Степень блага, присущего разным видам, равна той форме, в которой эти виды существуют. Имеющий бульшую силу действия и противодействия соизмеримо обладает и большей степенью блага. Как мы знаем, согласно Августину Блаженному, жемчужина более ценная по сравнению с мышью, но животное обладает бульшим экзистенциальным благом, так как, будучи живым существом, имеет бульшую способность к действию и противодействию по сравнению с жемчужиной. Лучше быть мышью, чем жемчужиной. Экзистенциальное благо относится к категории благо бытия, отличающейся от категорий благо обладания, благо действия или благо познания.
Низшие и высшие степени экзистенциальной ценности, в качестве примеров которых можно привести сравнение мыши и человека, представляют собой выражение иерархии, включающей разные виды, типы и классы бытия. Внутри этой классификации индивидуальные образцы или особи вида могут также быть упорядочены по степени их превосходства или совершенства.
Именно это делают те, кто оценивает вина и кофе, ножи и мечи в соответствии с их степенью совершенства в качестве предметов, которые можно использовать. Так поступают судьи, вручающие призы на выставках цветов и собак. Они так же оценивают объекты с точки зрения их абсолютного совершенства, но их нельзя употребить или использовать, они приносят удовольствие при простом созерцании.
В обоих случаях степень абсолютного превосходства ставится в соответствие объектам при помощи оценки их качества внутри определенного класса. Роза или орхидея более восхитительные, чем другие розы и орхидеи, — в них воплощены представления о лучших объектах своего вида. Возможно, мы должны сказать, что именно этот цветок — самый яркий пример идеальной розы или орхидеи. Он содержит в себе все преимущества, которые должны принадлежать бытию розы или орхидеи.
Теология дает нам ключ к пониманию особого вида блага, которое не может быть получено из других соображений. Упорядочивание жемчужин, мышей и людей по градации их экзистенциального блага, соразмерного их уровню бытия, приводит, разумеется, к признанию существования высшего экзистенциального блага Бога как Высшего Бытия. Теологи идут еще дальше. Если считать Бога создателем всего, то он отражается в образце любой вещи, и внутри каждого класса все индивидуумы и образцы вида являются произведением творческой мысли Божественного разума.
Теологи также определяют особый вид истины — экзистенциальную. Наше обычное определение истины помещает ее в сознание человека, когда то, что он думает, совпадает с действительным положением вещей. Но теологи говорят нам, что существует экзистенциальная истина, которой обладают объекты сами по себе, когда совпадают с творческим замыслом в сознании Бога.
Из этого следует: когда мы говорим о совершенном цветке, то его абсолютное совершенство — одновременно экзистенциальное благо и истина в силу соответствия идеалу розы или орхидеи в сознании Бога.
Те, кто по тем или иным причинам не склонен прислушиваться к мнению теологов, могут в этом рассуждении заменить творческую идею в сознании Бога замыслом человека. Если мы обратимся к произведениям искусства, подходящей заменой будет творческая идея в сознании художника. Один из аспектов абсолютного совершенства произведения искусства — его экзистенциальное благо и истина — зависит от той степени, в которой оно совпадает с идеей в сознании творца.
Такое суждение может вынести лишь сам художник. Он может сказать, воплотил ли он в произведении творческую идею, которая привела к появлению этой вещи. Только художник может судить, насколько произведение хорошо по отношению к первоначальному замыслу.
Тем не менее, когда работа художника оценивается другими с точки зрения ее совершенства, совпадение объекта с идеей в сознании художника и верность ее воплощения не являются достаточными. Это не единственные и даже не главные критерии, по которым можно сделать вывод о ценности произведения. Объективная оценка работы художника в большей степени зависит от качества представления творческой идеи в произведении.
Созерцание красоты, приносящей удовлетворение, как мы видели, заключается в особом виде познания — беспонятийном восприятии объекта, единичного как такового. Выводы художника о совершенной красоте его произведения — особый вид суждения о единичном как таковом в связи лишь с творческим замыслом. Утверждение о совершенной красоте со стороны экспертов является суждением, имеющим понятийную основу, — понимание жанра или вида, к которому принадлежит эта работа.
