Суждение о красоте объекта в смысле его совершенства, происходящей от внутренней безупречности, является прерогативой экспертов, обладающих особыми знаниями и умением определять качество в своей области деятельности. Никто не станет просить преподавателя литературы оценивать качество столярных изделий, а преподавателя столярного дела — достоинство сочинения. Также никто не отправит судей, определяющих экстерьер кошек или собак, оценивать красоту роз или орхидей.
Из этого не следует, что мнения экспертов не могут расходиться. Поэтому награды присуждаются на основе средних оценок, данных коллективом судей. Зрители тоже могут не соглашаться с результатами и считать особь, занявшую второе место, более восхитительной, чем получившую голубую ленту или золотую медаль в качестве наилучшего представителя своего вида. Но существует разница между разногласием между экспертами и несогласием дилетанта со специалистом.
Квалифицированные судьи способны аргументированно дискутировать по поводу выставленных баллов, такой спор может привести к изменению оценок и окончательного результата. Но дилетант не сможет спорить с экспертами и заставить их изменить мнение. Если бы мог, то сам был бы специалистом в этой области.
В сфере изящных искусств также существует деление на экспертов и дилетантов, не обладающих знаниями и квалификацией, которыми обладает специалист в определенной области искусства. Люди, считающиеся литературными или музыкальными критиками, знатоками живописи или скульптуры, обычно чаще и радикальнее, чем судьи на выставках цветов, собак или кошек, расходятся во взглядах на превосходство и красоту какого-либо произведения искусства. Но они могут аргументированно дискутировать друг с другом, надеясь убедить коллегу изменить точку зрения, тогда как дилетант не может спорить со специалистом обоснованно и плодотворно.
В таком случае будет ли суждение о красоте объекта, основанное на его превосходстве, вопросом истины или вкуса? Решение зависит от того, как мы ответим на другой вопрос. Может ли признание того, что между дилетантом и квалифицированным специалистом лежит целая пропасть, служить поводом для вывода, что существуют низкий и высокий вкусы?
Разве высокий вкус не означает способность правильно определить превосходство одного объекта над другим в силу его внутренней безупречности и совершенства? Что означает высокий вкус, если обладающий им человек не может вынести аргументированного суждения о том, какой объект из двух более восхитителен?
Не должны ли мы прийти к следующему заключению: любое суждение о красоте вызывающих восхищение объектов — это выражение вкуса любого человека, выносящего такое суждение? Но, несмотря на это, специалисты все-таки обладают более высоким вкусом, позволяющим им правильно оценивать объекты в соответствии с тем качеством, которое свидетельствует о превосходстве и совершенстве того или иного объекта. Это заключение базируется на нескольких предпосылках.
Первая предпосылка. Хотя суждения о восхитительной красоте объектов отражают вкус, они также содержат в себе долю объективной истины, значит, могут аргументированно и плодотворно обсуждаться специалистами. Выражение «о вкусах не спорят» не относится к экспертным сообществам.
Вторая предпосылка. Качество, свидетельствующее о приписываемой объекту совершенной красоте, — величина объективная, а не субъективная, поскольку характеризует состояние самого объекта, а не сознание субъекта, выносящего суждение. Если один объект по своим свойствам не превосходит другой, то человек, говорящий о его большем совершенстве, не может считаться обладателем высокого вкуса — в отличие от выносящего противоположное суждение. Существование присущих объектам систем оценки превосходства и совершенства приводит к существованию различных градаций вкуса, что позволяет всем специалистам превосходить дилетантов, а также некоторым экспертам — своих коллег.
Третья предпосылка. Мыслители, считающие, что красота есть понятие объективное, идут дальше: если объект абсолютно совершенен, то его привлекательность должна быть универсальной во все времена для всех людей, независимо от их воспитания и культуры. Все объективно красивое, обладающее безупречными и превосходными качествами, должно быть также прекрасным субъективно — приятным и приносить удовольствие всем, кто его видит.
Данное утверждение не может быть ни доказано, ни оспорено. Объективный и субъективный аспекты красоты не коррелируют друг с другом. Именно поэтому объект, обладающий, по мнению специалистов, восхитительной красотой, не может всем нравиться. Одному человеку, созерцающему его, он может доставлять удовольствие, другому нет. Признавая, что у некоторых людей неразвитый вкус, мы соглашаемся, что они будут получать тем меньше удовольствия, чем более совершенен объект. Если развивать вкус человека, то, скорее всего, он начнет получать больше удовольствия от созерцания объектов, которые эксперты считают самыми восхитительными. Но это не отменяет того факта, что красота, доставляющая удовольствие, — это одно, а совершенная красота — другое.
Человек, получающий чистое удовольствие от созерцания объектов, не обладающих внутренней безупречностью и совершенством, имеет полное основание считать их красивыми, потому что они ему нравятся. Для этого конкретного человека объекты несут в себе красоту, доставляющую удовольствие, даже если не обладают совершенной красотой, по мнению специалистов или людей с развитым тонким вкусом.
Поскольку объекты могут быть названы красивыми в двух разных смыслах: как совершенные и как приносящие удовольствие, понятие прекрасного становится величиной и объективной, и субъективной, то есть сама красота как бы имеет два измерения. Проблема в том, что эти измерения не параллельны друг другу.
Чаще всего неразбериха, сопутствующая спорам о красоте, происходит от непонимания этого факта.
Человека, который называет объект красивым, потому что он ему нравится, часто понимают в том смысле, что вещь восхитительна в силу своего совершенства. Люди часто принимают выражения частного вкуса за суждения, обладающие объективной значимостью, что в корне неверно.
Многим из нас как дилетантам в той или иной области хотелось бы думать, что приятный нам объект должен нравиться всему человечеству. В своих заблуждениях мы заходим столь далеко, что заявляем, будто всем вокруг должно нравиться то, что мы предпочитаем. Специалисты еще более склонны к тому, чтобы считать, что всем должны нравиться объекты, которые они считают совершенными; но по крайней мере они хотя бы советуют дилетантам развивать вкус, чтобы совершенное стало приносить им удовольствие.
Но невозможно директивно указывать, кому и что должно нравиться. Ни один человек не может обязать другого, чтобы тот получал удовольствие от чего бы то ни было. Однако один человек всегда может посоветовать другому, что ему следует или не следует, например, желать, поскольку есть понятия реально хорошего и плохого. Или один человек всегда может порекомендовать другому, что ему следует считать правдой, поскольку существуют такие понятия, как система аргументации и разумные доводы, позволяющие сделать соответствующие выводы.
Единственный вид директив, допустимый в сфере того, что должно или не должно нравиться, — это наставления по образованию. Мы считаем, что образование должно сформировать ум, а также способность мыслить, как должно, и правильно судить об истинности высказываний. Мы полагаем, что образование способствует формированию личности, которая сможет различать хорошие и плохие вещи и делать правильный выбор, отличая добро от зла. Перейдя от сферы истины и блага к идее красоты, мы должны лишь добавить, что образование приводит к формированию хорошего вкуса, который позволяет получать удовольствие от объектов, достойных восхищения. Но дальше идти не следует. Нельзя предписывать, что всем должен нравиться объект, на основании того, что он является совершенным.
Мы должны согласиться не только с тем, что красота, приносящая удовольствие, зависит от вкуса человека, независимо от степени его развитости. Мы обязаны также признать, что красота, приносящая удовольствие, зависит от культурного багажа человека, его темперамента и воспитания. Люди, принадлежащие к разным культурным традициям, радикально расходятся в отношении тех объектов, которые они считают красивыми. Западного человека в Японии могут оставить равнодушными сад камней или представления театра кабуки — все то, что японцы созерцают в течение долгих часов с неослабевающим наслаждением. Европеец может не увидеть красоты в африканской скульптуре, а африканец — в западной абстрактной живописи.
Зависимость красоты от культурных различий распространяется и на совершенную красоту. Люди, достаточно квалифицированные, чтобы быть экспертами в области европейской живописи, могут быть полными дилетантами в том, что касается китайских или японских расписных ширм. Даже в рамках западной культуры эксперты по классическим скульптурам или византийским мозаикам могут не обладать соответствующей компетенцией в области импрессионистской и постимпрессионистской живописи.
Зависимость красоты от культурных различий распространяется и на совершенную красоту. Люди, достаточно квалифицированные, чтобы быть экспертами в области европейской живописи, могут быть полными дилетантами в том, что касается китайских или японских расписных ширм. Даже в рамках западной культуры эксперты по классическим скульптурам или византийским мозаикам могут не обладать соответствующей компетенцией в области импрессионистской и постимпрессионистской живописи.
Тот человек, который, как и многие, говорит: «Я не уверен, красив этот объект или нет, но я знаю, что мне нравится, и он мне нравится», — должен понимать, что тем самым он признаёт отсутствие связи между красотой, доставляющей удовольствие, и красотой совершенной. На самом деле он говорит: «Я не уверен, что сообщают специалисты о совершенстве рассматриваемого объекта, но я знаю, что он доставляет мне удовольствие при его созерцании. Он может быть или не быть безупречным, с точки зрения специалистов, но тем не менее он доставляет мне удовольствие».
Нужно отметить еще одно различие между экспертным суждением о совершенной красоте и выражением вкуса о прекрасном, доставляющим удовольствие, независимо от того, принадлежит ли это мнение специалисту или дилетанту. Вернемся к наблюдению Канта, что восприятие объекта, доставляющего нам незаинтересованное, или чистое, удовольствие, является беспонятийным. Речь идет о восприятии и созерцании единичного как такового, а не о качестве того или иного вида объекта.
Напротив, экспертное суждение о совершенной красоте не может быть лишено понятийного содержания, так как это суждение об отдельном объекте всегда рассматривает не единичное как таковое, а частный случай определенного класса предметов.
Знание, используемое при экспертном суждении, — это знание о классе, объекты которого обсуждаются. Профессионализм специалиста заключается в различении градаций безупречного, которыми обладают более или менее совершенные образцы рассматриваемого класса. Поэтому профессионал, выносящий экспертное суждение по поводу греческого храма, не сможет должным образом оценить готический собор, а эксперт, высказывающий мнение о цветах, вряд ли сможет оценить собак.
Объективность истины заключается в том, что она для ошибающегося индивидуума не универсальна. То, что считает благом один человек, желания которого противоположны его потребностям, не является благом ни для него, ни для других. В этом состоит объективность блага. То, что становится истиной для человека, чьи суждения верны, должно быть универсальной истиной. Благо для человека, чьи желания правильны, должно считаться благом и всеми остальными.
В вопросах красоты подобные соответствия становятся некорректными. Прекрасное для человека с дурным вкусом, получающего удовольствие от второсортных объектов, действительно является для него красивым, независимо от того, что думают другие, включая экспертов. Объекты, обладающие совершенной красотой по мнению экспертов, могут не доставлять удовольствие многим дилетантам; и мы не можем приказать им восхищаться этим и получать удовольствие. Мы можем лишь сказать, что они должны учиться получать удовольствие от совершенного.
Подводя итог, скажем, что удовольствие — величина субъективная, то есть относится к сфере вкуса, о котором нет смысла спорить. Лучшие в мире винные эксперты могут считать красное бордо определенного года наилучшим образцом кларета. Из этого не следует, что человек, предпочитающий белое вино красному или бургундское кларету или любящий виски больше вина, должен получать удовольствие от вина, награжденного золотой медалью.
Все сказанное о вине верно и в отношении всего остального, что, с одной стороны, может быть оценено экспертами с точки зрения совершенства, а с другой — доставлять или не доставлять удовольствие отдельным людям.
Сделаем еще одно умозаключение. Читатели, неудовлетворенные и расстроенные тем, что я сказал о совершенной красоте — внутренней безупречности объекта, признаваемой экспертами, — имеют на это право. Они справедливо ожидали чего-то большего: ясного и точного определения того, что характерно для всех объектов, обладающих совершенной красотой.
Мне понятны эти неудовлетворенность и сожаление. Я сам испытывал подобные чувства. Экспертные суждения, например, в определенной области искусства могут основываться на принципах и критериях внутреннего совершенства, принятых в этой сфере. Но их оценки редко бывают единодушны.
Даже если они пришли бы к согласию по вопросу объективных критериев и вынесли бы суждение в соответствии с принципами, согласие с которыми означало бы признание истинной совершенной красоты в определенном объекте, — этого все равно было бы недостаточно.
От философа, рассматривающего идею красоты, можно было бы ожидать большего. Обсуждая понятия истины и блага, философ остается интеллектуально честным. Он может рассказать нам, в чем состоят истина и благо — в принципе, а не по частным мелочам. Но получается, что при обсуждении идеи красоты философ не может придерживаться такой интеллектуальной честности.
Я хотел бы написать эту главу в философском стиле, не разочаровывая своего читателя, но оказалось, что я не в состоянии представить ясного и точного определения, в чем состоит красота и какова ее объективность, — но именно такие дефиниции и ожидали от меня читатели. Мне это не удалось по двум причинам. Во-первых, я не смог найти ясного и точного определения в литературе по данной теме. Во-вторых, я недостаточно проницателен и мудр, чтобы сформулировать его сам.
Однако разочарованные читатели должны использовать свою неудовлетворенность, превратив ее в вызов, — совершить самим то, что не удалось до сих пор никому. Что следует делать? Выяснить, какие общие качества присутствуют в самых разных объектах, например: роза восхитительной красоты, получившая первый приз на выставке; «Крейцерова соната» Бетховена[39]; гол, забитый на последней минуте матча; «Пьета» Микеланджело[40]; японский сад камней; мильтоновский сонет «О слепоте»[41]; небо в красочных фейерверках — и так до бесконечности.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Благо красоты и красота истины
В средневековом списке трансцендентальных понятий истина и благо находятся в числе шести всеохватывающих идей, но красоты в их ряду нет. Это обосновывается тем, что красота, с одной стороны, является особым видом блага, а с другой — этот вид блага можно назвать и особой разновидностью истины.
Для особого блага, которым является красота, доставляющая удовлетворение, характерен вид приносимого ею удовольствия — чистого и бескорыстного. Обычные вещи, которые мы считаем хорошими, доставляют нам радость и удовлетворение, когда мы приобретаем их, владеем ими, используем или употребляем их. Это благо, которое мы имеем. В практическом смысле мы заинтересованы в обладании ими. Удовольствие, которое мы получаем от владения, нельзя назвать незаинтересованным, или бескорыстным.
Напротив, красота объекта — это благо, которое мы не приобретаем и которым не владеем, мы рады просто знать о нем — воспринимать и созерцать его. Обычное благо и тот вид блага, которым является красота, отличаются тем, как мы ведем себя по отношению к объекту.
Когда мы рассматриваем вещь саму по себе, в отрыве от нашего к ней отношения, то мы имеем дело с ее совершенной красотой как с особым видом блага.
Все типы объектов могут быть упорядочены по степени их внутренней безупречности или совершенства. Как мы говорили в предыдущей главе, эксперты оценивают достоинство сортов кофе, чая, вин. Расположение результатов такой оценки на шкале достоинства может быть представлено как определение, какой объект обладает большим превосходством, а какие находятся ниже его в порядке убывания совершенства.
Степени совершенного превосходства и качества таких продуктов, как кофе и вино или ножи и мечи, принадлежат к категории блага, которое мы хотим иметь — хотим приобрести и использовать. Совершенная красота является особым видом превосходства или качества. Она принадлежит к категории блага, которое мы хотим знать, а не иметь и потреблять. Именно это делает совершенную красоту особым видом блага.
Если рассматривать красоту вне ее отношения к нам, то превосходство объекта, приобретаемого для пользования или приносящего чистое удовольствие при его созерцании, — приобщает прекрасное к особому виду блага еще в одном смысле. В предыдущих главах мы говорили о такой разновидности блага, которое соразмерно с бытием объекта самого по себе.
Степень блага, присущего разным видам, равна той форме, в которой эти виды существуют. Имеющий бульшую силу действия и противодействия соизмеримо обладает и большей степенью блага. Как мы знаем, согласно Августину Блаженному, жемчужина более ценная по сравнению с мышью, но животное обладает бульшим экзистенциальным благом, так как, будучи живым существом, имеет бульшую способность к действию и противодействию по сравнению с жемчужиной. Лучше быть мышью, чем жемчужиной. Экзистенциальное благо относится к категории благо бытия, отличающейся от категорий благо обладания, благо действия или благо познания.