по растерянности не обратил никакого внимания.
– Охрана видит весь коридор? – спросил Громов перед поворотом.
– Если смотрит, то да.
– Идите вперед и не оглядывайтесь.
Звездолетчик пристроился за доктором, француз – за ассистентом. Поэт топал позади всех, постоянно оглядываясь назад.
Охранники почувствовали неладное, когда их разделяло меньше двадцати метров. Беглецы оттолкнули Мориса и Григорьева в стороны. И Кирилл, и Жак выстрелили дважды. У обоих охранников был прожжен правый бицепс. Один повалился парализованный, в другого француз не попал. Экс-водитель исправил эту оплошность, и верещащий от боли охранник так и не успел нажать тревожную кнопку.
– Дальше мы сами, – прикусив губу, сказал Громов. – Бегите назад.
Григорьев улыбнулся, Морис вздохнул с облегчением.
– Я сказал бегите! – рявкнул Кирилл, снимая с охранников штатные автоматы. И магазины, и аккумуляторы были полные.
Морис побежал, Григорьев ускорил шаг.
Ружье повисло в петле, парализатор перекочевал к Поэту, а Жак и Громов взяли автоматы.
– Стреляй пулями, – сказал звездолетчик. – Многие после них выживут, но нам помешать не смогут.
«С каждой минутой моя жизнь становится дороже, – горько подумал Громов. – Сколько еще людей придется убить и покалечить, чтобы обрести свободу?»
Француз кивнул, переведя универсальный автомат на свинцовый огонь. Кирилл не мог не отметить, что со времен их первой встречи Жак стал увереннее, а с оружием обращался так же легко, как с привычным рабочим инструментом.
Наконец-то створки лифта раскрылись, и друзья шагнули в пустую кабину.
– Ты тоже не теряйся, – подбодрил Поэта Кирилл. – Гляди по сторонам и снимай тех, кто с оружием. Так, ребята, вжались в стены и выходим только по моей команде.
Дверь открылась только на десять сантиметров, а Кирилл уже зажал спусковой крючок. Их ждали. В кабину влетели сгустки плазмы, лазерные лучи начали плавить стенку, несколько пуль рикошетом попали в звездолетчика, от одного свинцового шарика вскрикнул Поэт – сидеть с комфортом он теперь не сможет добрую неделю.
Стоявшие напротив лифта солдаты падали, словно стебли пшеницы под натиском острой косы. Те пули, которые не находили цель, с громким дребезгом разбивали стеклянную мебель: столы, стеллажи, навесные шкафчики, или увязали в мягких креслах и диванах.
Время замедлилось. Казалось, створки лифта раздвигались не меньше минуты. Жак, скрипнув зубами, снял еще двоих. Кирилл осторожно выглянул из лифта, готовый в то же мгновение нырнуть обратно. Тишина. Лишь один из шести солдат скреб ботинком по полу в предсмертных конвульсиях.