Восхитительная и абсолютная красота произведений, относящихся к разным жанрам, несравнима. Можно отметить, что один греческий храм лучше другого. Но нельзя сказать, что готический собор обладает меньшей или большей красотой, чем, например, египетский или греческий храм. Нельзя сказать, что совершенная красота византийской мозаики в Равенне или Стамбуле более или менее восхитительная, чем импрессионистские полотна. Сравнить совершенную красоту, например, здания и картины, статуи и стихотворения, пьесы и романа, сонаты и симфонии, балета и кинофильма вовсе не представляется возможным.
Поэтому идея красоты имеет огромное отличие от понятий истины и блага. Возможен прогресс человечества в понимании идеи истины и блага, который заключается в переходе к более совершенному политическому, социальному и экономическому устройству общества. Но в сфере красоты прогресс невозможен.
Переход от египетских храмов к греческим, от них к романским, а затем к готическим соборам не считается движением к большему совершенству в сфере красоты. В то же время переход от социума с узаконенным рабством к обществу, где все люди имеют равные права, является прогрессом в правосудии, которое можно назвать областью блага.
Позвольте теперь обратиться к благу красоты, приносящей удовлетворение, как к элементу человеческой жизни, который дает счастье.
Аристотель мудро заметил, что человек не может жить без удовольствия. Это настоящее благо, которое удовлетворяет одну из базовых потребностей человека. Далее Аристотель указывает, что человек, лишенный духовного удовлетворения, будет неумеренно предаваться удовольствиям плотским.
Подобное желание возникает из-за чрезмерного влечения к одному виду действительного блага, что может мешать приобретению других. Защита от такой чрезмерности лежит в области духовного и чистого удовольствия, которое мы получаем, наслаждаясь красотой.
Предположение о том, что люди не способны жить без удовольствия, таким образом, превращается в утверждение, что они не могут хорошо жить, если они не смиряют свою тягу к телесному наслаждению, находя другой источник удовлетворения в созерцании красоты.
Мы не должны позволить себе делать из этого вывод, оправдывающий мнение, что прекрасное доступно только элите общества. Наслаждение красотой — не прерогатива людей, постоянно посещающих музеи, концертные залы и театры и проводящих время за чтением поэзии. Получать удовольствие от красоты могут и фанаты баскетбола, бейсбола или футбола, любители боя быков и посетители теннисных турниров.
Болельщики, наблюдающие великолепную игру и кричащие: «Класс! Прекрасно!» — испытывают то же самое наслаждение и чистое удовольствие, что и меломан, слушающий в исполнении известного струнного квартета произведения Бетховена, или изысканный ценитель, увидевший неповторимый жест веером, что сделал актер театра кабуки, и — если позволила бы обстановка — закричавший бы: «О! Как это красиво!»
Кроме того, многолетний спортивный болельщик вполне может выступать как экспертный судья, который способен оценить красоту хет-трика или длинного голевого паса[42] из глубины защиты. Точно так же опытного зрителя корриды можно назвать экспертом, потому что он в состоянии увидеть красоту представления пикадора, изящество, с которым тореадор обращается со своим плащом, смелость матадора[43], наносящего шпагой последний удар быку.
Их натренированный и хорошо развитый вкус делает их экспертами, которые аплодируют красоте совершенного или почти безупречного выступления. По сравнению с ними мы все обычные любители с неразвитым вкусом, и у нас практически нет способности профессионально оценивать что-либо совершенное. Неполноценность наших знаний в области спорта сравнима с нашей позицией дилетанта в сфере музыки, архитектуры, живописи и музыки.
Благо красоты, приносящей удовлетворение, заключается в незаинтересованном удовольствии, которое она нам дает, независимо от источника. Удовлетворение от созерцания — это удовольствие зрителя, поднимающее нас над суетой целенаправленных и корыстных действий, которыми наполнена наша жизнь. Можно сказать, что оно приводит к особого рода экстазу и возвышает нас над бытом.
Безусловно, теологи, со своей стороны, могут добавить свой комментарий. Человеческая жизнь включает в себя несколько видов деятельности: действия, необходимые нашему организму, такие как сон и потребление пищи; работа для приобретения экономических благ или средств к существованию; игры ради удовольствия; активный отдых для восстановления работоспособности.
Должны и можем ли мы добавить к этому списку просто отдых, который не является сном, расслаблением или игрой? Где можно найти отдых, который хоть отдаленно был бы похож на состояние души в раю, где наслаждаются блаженным обликом Бога?
Созерцание объектов, которые доставляют нам чистое и духовное удовлетворение, также привносит элементы отдыха в нашу жизнь. Красота, приносящая удовольствие, становится неотъемлемым компонентом счастья и хорошей жизни.
Кроме того, мы не должны забывать, что отдых, который дает нам красота, не ограничен рамками чувственных объектов. Мы можем испытывать то же самое при созерцании умозрительных объектов — истин, которые мы понимаем. «Математика, при правильном на нее взгляде, обладает не только истиной, но и высшей красотой — красотой холодной и суровой, подобно скульптуре, не обращенной ни к какой стороне нашей слабой натуры, лишенной украшений живописи и музыки», — говорил Бертран Рассел[44]. Или, как писала Эдна Сент-Винсент Миллей в первой строке сонета к Евклиду[45]: «Евклид один лишь видел обнаженной красоту».
С одной стороны, красота приносит удовлетворение и представляет истину. А с другой стороны, абсолютная красота вещей, обладающих экзистенциальным совершенством, является не просто благом, но и особым видом истины. Рассмотрев обе грани идеи красоты, мы можем наконец понять, что имел в виду Китс в своей строке: «В прекрасном — правда, в правде — красота» — хотя, как я думаю, это совсем не «знания земного смысл и суть».
Если погоня за счастьем может быть успешной в полной мере только в том случае, если нам удастся наполнить свою жизнь красотой, приносящей удовлетворение, означает ли это, что само стремление к хорошей жизни заставляет нас искать красоту везде, куда бы нас ни забросила судьба?
Отрицательный ответ на этот вопрос вытекает из общего опыта, которым мы все обладаем. Встреча с красотой и наслаждение ею происходят всегда неожиданно. Мы не ищем ее специально. Мы просто идем на бейсбольный матч, в музей или на концерт в предвкушении невероятного момента экстаза, когда мы тем или иным образом будем озарены прекрасным. Но так происходит не всегда и не со всеми, и надежда на встречу с прекрасным совсем не означает, будто мы ищем этот случай.
Самое большее, что мы можем предпринять в этом направлении, — дать себе возможность встретиться с прекрасным, посещая определенные места. Мы не знаем, приведет ли это к чему-то хорошему или нет. Это скорее удача, а не правильный выбор.
ЧАСТЬ III Свобода — Равенство — Справедливость Идеи, которыми мы руководствуемся в своих поступках
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Верховенство справедливости
Рассуждая об идеях истины, блага и красоты, я сначала рассматривал каждую из них индивидуально, а затем связи каждой с двумя другими. В этой части книги, обращаясь к оставшимся трем из шести великих идей — свободе, равенству и справедливости, — я построю повествование несколько иначе. Разумеется, мы обсудим каждую из них в отдельности, но в первую очередь нас будут интересовать моменты, в которых три идеи тесно переплетаются между собой. Именно существование таких точек соприкосновения позволяет нам использовать триаду «свобода-равенство-справедливость» как основу нашей социальной, политической и экономической жизни.
Среди первых трех великих идей наивысшей мы признали истину, поскольку именно с ее помощью мы можем судить о благе и красоте. Говоря о второй триаде, мы отмечаем верховенство справедливости, определяющей наше представление о свободе и равенстве. Если мы не руководствовались бы идеей справедливости, то ряда ошибок было бы не избежать, а некоторые проблемы не поддавались бы решению.
Следует отметить, что все идеи из второй триады относятся к сфере блага. Свобода и равенство являются для нас желаемыми реальными благами, которые необходимы каждому для достойной жизни и стремления к счастью. В предыдущей главе мы говорили о том, что любое действие, совершенное с уважением к другим, можно назвать благом. Действовать правильно или справедливо означает творить добро.
Перед тем как приступить к описанию идей свободы и равенства в последующих главах, необходимо для начала объяснить верховенство справедливости и глубже исследовать само понятие. Тема, затронутая в этой главе лишь вкратце, будет полнее раскрыта в следующих главах.
Согласно распространенному мнению, которое поддерживают и многие ученые, свобода, или равенство, или обе сразу, свобода и равенство, являются наивысшей ценностью, к которой человечество должно стремиться и которую дулжно защищать и гарантировать. Пламенные ораторы, ставя на первое место свободу и равенство, гораздо чаще приводили аргументы в пользу этих двух идей, чем выступали в поддержку верховенства справедливости.
Каждому известен девиз Французской революции — «Свобода. Равенство. Братство». Справедливость в нем не упоминается. Можно было бы предположить, что авторы этой максимы руководствовались мнением Аристотеля, считавшего, что, если все люди, населяющие Землю, станут друзьями, нужда в справедливости отпадет естественным образом. Но вряд ли французские революционеры вспоминали о древнем философе.
Я решил пойти наперекор распространенному мнению и суждениям маститых мыслителей и доказать, почему справедливость является высшим благом и превосходит в этом качестве свободу или равенство, а также почему именно к справедливости необходимо обращаться для устранения ошибок, связанных с двумя другими идеями этой триады.
Как я уже говорил, все три идеи — реальные, а не мнимые блага, то есть они необходимы каждому человеку для жизни и стремления к счастью. Однако не все реальные блага имеют одинаковый вес. Благосостояние и здоровье важны для человека меньше, чем мудрость или дружба. Некоторые можно назвать реальными благами только в том случае, если их присутствие в нашей жизни ограничено. Удовольствие — реальное благо, и тем не менее мы порой стремимся к большему удовольствию, чем нам необходимо. То же можно сказать и о благосостоянии. Их можно назвать ограниченными реальными благами. С другой стороны, знание — это неограниченное реальное благо. Невозможно приобрести столько знаний, чтобы они начали приносить человеку вред.
Как мы увидим далее, из второй триады великих идей лишь справедливость считается неограниченным благом. Человек может желать недостижимого равенства или слишком много свободы, то есть больше, чем это полезно для него и для окружающих его людей, или чем то, на что он имеет право. Механизмы справедливости действуют иначе. Общество не может быть слишком справедливым, и ни один человек не может действовать более справедливо, чем это необходимо для него самого или других людей.
Неспособность увидеть и осознать необходимость ограничения свободы и равенства приводит к возникновению существенных ошибок и неразрешимых конфликтов.
С одной стороны, в обществе существуют либертарианцы, которые не только наделяют свободу высшей ценностью и смыслом, но и стремятся максимально обеспечить ее присутствие за счет равенства. Они не только хотят получить неограниченную свободу, но и готовы бороться за нее даже в том случае, если ее достижение приведет к возникновению непоправимо неравных условий, в рамках которых определенная часть общества (обычно это большинство) может существенно пострадать.
Равенство возможностей — единственное, которое они признают, — подстегивает и стимулирует свободу предпринимательства для людей, от природы одаренных необходимыми качествами. Наилучшим образом воспользовавшись подобным равенством, такие люди могут обойти своих соплеменников в гонке под названием жизнь — и к черту неудачников! Приверженцев этой позиции не смущает, что в итоге в обществе образуется существенное неравенство. По их мнению, попытка создания равных условий может привести только к утрате личной свободы, которая представляет для них высшую ценность.
С другой стороны, есть сторонники эгалитаризма, которые не только считают равенство условий высшим из возможных благ, но и пытаются достичь его способами, которые могут подавлять личную свободу членов общества, в частности свободу предпринимательства на основе равенства возможностей. Они считают, что равенство возможностей при неограниченной свободе человеческих действий обязательно приведет к неравенству условий, которого они страшатся больше всего. Эгалитаристы стремятся к созданию максимально равных условий для существования в обществе, даже если для этого потребуется пожертвовать свободой отдельных его членов, представляющей для эгалитаристов меньшую ценность.