– Какой колокол?
– Большой. Сто пудов, может быть.
– Откуда у вас такой колокол? – недоверчиво осведомился отец Иннокентий.
Пожарный покрутил ус.
– С каланчи, – ответил он, но вдаваться в детали не стал.
– Хорошо, – сказал отец Иннокентий, – договорились. – И он протянул подполковнику руку.
Потом разговор этот забылся. Вскоре отца Иннокентия выписали, а Сергей Сергеич остался – что-то затягивалось с его анализами. Но вот как-то через месяц к храму подъехала грузовая машина, и водитель спросил отца Иннокентия. Того нашли в издательском отделе, и он, недоумевая, кто бы это мог быть, вышел к воротам. Возле машины его поджидал Сергей Сергеич при полном параде – в шинели и папахе.
– Ну, святой отец, принимай! – бодрым голосом крикнул он, показывая на кузов. – Привез я обещанный колокол.
Пока колокол выгружали да закатывали на церковную территорию, отец Иннокентий расспрашивал подполковника о здоровье.
– Порядок! – по-военному коротко ответил Сергей Сергеич.
– Значит, Он не оставил? – спросил, улыбаясь, иеромонах и ткнул пальцем в небо.
Сергей Сергеич посмотрел на отца Иннокентия долгим взглядом и сказал тихо:
– Он никого не оставляет.
На том они и простились, и только спустя время отец Иннокентий узнал от зашедшего в храм Василия, что анализы у Сергея Сергеича оказались неутешительными и он умер, прожив после выписки еще четыре месяца.
Отец Иннокентий записал подполковника в свой помянник.
Как иеромонах Иннокентий с Богом по лесу ходил
Все священники в Никольский монастырь служить ездили, дошел черед и до отца Иннокентия. Он вздохнул, поглядел с сожалением на дверь издательского отдела и отправился в путь.
Женский Никольский монастырь только начинал возрождаться, и своего священника там не было – инокиня Херувима да с ней две сестры и пять трудниц – только и всего. А литургию служить надо, как же без причащения? Да и народ, несмотря на то что до обители от села нужно было идти лесом минут двадцать, на службу все же собирался, потому что других храмов поблизости не было. Приезжающие священники останавливались обычно в селе у старичка Сан Саныча, который, за неимением других мужчин, исполнял в монастыре обязанности и завхоза, и пономаря. Вообще делал все, что мать настоятельница скажет, никакой работой не гнушался, ибо человек был бессемейный, тихий и богобоязненный.
Иеромонах Иннокентий считал себя по жизни невезучим. Известно, бывают такие, которым все в масть, а у других, как ни стараются, все-то нескладно выходит: откроют, к примеру, коробку, так обязательно не с той стороны, или упадет что-нибудь из рук, так закатится в такой угол, что и не найдешь никогда. Короче говоря, бутерброд у оных людей непременно маслом вниз упадет, да еще и в самую грязь. Вот и тут, приехал отец Иннокентий в село Бабакино, а Сан Саныч с температурой лежит под тремя одеялами, стучит зубами, в доме холодно, а печку истопить некому, да что печку – чаю бы кто согрел!
Посмотрел иеромонах на эту невеселую картину, снял подрясник, сунул ноги в Сан Санычевы валенки и отправился дрова рубить. Потом натопил печку, чаем с сушеной малиной больного напоил, тот и ожил малость.
– Служить, батюшка, приехал? – спросил он, постукивая по инерции зубами по краю блюдца, из которого пил чай.
– Да, брат, служить, – ответил иеромонах. – Всю Страстную седмицу у вас служить буду, до Пасхи включительно.
– Ага, – сказал старик и поставил блюдце на стол, а сам быстро нырнул под одеяло. – Малярия у меня, что ли?
– В наших широтах малярии не бывает, – со знанием дела заметил отец Иннокентий.
– Что же меня так колотит?
– Обыкновенная простуда. Просто температура у тебя высокая. Не измерял?
– Нечем. – Сан Саныч высунул голову из-под одеяла. – Градусника у меня нет.
– А зачем он? – пожал плечами отец Иннокентий. – И так видно.
– Да уж, – согласился больной пономарь. – Я вот все думаю, как же там без меня, в алтаре-то?
– А что? Справимся.
– Кадило некому подать…
– Ничего, – бодро сказал иеромонах. – С Божьей помощью не пропадем!
Так начал иеромонах Иннокентий служить службы Страстной седмицы в Никольском монастыре. Хоть и неловко было без помощника, но приспособился. А кадило ему разжигала одна из сестер, старенькая уже бабушка Афанасия. В алтарь она не заходила, да и алтаря-то, честно говоря, еще не было – висела вместо иконостаса занавеска, за ней и священнодействовал командировочный инок. Когда нужно было, Афанасия просовывала руку с дымящимся кадилом за занавеску, где его и принимал, благословляя, отец Иннокентий.
В первые три дня седмицы на Литургии Преждеосвященных Даров причастников не было, зато на Великий четверг привалило полный храм. «Видно, все село причащается», – подумал отец Иннокентий, глядя на ожидающих своей очереди на исповедь старушек в белых платочках. Мужчин не наблюдалось.
А Сан Саныч все лежал под одеялами и стучал зубами, но реже: дело пошло на поправку. К чтению Двенадцати Евангелий он уж совсем было поднялся, но отец Иннокентий его на улицу не выпустил.
– Ты мне на Пасху здоровый нужен! – так сказал он, и старик согласился.
Вечером, после службы, пили чай. В доме было тихо, постукивали на стене часы да громко дул на кипяток выздоравливающий Сан Саныч.
– А что, батюшка, – спросил он. – Лесом-то в темноте не боишься ходить?
– Чего бы это мне бояться? – усмехнулся отец Иннокентий. – Лешего, что ли?
– Ну, мало ли… – неопределенно сказал старик и покосился на темное окно.
Отец Иннокентий разгрыз кусок сахару.
– Так ведь я не один хожу.
– Как не один? – удивился Сан Саныч. – А с кем?
– С Богом.
– A-а… Ну, это, конечно, так, однако, когда по лесу-то идешь, как-то не по себе… Страхование бывает.
– У меня не бывает. Я помолюсь сначала, потом говорю: «Ты, Господи, иди со мной по лесу!»
– Ну?
– Иди, говорю, со мной по лесу. Ты – впереди, а я – за Тобой!
Сан Саныч слушал, приоткрыв рот.
– Вот так и идем: Он передо мной, а я за Ним. Чего ж тут бояться, когда впереди Господь идет?!
– И что, ты Его видишь?
– Кого?
– Господа.
– А как же, конечно, вижу. Как тебя!
Синие глаза иеромонаха улыбались.
Сан Саныч смотрел в них и согласно кивал – и впрямь, чего же тут бояться, когда вот так-то?..
Как иеромонах Иннокентий сектантов одолел
Не успел отец Иннокентий расположиться с книжкой, как раздался звонок, и он, ворча, пошел открывать. Вот так всегда – только выдастся свободный часок, дабы почитать что-нибудь душеполезное, как тебя обязательно выдернут из кресла. Будучи уверенным, что это кто-то из храма явился за ним, отец Иннокентий, не спрашивая, распахнул входную дверь.
На пороге стояли трое неизвестных. Мужчина и две женщины.
– Здравствуйте, – бесцветным голосом поздоровалась одна из них, в яркой красной шапке.
Отец Иннокентий насторожился.
– Доброго здоровья! – ответил он. – Вы к кому?
– К вам, – с готовностью ответил мужчина, брюнет с белорусскими висячими усами.
– Вы верите в Бога? – тут же подхватила «красная шапочка».
– Вы пришли, чтобы спросить меня об этом? – искренне удивился иеромонах.
– Мы пришли к тебе, брат, чтобы поговорить о Боге, – таким же пресным, но тона на два ниже, чем у подруги, голосом проговорила до сих пор молчавшая женщина в черном траурном платье, напоминавшая даму из далекого прошлого. – И помочь тебе обрести истинный путь. – На последних словах она сделала ударение.
Отец Иннокентий вздохнул. У него и сомнений не возникало, что истинный путь он уже обрел. Тоска зеленая эти сектанты! Другой бы на его месте дверь закрыл у незваных гостей перед носом, но не таков был наш иеромонах.
– Так вы христиане? – спросил он, чувствуя, как наполняется миссионерским восторгом. Прозвучало, правда, как у Боланда на Патриарших: «Вы – атеисты?» Весь фокус заключался в том, что и тот и другой прекрасно знали, с кем имеют дело, однако вопрос собеседнику задавали. Синий взгляд инока был безмятежен. – Так вы христиане?
«Красная шапочка» нимало не смутилась и, подобно булгаковскому персонажу, ответила, выпятив грудь:
– Да, мы христиане!
– Ага! – как бы обрадовался отец Иннокентий. – Тогда перекреститесь! – И осенил себя для пущей убедительности крестным знамением.
– Нам не положено! – по-чиновничьи заявил усатый и отступил почему-то за спины женщин.
А отец Иннокентий, напротив, сделал шаг вперед.
– Как это не положено? – с вызовом произнес он. – С каких это пор христианам креститься не положено?
– А вот с таких! – парировала дама в черном платье. В руках у нее откуда-то появились цветные брошюрки. – В нашей церкви не положено. Вы приходите к нам на собрание и все поймете. А пока почитайте это. – И она протянула отцу Иннокентию тощее издание, на обложке которого он успел прочитать слово «башня».
«Вон кто пожаловал: “свидетели” [8] !» – догадался отец Иннокентий. Спрятав руки за спину, он произнес с вызовом:
– Врете вы все, никакие вы не христиане! Да еще и закон нарушаете…
– То есть как это? – вынырнул из-за спины «красной шапочки» усатый.
– А так, – ответил иеромонах и замолчал.
Молчали и гости. Держать паузу – нелегкое дело, тут кто кого. Не выдержал усатый:
– Что значит «закон нарушаете»?
Отец Иннокентий не спешил с ответом.
– Разве вы не знаете, – сказал он наконец, – что навязывание религиозных убеждений является нарушением закона?
– Когда это мы вам навязывали убеждения? – поджала губы «красная шапочка». Но отец Иннокентий заметил, что все трое смутились.
– Только что! – Голос иеромонаха повысился на полтона. – Вы пришли ко мне домой, настаиваете, что являетесь религиозной организацией, приглашаете меня на какие-то собрания – чего больше? Я сейчас позвоню в милицию и попрошу защитников правопорядка разобраться…
– Ну его, атеиста! – махнул рукой усатый. – Пойдем отсюда!
На «атеиста» отец Иннокентий совершенно справедливо обиделся и хотел уж было высказать все, что думает о деструктивных культах, начиная с мормонов и заканчивая движением «Нью-эйдж» во всем его многообразии, но сдержался. В конце концов, «блаженны, когда поносят вас…». Тот самый случай.
– Вот-вот, идите, а лучше катитесь ко всем… э-э… к своим заморским хозяевам! – только и сказал он и засмущался, потому что вышло все равно грубо.
Грубо-то грубо, но, как оказалось, действенно. Троица молча ретировалась к лифту. А отец Иннокентий, по-мальчишески показав им вслед кукиш, отправился читать книжку профессора Александра Дворкина «Десять вопросов навязчивому незнакомцу». Весьма полезное чтение – не только с духовной, но и с практической стороны.
Как иеромонах Иннокентий в милицию попал
В кабинете начальника РОВД, куда привели отца Иннокентия, было так накурено, что он закашлялся. «Из кадила тоже дыму много бывает, но какая разница!» – пришло на ум иеромонаху. Но не до философии было в данный момент. За большим письменным столом под чернобелым портретом Феликса Дзержинского сидел краснолицый подполковник и, постукивая по столу карандашом, подозрительно глядел на вошедшего.
– Так говорите, что вы священник? – спросил хозяин кабинета.
– Да, – устало вздохнул отец Иннокентий. Сегодня люди в погонах этот вопрос ему задавали уже не в первый раз.
– Так-так. А удостоверение у вас имеется?
– Какое удостоверение? – удивился задержанный иеромонах. – Вот мое удостоверение. – Он приподнял с груди наперсный иерейский крест и для убедительности постучал костяшкой указательного пальца по клобуку.
Подполковник криво усмехнулся.
– Это, знаете ли, теперь всякий нарядиться так может.
Отец Иннокентий посмотрел на милиционера и хотел уже было сказать, что и в его форму тоже всякий может нарядиться, но сдержался. И правильно сделал – зачем в пререкания попусту вступать? «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» [9] .
А в отделении милиции он оказался следующим образом. Настоятель, с благословения владыки, командировал его на машине с водителем в Софрино за товаром – лампадками, подсвечниками, иконами и всякой другой церковной утварью. Деньги на счет были уже перечислены, и отцу Иннокентию оставалось только получить на складе все необходимое да привезти в храм. Путь не близкий – тысяча километров, но дорогу иеромонах любил и потому с радостью согласился на поездку.
Все бы ничего, да отец Сергий надумал послать подарок своему семинарскому товарищу – икону Казанской Божьей Матери, которую написал по его просьбе местный иконописец. Служил этот самый товарищ на приходе где-то возле Хотькова.
– По пути, отец, по пути, не хмурься, – напутствовал иеромонаха настоятель. – Все равно ведь в лавру поедешь, так?
Отец Иннокентий хмурился только для виду. На самом же деле был рад-радехонек. Чтобы побывать у Преподобного, он готов был заехать не только к однокашнику отца Сергия, но и туда, куда Макар телят не гонял.
– Заеду и передам в лучшем виде, – заверил он настоятеля, принимая из его рук аккуратно обернутую в чистое полотенце икону.
С этой иконой и вышло недоразумение. Приятеля отца Сергия на месте не оказалось, и пришлось посланцу везти подарок обратно. Возле Нижнего Новгорода на окружной дороге стражи порядка осмотрели машину особенно тщательно. На весь товар имелись накладные, а на икону – нет. Как ни доказывал бедный отец Иннокентий, что образ недавно написан и предназначался в подарок, бдительные сотрудники правоохранительных органов ему не поверили. И вот он сидит в прокуренном кабинете начальника отдела милиции и стучит согнутым пальцем по своему черному клобуку.
– Я бы вам, конечно, поверил, – продолжал подполковник, – можете не сомневаться. Но вот какая штука: на днях в одном из районов нашей области ограбили церковь, много икон унесли, злодеи…
Отец Иннокентий не удержался:
– Что же, вы думаете, я грабитель, что ли?!
– Доверяй, да проверяй, – многозначительно заметил милиционер и почему-то подмигнул левым глазом. – А у вас удостоверения личности нету. Не так давно, кстати, в соседнем городе, был арестован… э-э… батюшка, как оказалось, лже-священник, и знаете за что? За распространение наркотиков!
– У меня есть паспорт, – вспомнил отец Иннокентий. – И у водителя все документы имеются.
– Да-да… – Подполковник полистал какие-то бумаги. – Где вы служите-то?
– В Казанской епархии.
Страж порядка поднял голову от бумаг. Красное лицо озарилось торжествующей улыбкой.
– В Казани? – переспросил он и подмигнул на этот раз правым глазом.
– В Казанской епархии, – уточнил отец Иннокентий.
– Так вот, уважаемый, в Казани, если не ошибаюсь, татары живут.
– Ну да…
– А татары – мусульмане, так?
– Так.
– А раз так, ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: чего там православному священнику делать?!
От неожиданности отец Иннокентий онемел. Милицейская логика выглядела железной. «Прикидывается, что ли?» – подумал он, но как-то не похоже было.
– Знаете, в вашем городе тоже не одни русские живут.
– Это вы к чему?
– К тому, что у вас и мусульманская мечеть есть.
– Этого я не знаю.
– А я сам видел.
Так они еще какое-то время мирно беседовали на межконфессиональные темы, а потом начальник РОВД, все же не решившись взять на себя ответственность, отправил отца Иннокентия в вышестоящую инстанцию. Дескать, пусть начальство решает, что это за птица залетела на православную нижегородскую землю из мусульманского Татарстана.
В большом современном здании управления внутренних дел было сумрачно и пустынно. Тут, конечно, сразу спорную икону осмотрел эксперт и без обиняков отпустил уставшего иеромонаха с миром, даже проводил до выхода.
– У нас сотрудники в иконописи, к сожалению, мало понимают, – сказал он виноватым тоном на прощание, – а тут недавнее ограбление храма, и вы с красивой иконой как нельзя кстати. Так что извините уж, но береженого Бог бережет!
Пришлось отцу Иннокентию еще раз в прокуренном кабинете побывать – какие-то бумаги нужно было подписать. Подполковник молча поставил автограф. Больше не подмигивал.
Вежливо откланявшись, иеромонах взялся уже было за дверную ручку, как вдруг оглянулся и, кивнув на портрет железного Феликса, проговорил с ударением:
– А Дзержинский, оказывается, наркоманом был!
– Что за чушь?! – с возмущением воскликнул подполковник, и красное лицо его побагровело.
«Как бы его удар не хватил от неожиданности!» – подумал обличитель первого чекиста страны.
– Читал. Он употреблял кокаин, – сказал отец Иннокентий и вышел из кабинета на свежий воздух.
3. Дорога к персиковому саду
Memento mori [10]
Про таких, как Изольда Петровна Кузнечикова, поэт Некрасов когда-то сказал, что «коня на скаку остановит» да еще «в горящую избу войдет». Правда, горящих изб на жизненном пути Изольды Петровны, к счастью, не встретилось, коней она тоже не останавливала, а вот мужчин – сколько угодно. Но это в прошлом, когда ей было… ну, скажем, лет тридцать или даже сорок. Теперь же годы взяли свое, и мужчины как-то незаметно исчезли из поля зрения Изольды Петровны. Всю оставшуюся энергию она направила на двух дочерей и сына. Держала их, что называется, в ежовых рукавицах. С внуками, справедливости ради надо сказать, старалась быть ласковой и кроткой.
Выглядело это неправдоподобно. И когда многопудовая бабушка, поглаживая заметные черные усики над верхней губой, ворковала над малышом протодьяконским басом: «Ах ты, мой зайчик!» – никто из взрослых в искренность слов не верил, а дети пугались и начинали реветь.
Короче говоря, Изольда Петровна была женщина властная и жизнелюбивая – настолько жизнелюбивая, что смерти не боялась вовсе. Неминуемый конец приводил ее подруг в трепет, а Изольда Петровна, участвуя в разговорах на эсхатологическую тему, что ежевечерне велись на лавочке у подъезда, только оглушительно хохотала и, хлопая тяжелой ладонью по костлявому колену соседки, говорила: