Но оттянуть силы датчан не получилось, они воевали в Англии, а норвежцы со своим собственным королем справились сами.
Делать в Ингерманландии Ярославу было уже нечего, снова бросаться на юг не стоило, и князь возвращался в Новгород.
* * *Время от времени князь вслушивался в голоса дружинников, пытаясь найти тех, что разговаривали ночью подле его шатра, но голоса казались похожими. И все же он нашел, но не товарища по несчастью, а его приятеля, который должен был сообщить Зорянке про мнимую смерть ее мужа.
Ярослав жестом подозвал к себе дружинника, отвел чуть в сторону:
– А где твой друг?
– Какой? – широко раскрыл глаза тот.
– У которого Зорянка жена.
Было видно, как смутился воин, но глаза Ярослава смотрели строго:
– Не елозь, я слышал!
– Дак… нету его.
– Врешь?
– Не, – помотал головой говоривший, уже поняв, что князь не сердится. – Он ранен сильно, оставили в сельце неподалеку. Баба там хорошая, выходит, небось. А деньги я Зорянке передам, верное слово!
– Как зовут-то друга?
– Карислав.
– А крещен как?
– А крещен Леонтием, – быстро поправился дружинник. Все помнили, что князь нехристей вовсе не жалует, а уж в дружине так просто не терпит.
Ярослав подумал, что крестивший Карислава священник подобрал не то имя, но выговаривать не стал.
– Ладно, иди. А бабе-то что оставил, чтоб за другом ходила?
– Я свое оставил, она его в ы ходит. И Зорянку в обиду не дам. Только зря он так, женка его верная… А что другого любит, так знать судьбина такая…
Ярослав невесело усмехнулся.
В Новгород возвращались победителями…
* * *Князь вернулся в Новгород, только когда встал лед. Ему уже сообщили и о рождении сына, и о гибели неуемного Олава. Пожалев, что норвежец не послушался, Ярослав порадовался, что сыновей прибыло. Огорчило только имя, данное мальчику княгиней, – Хольти. К чему русскому княжичу норвежское имя? Захотела уколоть? Получилось… Обиделся и дал свое – Всеволод, а крестил Андреем. Всеволод – будущий отец князя Владимира Мономаха и любимец отца.
Ингигерд была в церкви, когда к ней подошла Орина и тихонько сообщила о приезде Ярослава. Едва удержавшись, чтобы не отправиться домой тут же, княгиня кивнула и с утроенным вниманием стала слушать службу. Сердце норовило выскочить из груди, произносимые священником слова пролетали мимо, мысли путались. Что Ярослав скажет при встрече, что сказать ему?
За прошедшее время Ингигерд вдруг поняла, что любит своего хромого мужа, что не может прожить без его горячих ласк и ночки, что никто другой ей не нужен. Она дивилась, как могла столько лет думать об Олаве, когда рядом был Ярослав?!
Но теперь все изменится, теперь она будет не просто верной, но и горячо любящей женой! Она сумеет сделать Ярослава самым счастливым мужчиной на свете!
Ингигерд даже в голову не приходило, что она могла опоздать со своими благими намерениями, казалось, что если муж любил ее до сих пор, то будет любить и впредь, а уж если она сама осознала, что любит Ярослава, то счастливей пары отныне не сыскать!
* * *Князь играл с маленьким Всеволодом, держа того на руках. Мамка малыша, рябая Параша, ревниво следила, чтобы крепкие мужские руки не причинили ребенку неудобства, но это излишне, счастливый Ярослав держал сынишку так бережно, что можно было только подивиться.
Увидев жену, он передал мальчика Параше, та проворно шмыгнула вон, ни к чему мешаться под ногами, когда князь с княгиней встретились после стольких дней разлуки. Все слуги знали, что Ярослав горяч в ложнице, и княгиня на сей раз ждала мужа, это тоже все видели.
Обычно после нескольких дней отсутствия Ярослав крепко сжимал жену в объятиях, покрывал поцелуями ее лицо, каждый пальчик, а она со смехом отстранялась. Ингигерд ожидала того же, но на сей раз муж остался невыносимо спокоен. Он поприветствовал ее словно чужую, поинтересовался здоровьем и не более!
– Ярослав!..
У князя чуть приподнялась левая бровь:
– Ты не стала жить в Альдейгьюборге? Все же терем пришелся не по нраву?
– Я твоя жена и должна жить рядом с мужем.
Честно говоря, Ингигерд просто растерялась и не знала, что ответить. Она ожидала чего угодно, но только не ледяного спокойствия!
– Я не неволю. Ты можешь даже уехать домой, как грозила, но дети останутся здесь!
– Я не собираюсь никуда уезжать. Я всегда была тебе верной женой.
Князь отвернулся к окну и теперь смотрел на белые облака в синем небе. Голос его прозвучал глухо:
– Я знаю. Но всегда любила другого.
– Олава больше нет…
Кажется, он удивился, резко обернулся. И почти сразу глаза стали насмешливыми:
– Ах вот в чем дело…
– Ярослав…
Князь поднял руку, останавливая ее.
– Ингигерд, ты знаешь, что я любил тебя с первой нашей встречи. Любил сильнее всех на свете, готов был сделать для тебя все! Но тебе не нужна моя любовь, тебе нужен Олав. Наверное, он краше, умнее, лучше… был… Он всегда стоял между нами, даже на ложе стоял! Если я не смог занять место в твоем сердце при его жизни, то тем более не стану делать это после его смерти. Я не спрашиваю тебя, чем он лучше, сердцу не прикажешь. Живи как знаешь, неволить тебя своей любовью я больше не буду. Развода не дам, на Руси это не положено, да и у детей должна быть мать, а мать ты хорошая. Для всех мы по-прежнему князь и княгиня. Захочешь в Альдейгьюборг – езжай, я уже распорядился, чтобы злосчастный терем разобрали. Захочешь навестить родных – тоже езжай, но детей не пущу. И с Магнусом все будет по-прежнему. Я не держу зла ни на кого, ни на Олава, ни на Магнуса, ни на тебя.
Ингигерд смотрела на мужа глазами, полными слез. Совсем не такой она представляла себе их встречу. Как доказать, что Ярослав нужен ей, что сердце все изнылось в ожидании, что мысли об Олаве давно выброшены из головы, да и были ли настоящими?
Князь шагнул к жене. Если бы в тот миг она хоть чуть подалась навстречу, были бы забыты все раздоры, все обиды, но Ингигерд не почувствовала этого, осталась стоять на месте, в голове билась только одна мысль: как доказать Ярославу, что он дороже всех? А ему не нужно было ничего доказывать, достаточно просто спрятать заплаканное лицо на груди, князь все понял бы без слов, сердцем. На миг замерев, Ярослав ждал, но жена не сделала такого нужного шага.
Он протянул руку, отирая слезинку в уголке ее глаза:
– А вот плакать не надо. Я тебя не неволю ни в чем. Насильно мил не будешь…
Ей бы схватить эту руку, покрыть поцелуями, а потом целовать лицо, немного грустные, все понимающие глаза, а она стояла столбом! Когда за князем закрылась дверь, Ингигерд вдруг разрыдалась, бросившись на ложе.
* * *У князя много забот, к тому же он долго не был в городе. В Киеве снова сидел Брячислав, в Чернигове спокойно Мстислав, за них можно не беспокоиться, но дела в Новгороде за него никто решать не будет. А их накопилось много.
Кроме обычных, у Ярослава окончательно созрела задумка обучать грамоте не только своих собственных детей, но и тех, кто к ней окажется способен, будь он хоть купецким сыном, не то что боярским, а то и вовсе смердом. Город был не против, кому же помешают грамотные люди? Чем больше таковых, тем богаче сам Новгород.
Ярослав отобрал три сотни новгородских детей для учебы и время от времени сам заходил смотреть, как у них успехи.
Вот и в тот день он отправился в школу, находившуюся в старых епископских покоях. Первый епископ Новгорода Иоаким, с которым раньше советовался Ярослав, умер. Иоаким сам выбрал себе преемника – Ефрема. Но и с новым, и даже с прежним епископом у князя отношения разладились, не поверил, что не мог Иоаким уберечь от беды Илью. Ефрем же показал себя человеком, несомненно, одаренным, но не всегда справедливым, что очень не нравилось князю, но пока Ярослав терпел.
Софийской сторона Детинца названа по имени храма. Тринадцать глав Софии блестят на солнце, видны издалека. Новгородская София поставлена хотя и деревянной, а все же раньше киевской. Потому, когда кияне задаются, что их собор больше и каменный, новгородцы фыркают, точно им что гадкое под нос сунули, мол, повторили нашу и рады. Это извечный спор Новгорода и Киева – у кого что лучше и крепче. Но для новгородцев спор бесполезен: где еще есть такие резные столбы, как у Софии? Мастера-резчики постарались, дня не хватит, чтобы рассмотреть всех диковинных зверей, что на дубовых столбах. А если еще и каждый листик чудных растений разглядывать, так полжизни за таким занятием проведешь. Новгородцы проводили, приходили в Софию не только службы ради, но и поглазеть. Дивясь искусной работе мастеров, поднимали головы все выше, взоры невольно устремлялись к Богу. Божественная красота резной Софии изрядно помогала епископу и его священникам.
Новгородцы любят украшать все вокруг, как, наверное, и все остальные люди. Даже простая ложка, какую каждый вырезать может, и та с изгибами да загогулинами. Глаз должен видеть вокруг себя только красивое, тогда и человек будет добрее. Душа русича требовала, чтобы и ручка ковшика была утицей, и перила моста резные, и столбы Софии изукрашены…
Новгородцы любят украшать все вокруг, как, наверное, и все остальные люди. Даже простая ложка, какую каждый вырезать может, и та с изгибами да загогулинами. Глаз должен видеть вокруг себя только красивое, тогда и человек будет добрее. Душа русича требовала, чтобы и ручка ковшика была утицей, и перила моста резные, и столбы Софии изукрашены…
На мосту всегда народ, снует туда-сюда, у каждого дел много. Князя приветствуют, кто шапку ломит загодя и в пояс кланяется, кто только голову опустив, кто и просто приветственно взмахнув руками, как два нурманских купца, что торопятся с Софийской стороны на Торговую. Голоса с Торговой стороны слышны до середины Волхова. Кричат сбитенщики, калачники, многие, кто торгует вразнос. Князь оглянулся. Городу мороз нипочем, и не такие видал. У самого Волхова стоят баньки входом к воде. Несмотря на мороз, из одной выскочил мужик, бросился в прорубь, что загодя сделана, и тут же обратно в жар парной. Ярослав рассмеялся – какой норманн или свей такое выдержит? А уж о ромеях и говорить нечего!
Служка решил, видно, что князь идет к епископу, бросился упредить, позвать Ефрема. Ярослав махнул рукой:
– Не кличь, я в школу зайду.
К посещениям князя привыкли, он свой, потому и не суетились. Ярослав тихонько остановился у двери в бывшую трапезную, откуда доносились звуки голосов. Ученики чуть нараспев читали какую-то книгу. Постоял, послушал, потом все же толкнул дверь. Хотелось посмотреть, чему учатся и, главное, как.
Отец Илия, длинный и тонкий, весь седой от немалых лет, чуть склонил голову, приветствуя князя. Однако внимательно следил, достаточно ли резво вскочили ученики, хорошо ли поклонились. Остался доволен. Ярослав чуть усмехнулся, показал, чтобы сели и продолжили учебу. Немного посидел, послушал, как читают, не удержавшись, попросил, чтобы и счет показали. Отец Илия с удовольствием попросил выйти к нему одного из мальчиков, дал задание на быстрый счет. Тот справился. Князь тоже спросил, ученик снова не оплошал и третье осилил легко и быстро. Ярослав довольно кивнул, поинтересовался:
– Как зовут? Откуда?
За ученика ответил отец Илия:
– Саввой. Тутошний он, новгородский.
Князь положил руку на плечо мальчика:
– А как с остальным? Читает бойко ли?
Снова с удовольствием кивнул Илия, потянулся за книгой, чтоб показать князю, но тот остановил:
– Верю. На содержание этого ученика деньги взять из моей казны. Ежели будет способности и дальше проявлять недюжинные, мне скажешь, увеличу плату.
Повернулся к остальным ученикам, не слушая сбивчивую благодарность мальчика:
– И остальные знать должны: кто станет учиться толково, того поддерживать всегда буду! И теперь и дальше!
Едва успела за князем закрыться дверь, отец Илия сурово выговорил ученику:
– Что ж ты князя не благодарил, дурья твоя башка?!
Тот стоял, растерянно улыбаясь и почему-то кивая вихрастой, давно не стриженной головой. Илия усмехнулся:
– Садись уж, везучий ты наш!
А князь с удовольствием вспоминал толкового ученика. Если таких в Новгороде много сыщется, то никаких чужеземных мудрецов не надо. Дети учились всего два месяца, однако сын смерда успел освоить и азбуку, и счет. Не всегда боярские дети сообразительней простых, не всегда. Даже среди князей было мало грамотных, не говоря уже о боярах, а тут вон дети смердов учатся. Надо учить и таких, пусть Новгород не только руками мастеровых славится да купцами своими, но и ученым людом тоже!
* * *За такими заботами легче переносилась душевная боль из-за разлада с Ингигерд. Кроме того, у князя была еще одна потеря – умер верный и надежный Рёнгвальд. Его старший сын не пожелал взять земли отца под свое правление, вернулся в Швецию и получил от Энунда обратно Гаутландское ярлство, принадлежавшее отцу до его отъезда на Русь. Ладогу унаследовал младший Эйлив на тех же правах и условиях – кормление в обмен на защиту от нападений. Все были довольны.
* * *За окном снова морось и мглисто. Год выдался мокрым, тяжелые тучи день за днем висели над городом и округой, но не сыпались пушистым снегом, а наполняли все вокруг противной влагой. Холодная, пронизывающая, словно плесень, она впитывалась в одежду, в кожу, вползала в дома и, казалось, души людей.
Чтобы защититься от навеваемой ею тоски, люди топили печи, жгли свечи, разговаривали громче обычного…
Ингигерд тоже тосковала, но у княгини на то были и свои причины.
Князь вернулся, но уже который день не приходил к ней в ложницу. Днем Ярослав приветлив, даже ласков, но эта ровная приветливость и страшна для Ингигерд. Уж лучше бы вышел из себя, накричал, попробовал ударить, чего не сделал тогда. Даже ударил! Но только не молчал.
В ложнице жарко, все же новгородские печи дают тепла много больше каминов с открытым огнем и держат это тепло долго. Ингигерд куталась в большой плат из-за задумчивости. Дверь в ложницу не заперта, девка отослана спать в каморку у лестницы, чтобы невзначай не спугнуть князя. Если тот придет…
Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, княгиня попробовала взять книгу. Она, как и Ярослав, очень любила читать, правда, князь все больше читал, словно важную работу выполнял – к книгам относился бережно, устраивал на столике, свечу долго пристраивал так, чтобы и свет хорошо падал, и воск на страницы не попал, листы переворачивал осторожно. Сама Ингигерд проще, она брала книгу на колени и сидела у огня, довольствуясь его пламенем. Правда, княгиня больше любила поэзию.
Вот и теперь она взяла записи, присланные из Швеции, но ничего не лезло в голову. Помаявшись, Ингигерд отложила книгу и принялась смотреть на огонь. Она знала, что предки часто советовались с пламенем, пытаясь понять, как поступить.
Потрескивание поленьев обычно успокаивало, даже убаюкивало, но только не сейчас. Все мысли были о Ярославе, вернее, о том, как вернуть доверие и любовь мужа. Вдруг Ингигерд охватила паника: а если он совсем ее разлюбил?! И княгиня отчетливо поняла, что ничего ужасней для нее быть не может.
Стоя на коленях перед образом Богоматери, горячо шептала просьбу о помощи! Сколько так простояла – не знала и сама, но, наверное, долго, потому что поленья прогорели.
Молитва очистила душу, но скорбь оставалась. И тут она поняла, что должна сделать!
* * *Ярослав засиделся за книгой, как обычно по вечерам. Вчитываясь в строчки, повествующие о чужих жизнях и деяниях, он все пытался сопоставить с ними свои собственные. Выходило не всегда достойно, слишком много наделал князь ошибок в своей жизни. И хорошо понимал, что должен искупить все, что можно. Одно Ярослав знал точно – он не хочет воевать! Не хочет видеть, как льется кровь сородичей в борьбе князей между собой за власть!
О жене старался не думать, запретил себе еще со времени отъезда Олава и его гибели. Только он знал, чего стоило держаться с любимой женщиной ровно и приветливо, не выдавая ни словом, ни взглядом бушующих мыслей и желаний.
Ингигерд поднялась, поплотнее запахнулась в большой плат и решительно направилась к двери. Холодный пол перехода быстро вернул ее от раздумий к действительности, но княгиня не вернулась, напротив, зашагала быстрее.
Приткнувшийся у двери князя гридь, кажется, дремал, увидев Ингигерд в белом, он даже вздрогнул, быстро перекрестился, но вовремя сообразил, кто перед ним, и теперь нерешительно смотрел на нее.
– Князь спит? – видя замешательство охранника, поинтересовалась Ингигерд.
– Не-е…
И все равно дурень стоял, закрывая дверь. Такого не бывало, чтоб княгиня сама сюда приходила, потому и потерял дар речи. Она подумала другое:
– У него там… кто-то?..
– Не! – решительно замотал головой гридь.
– Так пусти! – отодвинула его княгиня и, решительно дернув тяжелую дверь, шагнула внутрь.
Ярослав повернул голову от книги, замер, увидев у входа Ингигерд, потом встал, насколько смог быстро:
– Что?! С детьми что?!
Та замотала головой:
– Нет, все в порядке.
Она стояла босая, дрожащая не столько от холода и сырости, сколько от волнения и отчаянья.
– Ярослав, ты… не идешь… я сама… пришла… – Переступила окоченевшими ногами и зачем-то добавила: – Не потому что Олава нет…
И тут князь задал вопрос, ответа на который так боялся все эти месяцы:
– Всеволод… его?..
Ингигерд даже не сразу осознала вопрос, а когда поняла, даже задохнулась:
– Нет! Что ты? Нет! Я и в мыслях…
Он закрыл ее рот своими губами, взяв лицо в руки. Большой плат упал на пол, но он уже не был нужен, княгиню согрел муж.
Между ними рухнули все преграды, даже те, что существовали в день свадьбы. И не было счастливей этих двоих в эту ночь! Две изболевшиеся души прильнули друг к другу, два тела сплелись между собой, чтобы зародилась новая жизнь.
Через девять месяцев в положенный срок родилась дочь Анна – умница и отцовская любимица, будущая королева Франции и мать короля Филиппа.