Но у Баслима была идея. Единственные, кто посещает и нас, и Девять Миров, — это Вольные Торговцы. Однако они бегут от политики как от огня — полагаю, ты знаешь об этом не хуже меня, — и всеми силами стараются не нарушать местных обычаев. Но у Баслима с ними установились особые отношения.
Я думаю, ты знаешь, что те люди, которых он спас, были именно Торговцами. Баслим сообщил в корпус «Икс», что имеет возможность передавать донесения через своих друзей. И ему разрешили попробовать. По-моему, никто даже не догадывался, что он захочет избрать для прикрытия личину нищего; сомневаюсь, чтобы он планировал такое заранее, но Старик был великим импровизатором. Как бы то ни было, он обосновался на Саргоне, годами вел наблюдение и слал свои сообщения.
Это все, что было известно до сих пор, и я хотел бы выжать из тебя все, что знаешь ты. Ты можешь рассказать нам о методах его работы. В первом отправленном мной сообщении нет ни слова о методах. Другие агенты могли бы использовать его опыт.
— Я расскажу вам все, что знаю, — грустно ответил Торби. — Но мне известно немногое.
— Ты знаешь больше, чем думаешь. Попробуем вытащить содержимое твоей памяти под гипнозом.
— Все что угодно, если это поможет делу отца.
— Поможет. И вот еще что… — Брисби пересек кабинет и вернулся, держа в руках лист бумаги, на котором был изображен силуэт звездолета. — Что это за корабль?
Торби вытаращил глаза.
— Саргонезский крейсер.
Брисби показал другой листок.
— А это?
— Хм… похож на работорговца, который садится в Джуббулпоре дважды в год.
— Ничего подобного! — яростно воскликнул Брисби. — Это картинки из наших архивов, тут изображены корабли, построенные нашей крупнейшей верфью! И если ты их видел в Джуббулпоре, то эти корабли — копии, либо куплены у нас!
Торби задумался.
— Они сами строят свои корабли.
— Да, мне так и говорили. Но полковник Баслим передавал нам серийные номера судов — одному богу известно, как он добывал эти сведения; может быть, ты догадаешься. Он утверждает, что работорговцы получают поддержку из наших миров! — с невыразимым отвращением произнес Брисби.
Торби регулярно посещал рубку — иногда для того, чтобы встретиться с Брисби, порой — чтобы подвергнуться расспросам под гипнозом, проводимым доктором Кришнамурти. Брисби каждый раз напоминал, что идентификационный поиск продолжается, и внушал мальчику, что тот не должен падать духом: установление личности может занять много времени. Постоянные упоминания изменили отношение Торби к поиску. Раньше он считал его чем-то бесполезным, теперь же думал о нем как о вполне реальном деле, могущем уже очень скоро принести ощутимые результаты. Торби даже начал задумываться о своей семье, гадал, кем был он сам, — как было бы здорово узнать это, стать таким же, как все прочие люди.
Брисби был гораздо менее оптимистичен: в день старта с Гекаты он получил инструкцию не допускать Торби к работе на жизненно важных участках. Полковник надеялся, что поиск сразу даст положительный результат, и держал это известие при себе, так как был непоколебимо уверен, что Баслим никогда не ошибается и вскоре все прояснится.
Когда Торби перевели в боевую рубку, Брисби вспомнил о предписании и забеспокоился: то был «секретный» отсек, закрытый для посетителей. Полковник успокоил себя мыслью, что непосвященный не сможет увидеть там ничего, что могло бы повлиять на безопасность судна, и, кроме того, парень имел отношение к куда более щекотливым делам. Брисби понимал, что ему удалось узнать очень важные вещи — например, о том, как Старик использовал в целях конспирации личину одноногого попрошайки, причем и взаправду вел жизнь нищего: он и мальчик жили только на подаяния. Брисби восхищался его способностью к перевоплощению: это была прекрасная школа для других агентов.
Однако Старик всегда был неподражаем.
Поэтому Брисби допустил Торби к боевым вахтам. Он не стал официально оформлять перевод, чтобы не пришлось докладывать об этом в Бюро Кадров. И с нетерпением ждал сообщения о личности мальчика.
Когда оно прибыло, Брисби совещался с заместителем. Документ был зашифрован, однако Брисби тут же разглядел номер, присвоенный Торби: он сам много раз писал его, отправляя депеши в корпус «Икс».
— Смотри-ка, Стэнк! Здесь говорится о том, кто такой наш найденыш. Подай-ка машинку: сейф открыт.
Через десять минут сообщение было расшифровано. Текст гласил:
ПОЛНЫЙ ИДЕНТПОИСК ТОРБИ БАСЛИМ GDSMN-3 РЕЗУЛЬТАТ НУЛЕВОЙ ПЕРЕДАТЬ В РАСПОРЯЖЕНИЕ БЮРО РАССЛЕДОВАНИИ ГЕКАТЫ
— Стэнк, что за ерунда?
