И вот на тебе! На Светлой седмице вызывают отца Василия на службу. Да не просто с архиереем послужить, а награждать его будто бы владыка будет. По уставу награда ему положена – протоиерейская палица.
Отец Василий разволновался:
– Да что меня награждать-то? С какой такой стати? У меня и облачения все без палицы сшиты. И зачем она мне, чай, я не Илья Муромец с палицей ходить?!
Это он притворялся, конечно. Любил отец Василий последнее время в старого ворчуна поиграть. На приходе все знали об этом. Хотя про какие-либо награды он действительно и думать не думал. А вот о новой чаше для причащения мечтал – старая-то совсем поистерлась, и хотелось отцу Василию приобрести потир позолоченный да каменьями приукрашенный. Такая у него мечта была, это точно известно.
Но матушка на награждение супруга смотрела по-иному. Еще какой Муромец, думала она, с гордостью глядя на тщедушного, с седой бородой отца Василия. Ей было радостно за мужа, потому что, по ее мнению, он давным-давно был достоин не только палицы, но и креста с украшениями, атоимитры, а возможно, даже и права служения с отверстыми Царскими дверями аж до «Иже херувимы». Самому-то ему, может, и все равно, а народу церковному – нет, не все равно. Ему, народу, важно, что их настоятеля наградой отметили, потому что народ на приходе отца Василия любил, как доброго пастыря и простого человека, без затей и гордости.
– Ты, отец, не ворчи, – сказала матушка строго. – Не ворчи, а собирайся. Это тебе не отчетные собрания прогуливать. Сам владыка палицу на твою упрямую выю наденет. Собирайся без капризов. Я сейчас облачение наглажу – бархатное, пасхальное, что из двух-то скатертей сшили, так?
Расстегнув пуговицу на горловине подрясника, будто воздуху ему не хватало, отец Василий вздохнул:
– Ну зачем меня награждать? Что я, провинился, что ли?
– Заслужил! – отрубила попадья.
– А где ж мне ночевать в городе? – не сдавался отец Василий.
Матушка только губой фыркнула:
– У племянника, у Григория, и переночуешь. То-то рад будет!
– Да поеду я как? На поезде, что ли? Поклажи-то одно облачение да камилавка, да…
– Евдокимыч отвезет. И что ты, батюшка, фасонишься? Как мальчишка, право слово! Не юродствуй! Ведь нельзя же отказываться?
Отец Василий почесал шею под бородой:
– Нельзя.
И поехали. Матушка вслед машину осенила крестным знамением, вытерла концом платка глаза и отправилась хлопотать по хозяйству.
Вскоре «уазик» на трассу выбрался, побежал скорее. Иван Евдокимыч мужик немногословный, баранку крутит, молчит. А отец Василий и рад. Он сидит рядышком, как будто в окно природу разглядывает. А что там разглядывать-то? Елки да сосны, они везде одинаковы. Что до Ветлуги, что после нее. Смотрит на них отец Василий, а сам все думает, что там да как? Думает и волнуется все сильнее. Аж под ложечкой у него сосет от этого бесполезного волнения.
В таком неровном расположении духа он пребывал в течение всей поездки, даже обедать по дороге чем Бог послал отказался, я, говорит, ныне на пище святого Антония, иначе сказать, воздержусь. И утром, ранехонько пробудившись в квартире племянника, опять стал волноваться.
И в собор он явился раньше всех. Потом приехали иподьяконы, стали готовить архиерейское облачение, расставлять дикирии-трикирии и всякую иную утварь, а отец Василий стоял в сторонке возле жертвенника, наблюдал за ними, вспоминая службы прежнего, ушедшего в лучший мир владыки, с которым находился в дружеских отношениях и нередко даже в архиерейском доме чайком со свежими баранками бывал угощаем. И сам преосвященного принимал на приходе с радостью великой и всеми необходимыми почестями. А после Божественной литургии они ловили с владыкой пескарей в светлой речке под яром и беседовали о вечном.
Наконец прибыл отец секретарь. Похристосовавшись с отцом Василием, деловито спросил, привез ли тот палицу для награждения. Тут отец Василий окончательно растерялся, потому что палицу он не привез, у него ее и не было даже.
– Ничего, – успокоил отец секретарь. – Не волнуйся, я позаботился, прихватил от своего старого облачения. Ну а после сошьешь.
– Спаси Господи! – поблагодарил отец Василий, а сам еще больше заволновался и стал мысленно себя ругать старым бестолковым склеротиком.
Сослуживали архиерею четыре пары. Когда священники, еще до приезда владыки, облачились, отцу Василию стало совсем худо: у всех были новые, из одной ткани и по единому образцу сшитые облачения, и ему казалось, что он в своей бархатной, из скатертей скроенной ризе не вписывается в стройный ряд молодого священства, выглядит на фоне их этакой белой вороной. Так оно и было, конечно. Но все молчали, только ключарь собора как холодной водой окатил:
– Ты что же, отец, не в брачной одежде?
– Так уж какая есть, батюшка! – со смущением ответил отец Василий. И почувствовал, как дрожат руки. Волосы под камилавкой стали мокрыми от пота.
Потом встречали архиерея, и когда протодьякон прорычал «Премудрость!», у отца Василия перехватило дыхание, и он еще сильнее почувствовал себя маленьким и ненужным на этом большом и красивом празднике. Он поднял глаза и неожиданно встретился взглядом с владыкой; в груди у него екнуло, и сердце упало вниз.
Соборный священник протянул архиерею на расшитом золотом воздухе напрестольный крест. Все служащие батюшки скорым порядком двинулись прикладываться ко кресту, пошел непослушными ногами и отец Василий.
«Да просветится свет твой пред человеки…» – гудел протодьякон. Потрескивали в подсвечниках свечи, и огромное хрустальное паникадило рассыпало синие огни по всему храму.
«Не нужно бы нас, сельских батюшек, на подобные торжества приглашать, – подумалось отцу Василию, – служим мы на приходах, и ладно, а тут пусть уж городские да молодые перья-то распускают». Подумав так, он себя одернул, потому что не подобает размышлять, о чем не следует, архиерею лучше знать, кого и куда приглашать. «Наше дело военное, куда приказали, туда идем», – твердо сказал себе отец Василий, кланяясь владыке, осеняющему с кафедры народ свечами.
Пошла своим чередом Божественная литургия. Архиерейский хор гремел, многоголосо выпевая слова праздничных антифонов. Ход службы, тайные молитвы и возгласы отец Василий знал наизусть, потому что очень любил богослужение и всегда совершал литургию с превеликим вниманием, страхом и благоговением. А тут от волнения все у него получалось, что называется, не с руки – то петуха на возгласе пустит, то нога ступит не так и не туда. Это еще больше выбивало отца Василия из колеи, и вот уж ему кажется, что все в алтаре на него только и глядят, дескать, какой неуклюжий старик явился в кафедральный собор из глухого медвежьего угла.
После Херувимской в груди зажгло, а потом пришла боль. Она была для него новой. Разломив грудную клетку, она ушла в левую руку, и отец Василий даже служебник уронил.
«Вот, – подумал он, стараясь отвлечься от боли, – мне тут как грешнику в раю. Попал по воле случая с праведниками в кущи-то. Нет бы возликовать, ведь – рай! Всю жизнь сюда стремился. Бога славить надо да травы райские слезами счастливыми поливать, а душе мучительно. Трепещет она и смущается, будто не дома. Отчего так? По грехам моим, не иначе. Наука мне, неразумному попу!..»
Вот и причастие. С сердечным замиранием принимая из рук владыки Тело Христово, отец Василий не поцеловал архиерейскую десницу и, лишь отойдя на правую сторону престола, вспомнил об этом. Все от волнения. А чего волнуюсь? Нечего мне волноваться-то. Это ли волнение! Он вспомнил свою хиротонию – четверть века тому. Вот там он волновался – ничего даже не видел, только свет какой-то перед собой, да голос архиерея: «Аксиос!» Скоро опять споют ему аксиос. А что – верой и правдой служил матери-Церкви, пускай не на виду, пускай звезд с неба не хватал, а просто помогал людям дорогу искать среди темноты житейской. И слава Богу! Слава Богу за все.
Произнеся мысленно эти слова Иоанна Златоустого, отец Василий как-то прибодрился и успокоился даже. И боль за грудиной отпустила. Но когда после причастия все, кто был в алтаре, выстроились в очередь под архиерейское благословение, он вдруг почувствовал сильную испарину и слабость в ногах. Присесть бы на минутку, подумал отец Василий. Но присесть он не успел, да и не посмел бы. Жертвенник вдруг стал подниматься вверх к потолку, на котором были изображены Небесные Силы во главе с Архангелом Михаилом, держащим в одной руке знамя, а в другой меч, и тут в глазах у отца Василия потемнело.
Он упал тихонько, сложившись калачиком на зеленом, с разводами алтарном ковре. Все кругом засуетились.
– Что это с ним? – спросил архиерей.
– Сердце, должно быть, – ответил отец секретарь, с испугом глядя на лежащего без движения отца Василия.
– Да принесите же воды!
– И «скорую», «скорую» вызывайте!
«Скорая» приехала быстро. Мужчина-врач несколько было растерялся в непривычной обстановке алтаря, но тут же пришел в себя, склонился над телом отца Василия и через минуту поднял голову:
– Да принесите же воды!
– И «скорую», «скорую» вызывайте!
«Скорая» приехала быстро. Мужчина-врач несколько было растерялся в непривычной обстановке алтаря, но тут же пришел в себя, склонился над телом отца Василия и через минуту поднял голову:
– Он умер!
Стало тихо. С клироса через открытые дьяконские двери доносилось монотонное чтение псаломщика. Чтобы заполнить возникшую в богослужении паузу, он читал «Последование ко святому причащению».
Владыка шагнул на «орлец» и промолвил:
– Упокой, Господи, душу раба Твоего… – Он помолчал. – Вот как, однако, неожиданно умер… э-э-э… отец… э-э-э…
– Василий, – подсказал услужливо отец секретарь.
– Да, отец Василий, – продолжил архиерей и оглядел примолкших священников строгим взглядом. – Всякому бы так сподобиться – после причащения Святых Таин… Еще и на Светлой седмице. Праведно, значит, жил человек…
И все, сняв камилавки, покивали головами в знак согласия.
А отец Василий ничего этого уже не слышал, потому как пребывал в мире ином, «где несть ни болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная». Он еще не вкусил этой новой жизни, но уже оставил суету всяческую.
Не волновался больше отец Василий. И не было ему никакого дела до врачей «скорой помощи», ни до собратьев-священников, стоящих в новых красных ризах вокруг престола, ни даже до самого архиерея, так и не вручившего ему палицу. А зачем теперь отцу Василию палица? Совсем даже и ни к чему.
Он увидел перед собой лестницу из мрамора, укрытую белоснежным ковром, по которому с великим искусством вытканы были алые розы. И по лестнице той навстречу отцу Василию спускался покойный владыка. Не в облачении архиерейском и даже не в рясе, а в излюбленном им светлом льняном подряснике, ремешком подпоясанном. Ласково улыбаясь, он протягивал вперед руки, как бы приветствуя отца Василия.
– Ну что же ты стоишь, отче? Ступай смелее! – приветливо и просто, как при жизни, проговорил он.
Отец Василий поглядел на ноги, испугавшись, как же он по такому белому ковру пойдет в сапогах-то, но с удивлением обнаружил, что и нет на нем никаких сапог, а стоит он перед преосвященным как есть босой, а на теле только белая рубаха до пят.
– Иди! – повторил владыка.
И совершенно счастливый отец Василий ступил на лестницу.
В издательстве «Никея»
выходит книга Мирослава Бакулина
«Зубы грешников»
«Зубы грешников» – сборник рассказов Мирослава Бакулина, в котором обыденная жизнь описывается автором с юмором и с любовью и повседневность раскрывается в ее скрытой глубине и красоте. Каждый знакомый с прозой яркого и самобытного писателя-сибиряка Мирослава Бакулина согласится с тем, что от его рассказов невозможно оторваться. После их прочтения остается нечто большее, чем просто радость от интересной и глубокой книги. Вероятно, это частица того самого богатого, неподдельно христианского ощущения жизни и ее смысла, которым автор щедро делится с читателем.
Примечания
1
Слова молитвы из Таинства Крещения. (Прим. авт.)
2
Через крест к свету (лат.).
3
Через тернии к звездам (лат.).
4
Через крест к свету (лат.).
5
Теперь или никогда (лат.).
6
Ныне же будешь со Мною в раю (церк. – слав.).
7
Метанойя (греч.) – букв, «изменение ума», своего рода переоценка ценностей, покаяние, состояние, поворачивающее человека к Богу, изменение жизни.
8
Имеется в виду секта «Свидетели Иеговы», одна из старейших тоталитарных псевдохристианских сект. (Прим. ред.)
9
Цитата из Евангелия: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10: 16).
10
Помни о смерти (лат.). (Прим. ред.)
11
Текст песни иеромонаха Романа. (Прим. ред.)
12
Стихотворение Ван Вэя, китайского поэта, живописца и каллиграфа. Жил в VIII веке. (Прим. ред.)
13
В греческой мифологии муж и жена, трепетно любившие друг друга. В благодарность за приют Зевс предложил выполнить любое их желание. И супруги захотели умереть в один день. После смерти боги превратили их в два дерева, растущие от одного корня. (Прим. ред.)