Помощник пожал плечами.
— Так уж легли кости, босс.
— У меня такое ощущение, будто я обманул Старика. Он был уверен, что у мальчишки есть гражданство.
— Не сомневаюсь, что многим миллионам граждан приходится тратить массу времени, чтобы подтвердить свою личность. Возможно, полковник Баслим был прав, но сейчас это невозможно доказать.
— У меня и в мыслях нет передавать куда-то парня. Я чувствую себя ответственным за него.
— Вы ни в чем не виноваты.
— Ты никогда не служил с Баслимом. Помогать ему было сущим удовольствием… Единственным его требованием была стопроцентная надежность. И мне кажется, что я не оправдал его надежд.
— Не стоит упрекать себя. Вы должны подчиниться предписанию.
— Ничего, мы еще поборемся! Эдди! Пригласи ко мне стрелка Баслима!
Торби заметил, что шкипер мрачен, — но он нередко бывал не в духе.
— Стрелок третьего класса Баслим по вашему приказанию прибыл!
— Торби…
— Да, сэр?
Торби удивился: до сих пор шкипер называл его по имени только во время сеансов гипноза.
— Пришло сообщение о результатах поиска.
— Как? — от неожиданности Торби забыл о правилах обращения к старшему по званию. Он ощутил прилив радости: наконец-то он узнает, кто он такой!
— Они не смогли идентифицировать тебя, — Брисби помолчал и отрывисто спросил: — Понимаешь?
Торби сглотнул застрявший в горле комок.
— Да, сэр. Они не знают, кто я такой. Я… никто.
— Ничего подобного! Ты остался тем, кем был.
— Да, сэр. Это все? Я могу идти?
— Минутку. Я должен доставить тебя на Гекату, — и, увидев выражение лица юноши, торопливо добавил: — Но ты не беспокойся. Скорее всего, они позволят тебе продолжить службу, если ты изъявишь желание. Б конце концов, они ничего не имеют против тебя; ты не сделал ничего плохого.
— Да, сэр, — удрученно проговорил Торби.
Никто и ничто… Торби ослепило внезапное видение старого, старого кошмара: он стоит на платформе, слушая, как аукционист во весь голос расписывает его, и видя устремленные на него холодные глаза. Но он взял себя в руки и до конца дня не произнес ни слова. И лишь в темном кубрике он вцепился зубами в подушку и прошептал, глотая слезы: «Папа… Ох, папа!».
Форменные брюки прикрывали его ноги, но в душевой Торби никак не мог скрыть татуировку на левом бедре. Он, нимало не смущаясь, объяснял любопытствующим, что она означает. Реакция людей варьировала от любопытства, легкого недоверия до удивления тем, что на корабле имеется человек, прошедший через такие испытания — пленение, торги, рабство — и невероятным, чудесным образом вновь обретший свободу. Большинство гражданских даже не подозревало, что рабство до сих пор существует; гвардейцы кое-что знали об этом.
Татуировка никого не шокировала.
На следующий день после поступления сообщения о нулевом результате поиска Торби столкнулся в душе с Децибелом. Юноша не проронил ни слова: он сторонился Пибби, хотя они и сидели за одним столом. Но сейчас Пибби сам заговорил с Торби.
— Привет, Торговец!
— Здравствуй, — ответил Торби, откручивая кран.
— Что у тебя на ноге? Грязь?
— Где?
— На бедре. Стой спокойно. Дай я посмотрю.
— Убери свои лапы.
— Не будь таким неженкой. Повернись к свету. Что это такое?
— Метка раба, — вежливо пояснил Торби.
— Правда? Так ты раб?
— Был им.
— Тебя держали в кандалах? Может быть, ты даже целовал хозяйскую ногу?
— Отстань!
— Вы только послушайте его! Знаешь что, мальчик-Торговец? Я думаю, ты сам нарисовал эту печать, чтобы все об этом говорили. Так же, как о том, что ты спалил пиратский корабль.
Торби прикрыл кран и вышел.
За обедом, черпая из миски картофельное пюре, он слышал голос Пибби, но, как всегда, пропускал мимо ушей его бесконечную болтовню. А Децибел все не унимался:
— Эй, раб! Брось свою картошку! Не делай вид, будто не слышишь! Прочисть уши!
Торби послал миску с картошкой по самой короткой траектории, и ее содержимое вошло в прямой контакт с физиономией Децибела.
Выдвинутое против Торби обвинение гласило: «Оскорбление старшего по званию во время рейса на корабле, находящемся в состоянии боевой готовности». Пибби выступил и свидетелем, и пострадавшим.
Полковник Брисби сидел, вперив взор в крышку стола, и на его скулах ходили желваки. Он выслушал заявление Пибби:
— Я просил его передать пюре… а он залепил мне его прямо в лицо.
— И все?
— Ну, сэр… может быть, я обратился к нему не очень вежливо. Но это же не причина…
— Делать выводы я буду сам. Драка имела продолжение?
— Нет, сэр. Нас разняли.
— Отлично. Баслим, хотите что-нибудь добавить?
— Нет, сэр.
— Все было именно так?
— Да, сэр.
Брисби продолжал играть желваками и молча размышлял. Он был полон гнева, чувства, которого не мог себе позволить, находясь при исполнении служебных обязанностей, поэтому заставил себя успокоиться. Нет, тут что-то не так.
Он решил повременить с принятием решения.
— Отойдите назад. Полковник Стэнк…
— Да, сэр?
— Там были и другие. Я хотел бы выслушать и их тоже.
— Они ждут вызова, сэр.
— Очень хорошо.
Торби был приговорен к трем дням карцера на хлебе и воде с отсрочкой исполнения на тридцать суток и разжалованием.
Против Пибби было выдвинуто обвинение в «подстрекательстве к бунту с использованием оскорбительных выражений, относящихся к расе, месту рождения другого гвардейца и прочим обстоятельствам, предшествовавшим вступлению его в должность на борту корабля, находящегося…» — и так далее. Приговор гласил: «Три дня карцера на хлебе и воде, с отсрочкой на девяносто дней, понижение в звании на одну ступень».
Брисби в сопровождении помощника вернулся в свой кабинет. Лицо полковника было хмуро: разбирательство вывело его из себя. Стэнк сказал:
— Хуже всего, что ты наказал мальчишку Баслима. Мне кажется, он был прав.
— Согласен. Однако «подстрекательство» не оправдывает самого бунта.
— Разумеется. Но характер Пибби не нравится и мне. Я хотел бы присмотреться, соответствует ли он занимаемому посту.
— Ну что ж, займись этим. Но, черт побери, мне кажется, что я и сам замешан в этом деле.
— Каким же образом?
— Два дня назад мне пришлось рассказать Баслиму о том, что его не смогли идентифицировать. Он вышел отсюда в шоке. Надо было послушаться психолога. Парень перенес тяжелые испытания и теперь не способен верно реагировать на правильные — я хотел сказать, неправильные — раздражители. И я рад, что дело ограничилось пюре и не дошло до поножовщины.
— Ну, босс! Едва ли можно убить миской картошки!
— Тебя не было здесь в тот момент, когда я сообщил мальчику о неудаче поиска. Торби решил, что теперь он никто. Эта мысль очень больно ранила его.
На пухлое лицо Стэнка легла тень задумчивости.
— Босс, сколько лет было мальчику, когда его захватили в плен?
— Криш считает, около четырех.
— Скажите, шкипер, в каком возрасте у вас взяли отпечатки пальцев, определили группу крови, сфотографировали глазное дно и так далее?
— Как только я пошел в школу.
— И у меня тоже. Но готов спорить, на многих планетах эти данные снимаются еще позже.
Брисби моргнул.
— Так вот почему у них нет ничего о Баслиме!
— Возможно. А вот на Рифе ребенка идентифицируют сразу после рождения.
— И у нас тоже. Но…
— Да, да, это общее правило. Но как?
Брисби побледнел и грохнул кулаком по столу.
— Отпечатки ступней! А мы их не выслали, — и рявкнул в микрофон: — Эдди! Баслима ко мне, немедленно!
Торби с мрачной миной на лице спарывал шевроны, которые с таким удовольствием носил, увы, недолго. Он был потрясен этим безапелляционным решением. Но, услышав приказ, он поспешил исполнить его.
Брисби бросил на него короткий взгляд.
— Баслим, снять обувь!
— Сэр?
— Снять обувь!
Через сорок восемь часов из Бюро Кадров поступил ответ на депешу Брисби, дополненную отпечатками ступней. «Гидра» получила его во время завершающего этапа пути к Ултима Туле. Полковник расшифровал сообщение лишь после того, как корабль благополучно опустился на поверхность планеты.
Он прочел:
ГВАРДЕЕЦ ТОРБИ БАСЛИМ ИДЕНТИФИЦИРОВАН КАК ПРОПАВШИЙ ТОР БРЕДЛИ РАДБЕК С ЗЕМЛИ НА ГЕКАТУ НЕ ПЕРЕСЫЛАТЬ ОТПРАВИТЬ НА ТЕРРУ ПОВТОРЯЮ КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ ОТОСЛАТЬ НА ТЕРРУ
Брисби прищелкнул языком.
— Полковник Баслим никогда не ошибался — мертвый или живой.
— Босс…
— Да?
— Прочитайте еще раз. Обратите внимание на то, кто он.
Брисби перечитал сообщение и сдавленным голосом произнес:
— Ну почему такие истории случаются именно с «Гидрой»? — и крикнул, распахнув дверь: — Эдди!
Торби пробыл на прекрасной Ультима Туле всего лишь два часа двадцать семь минут. Пройдя в космосе триста световых лет, из всех прелестных пейзажей планеты он увидел лишь кусок летного поля между «Гидрой» и почтовым курьером Гвардии «Ариэль». Через три недели Торби прибыл на Терру. Он был совершенно ошеломлен и подавлен.
Глава 17
Милая Терра, Матерь миров! Какой поэт, посчастливилось или нет ему посетить Землю, не пытался передать тоску человечества по своей колыбели… ее свежие зеленые холмы, гряды облаков, безбрежные океаны, ее чарующее материнское тепло!
Торби впервые увидел легендарную Терру на экране почтового курьера «Ариэль». Капитан Гвардии Н'Ганга прибавил усиления и показал юноше остроконечные вершины египетских пирамид. Торби не знал об их историческом значении и уставился в другое место экрана. Однако ему понравилось смотреть на планету из космоса: он впервые удостоился такой привилегии.
На «Ариэле» было довольно скучно. Почтовый корабль — одни лишь двигатели и топливные баки и очень мало жизненного пространства — управлялся тремя инженерами и тремя астронавигаторами; они либо несли вахту, либо спали. Поначалу к Торби отнеслись прохладно — капитан Н'Ганга был раздосадован указанием «подождать пассажира» с «Гидры». Почтовое судно должно идти без задержек, никого не беря на борт.
Но Торби вел себя прилично, разносил еду с камбуза и проводил все свободное время за чтением (библиотека представляла собой небольшой ящик в столе шкипера), и к тому времени, когда корабль вошел в Солнечную систему, раздражение капитана улеглось… Но когда он получил приказ садиться на поле Галактических Предприятий вместо того, чтобы идти на Базу Гвардии, Н'Ганга вновь впал в ярость. Вручая Торби свидетельство об отставке и чек от казначея, капитан с видимым облегчением пожал юноше руку.
Выглянув наружу, Торби вместо веревочного трапа (стальных на почтовых кораблях не бывает) увидел поданное к борту подъемное устройство. Его платформа остановилась у комингса, и юноше оставалось лишь ступить на нее. Внизу его ожидал мужчина в форме Галактических Предприятий.
— Мистер Радбек?
— Да, полагаю, это я.
— Прошу сюда, мистер Радбек.
Они спустились на лифте под землю в прекрасно отделанный зал. Торби, все эти недели не имевший возможности толком помыться в тесной стальной коробке, почувствовал себя неуютно. Он робко огляделся.
Его встречали восемь или десять человек, ближе всех стояли седовласый самоуверенный мужчина и молодая женщина. Одежда каждого из них стоила поболее годового жалованья гвардейца. На костюм мужчины Торби не обратил особого внимания, но наметанный глаз Торговца оценил платье женщины, подчеркнутая скромность которого стоила немалых денег.
С точки зрения Торби, впечатление несколько портила ее высокая прическа — величественное сооружение, в котором зелень переплеталась с золотом. Торби только моргнул, рассмотрев покрой ее одежды; ему доводилось видеть богатых дам Джуббулпора, в жарком климате которого одежда служила лишь украшением, но, по-видимому, к проблеме обнаженного тела здесь относились иначе. Торби с тоской подумал о том, что ему вновь придется привыкать к новым обычаям.
При выходе из лифта его встретил импозантный мужчина.
— Тор! Добро пожаловать домой, мой мальчик! — он схватил Торби за руку. — Я Джон Уимсби. Сколько раз, бывало, я качал тебя на коленях! Зови меня дядя Джек. А это твоя кузина Деда.
Девушка с зелеными волосами положила руки на плечи Торби и поцеловала его. Он был слишком ошарашен, чтобы ответить ей тем же.
— Как хорошо, что ты вернулся домой, Тор!
— Э-э… спасибо.
— А теперь поздоровайся с бабкой и дедом, — воскликнул Уимсби. — Профессор Бредли… и твоя бабушка Бредли.
Бредли был старше Уимсби, сухощавый и стройный, хотя и с небольшим брюшком; у него была тщательно подстриженная бородка. Как и Уимсби, он был при параде: пиджак, короткая накидка, впрочем, не столь изысканного покроя. У женщины было доброе лицо и живые голубые глаза; ее одежда не имела ничего общего с платьем Деды, но шла ей. Она чмокнула Торби в щеку и тихо произнесла: