– Роже, если бы я не видел перед собой Анны, то решил бы, что ты преувеличиваешь, сильно преувеличиваешь.
Тот усмехнулся:
– Когда мы подъезжали к Киеву, нас сопровождал парень, не закрывавший рта от похвальбы про свою страну и киевского князя. Мы решили, что врет, уж очень выходило дивно и богато, но когда увидели золоченые купола соборов, то поверили.
Король недоверчиво уставился на епископа, тот все понял и рассмеялся:
– Я не все написал вам, Ваше величество, вы все равно не поверили бы. И еще многое расскажу. Анна Киевская прибыла из страны, много богаче не только Франции, но половины Европы, вместе взятой. Ее приданое вы не смогли бы получить в качестве дани со всех владений и за год. Купола соборов в Киеве, а говорят, и в других городах, там действительно покрывают золотом, чтобы блестели на солнце. И умопомрачительно дорогими мехами устилают сиденья, чтобы было мягче. И грамотны там едва ли не все, не только князья. Сам князь Ярослав свободно читает по-гречески и на латыни, знает шведский, очень любит книги. Младший брат Анны свободно говорит на пяти языках.
Но и люди некняжеского рода тоже грамотны! В Киеве князь ежегодно собирает множество подходящих возрастом детей и велит учить их грамоте и быстрому счету. Все должны уметь читать. У князя Ярослава большое количество книг, привезенных из Византии, переписанных в самом Киеве…
Видя, что совсем испортил Генриху настроение, Роже пожалел короля и решил того успокоить:
– Но Рауль прав, Анна – девушка, хотя и грамотная. Она тоже мечтает о любви и ласке, и ее сердце не занято. Постарайтесь занять его, Генрих, и Анна подарит вам много часов и лет счастья. А что касается Евангелия, то пусть коронуется на чем хочет, большой беды в том нет, еще ни разу не короновали королеву Франции, почему бы это не сделать на Евангелии, данном дочери ее отцом, всесильным правителем богатой страны?
Генрих махнул рукой:
– Да пусть клянется на чем угодно. Ты уверен, что она не будет презирать меня?
– Далось вам это! Я немало рассказывал ей о Вашем величестве хорошего, постарайтесь не испортить созданное впечатление, будьте ласковы, и вы получите лучшую жену, о которой только можно мечтать.
* * *Они не заметили, что сообщение о свободном сердце будущей королевы ввергло в задумчивость Рауля. Он был женат, но забыть синие очи невесты Генриха никак не мог. А жена… пусть себе живет в имении и воспитывает сыновей! У короля появился серьезный соперник за любовь его будущей супруги. Рауль де Валуа был одним из богатейших людей Франции, гораздо богаче самого Генриха, и он по-настоящему влюбился в невесту своего друга-короля.
Как отнеслась к этому Анна? Она не забыла советов матери и отца – пока был жив Генрих, существовал только он. А вот после смерти мужа вдовая королева дала волю своему сердцу, выйдя замуж за… разведенного ради такого случая Рауля де Валуа!
* * *Когда невеста короля на следующий день прибыла к собору, чтобы вступить в брак и короноваться, у присутствующих шеи за минуту удлинились наполовину. Каждому хотелось разглядеть девушку из далекой неведомой страны, о которой уже ходили слухи. И что невеста необыкновенно красива, и что страна немыслимо богата.
Интерес подогрели двое слуг, в предыдущий вечер допоздна рассказывавшие в таверне у дороги о том, что они увидели, побывав вместе с епископом в этой сказочной стране. Сначала Гуго и Гослену даже не поверили, уж слишком все казалось диковинным. Но хозяин был доволен, потому что в таверну набилось множество народа, желавшего своими ушами послушать, как живут люди где-то на краю земли. Владелец таверны даже предложил рассказчикам по большой кружке вина и пригласил прийти на следующий день.
Возбужденные услышанным, жители Реймса с утра потянулись к собору.
Все оказалось правдой, красивую золотоволосую девушку сопровождали очень богато одетые ее подданные. Несмотря на летнюю жару, их одежда оказалась оторочена дорогими мехами, какие встретишь не у всякого богача. Видно, так и есть – невеста из сказочно богатой страны.
Для Анны все происходило как во сне. Но когда епископ задал ей вопрос и повернулся, ища глазами того, кто этот вопрос переведет, Анна вдруг широко улыбнулась:
– Я понимаю. Я согласна.
Ее улыбка словно озарила собор, вокруг также счастливо заулыбались и остальные. Генрих был счастлив.
Синеглазую красавицу тут же короновали, и из собора на площадь (разве это можно назвать площадью?) Анна вышла уже королевой французской, супругой короля Генриха Каппета. Собравшийся люд закричал, приветствуя новую королеву. Перед Анной склонился епископ Готье Савайер:
– Поздравляю вас, Ваше величество.
– Благодарю, святой отец.
Потом, конечно, был пир, но куда ему до киевских пиров!
А потом ушли даже служанки, раздевавшие свою хозяйку, и они с Генрихом остались совсем одни…
Генрих, всегда бравший женщин силой и частенько бывавший грубым, не узнавал сам себя. Ему очень хотелось стиснуть жену в объятьях, но в то же время захлестывало совершенно незнакомое чувство нежности к ней. Анна стояла в одной рубашке, просто не зная, что делать дальше. Ложиться? Или сначала она должна что-нибудь снять ему, например разуть, как это делалось на Руси? Жалея, что не догадалась спросить ни у кого (хотя у кого это можно было сделать?), она опустила глаза вниз и ждала приказаний мужа.
Генрих осторожно приподнял ее голову за подбородок, коснулся губами трепетных губ. Они оказались гораздо вкуснее, чем он даже ожидал. Поцеловал сначала едва касаясь, потом крепче и, наконец, совсем крепко. Она не вздрогнула, не уклонилась, хотя ответила слабо.
Король спустил рубаху с плеч, потом ниже, оголив маленькие, по девичьи неразвитые груди, принялся покрывать поцелуями их. Анна почувствовала, что тянется к нему, все ее нутро отвечало! Подхватив жену на руки, Генрих осторожно опустил ее на ложе. Теперь эта женщина принадлежала ему, и только ему! И она была не просто послушна, Анна все крепче прижималась сама, отвечая на его ласки. К тому времени, когда Генрих уже был не в силах совладать с собой, жена была готова на все.
Потом лежала, уткнувшись носом в его грудь, и пыталась осознать произошедшее. Вот и случилось, она жена этого пока еще чужого, но уже такого желанного мужчины. Ей были приятны его ласки, его настойчивость, его горячность. Значит, все хорошо? Наверное, – подумалось Анне перед тем, как ее глаза смежил сон.
* * *Наутро Рауль попробовал пристать с расспросами, дева ли она, да каково это было… Но Генрих так глянул на приятеля, что у того очередной вопрос застрял в горле. Сам король выглядел необычайно счастливым. Он даже простил кое-кому старые долги и долго никого не наказывал.
Но постепенно все встало на свои места, что бы ни случилось, жизнь всегда входит в свою колею и катится по ней, точно колесо, вперед и вперед, накручивая годы.
Анна родила Генриху двоих сыновей, больше просто не успела, король недолго радовался семейному счастью. Еще при его жизни наследником был объявлен их старший сын Филипп, названный Анной в честь ее несостоявшегося киевского жениха боярина Филиппа. И хотя Генрих назвал опекуншей сына свою разумную жену, закон не позволил Анне стать таковой, она много лет была регентшей при своем сыне. И только когда Филипп стал достаточно взрослым, удалилась от власти. Кстати, Филипп и довольно долго после него короли Франции при коронации клялись на Евангелии, написанном глаголицей, том самом, что было привезено Анной из Киева. Оно до сих пор хранится в музее и вызывает большой интерес посетителей.
Анне было суждено испытать большую любовь к тому самому Раулю де Валуа, потомки которого станут править Францией через несколько столетий. Рауль развелся с женой, но та пожаловалась на мужа папе римскому. Влюбленных не заставила расстаться даже папская хула, они удалились в имение Рауля и жили там, воспитывая его сыновей.
Но Анна пережила и своего возлюбленного тоже. Если Филипп смог понять мать и простить ее, то сыновья Рауля этого не сделали, Анна снова переехала к своему сыну-королю. Она была не нужна в качестве соправительницы, она была уже никому не нужна. Сколько прожила Анна де Рус, или Анна Киевская, как до сих пор зовут Ярославну во Франции, неизвестно. Есть несколько версий, где она умерла и где похоронена. Но это неважно, важно, что Франция чтит свою русскую королеву, немало сделавшую, чтобы тогдашняя крошечная по сравнению с огромной Русью Франция стала сильнее, а ее жители грамотней. Не все удалось, но она старалась.
Анна, видимо, часто рассказывала истории жизни своей семьи, необычной любви матери и отца, своих сестер Эллисив и Анастасии, а слышавшие их менестрели перекладывали все на музыку. Считается, что именно так родилось само искусство менестрелей, воспевавших подвиги смелых рыцарей во славу прекрасных дам.
А тогда под венец шла золотоволосая синеглазая княжна Анна Ярославна, чтобы, сказав «согласна», стать королевой Франции. Она не сменила своего имени, как это сделали сестры, осталась Анной Русской.
И не знала, что далеко-далеко в Киеве доживает последние дни ее мать – прекрасная Ингигерд, княгиня Ирина. Вести из Киева до Парижа тогда шли очень долго, дочь нескоро узнала о смерти матери.
Потеря
После отъезда Анны во дворце словно зашло солнышко. С малых лет она успевала вмешиваться во множество дел, дать совет, когда ее и не спрашивали, всюду сунуть свой любопытный нос. Но злиться на синеглазую проказницу не удавалось, ей прощалось даже то, за что другие обязательно были бы наказаны.
Для князя самым страшным было замечать, как тают силы любимой жены. Она много моложе, но мало кто сомневался, что Ярослав переживет Ингигерд. Княгиня не просто недужила, она уходила, медленно, но неотступно.
Ярослав все дни и ночи проводил возле ложа жены, пытаясь вдохнуть в нее свою жизнь, но получалось плохо. Наконец она попросила:
– Ярослав, не держи меня на этом свете, мне пора.
– А как же я буду без тебя?
Княгиня чуть улыбнулась бледными губами:
– Ты сильный, ты выдержишь. Тебе еще надо внуков на ноги поставить.
– Я любил тебя с самой первой минутки, как увидел.
– Я тоже, только не сразу это поняла. Ты уж прости меня за боль, тебе причиненную.
– Что ты, родная, та боль только добавила счастья, какое ты мне дала, заставила почувствовать его сильнее.
Бледная рука коснулась его волос, Ингигерд погладила, как умела только она, провела пальцами по губам, вытерла скупую мужскую слезу, выступившую на глазах.
– Не плачь, все мы там будем. Хочу уйти спокойно. Сыновья женаты, дочери замужем. Даст бог, будут счастливы. Не плачь, ты должен быть сильным…
Княгиня умерла в феврале, не зная, что свадьба Анны и Генриха еще не состоялась, но это было уже неважно, ведь судьба младшей Ярославны была решена.
* * *Сам князь очень тяжело переживал смерть жены. Ее похоронили в Святой Софии, положив начало новой княжеской усыпальнице.
Теперь предстояло учиться жить без Ингигерд. Ярослав каждый день ходил к ее саркофагу, подолгу молился, стоял на коленях. Наконец с ним решился поговорить духовник Иларион.
Жизнь не бывает без потерь, каждый уходит, когда Господом определено, нельзя хоронить и себя рядом с умершим. Живые должны жить, тем более князь такой огромной державы.
Наставник
Когда-то Ярослав мечтал о хорошем пастыре для себя, ему так не хватало добрых и мудрых советов в Новгороде! Рядом был старый Блуд, но тот умел хитрить, а князя требовалось научить уму-разуму. Учил новгородский епископ Иоаким, только отношения с ним разладились после опалы Коснятина. У Остромира были свои заботы, и Ярослав учился всему сам.
Но было то, в чем учиться тяжело, – любому верующему нужен пастырь. Таким стал пресвитер церкви в Берестове Иларион. Когда-то Ярослав случайно услышал проповедь этого священника и сам пришел к нему. После долгой беседы князь решил, что лучшего наставника в вере и духовника ему не сыскать. Ярослав выбирал сердцем и не ошибся, Иларион был его духовником и помощником до самой смерти.
Казалось, святой отец знал все, что касается веры. Он мог ответить на любой вопрос князя, объяснить любое непонятное слово или место в книгах, какое бы ни встретилось. Но больше всего Ярославу нравились его рассуждения.
Этот человек сыграл огромную роль не только в жизни князя, но в судьбе всей Руси, а потом России. Середина XI века – время разделения церквей на католическую и православную. Все родственники королевских кровей, новые и старые, приняли сторону католицизма, а киевский князь остался верен греческому толку, православию. И православной стала Русь. Конечно, большая заслуга в этом самого Ярослава, но не меньшая и его духовного наставника Илариона.
Можно смело сказать, что если князь Владимир Святой выбрал для Руси христианскую веру, то его сын князь Ярослав Владимирович – православие!
Позже никому из государей даже в голову не приходило изменить этой вере, казалось, какой еще может быть вера русского монарха? А тогда это совсем не было очевидным. И именно убежденность княжеского духовника Илариона в правоте православной веры, его горячие проповеди, которые могли часами слушать и князья, и простые смерды, его моления в вырытой на берегу Днепра пещерке, со временем превратившейся в один из самых известных в христианском мире монастырей – Киево-Печерский, помогли определиться и самому князю. И определили путь всей Руси.
* * *Но в те годы огромный митрополичий двор, так любовно отстроенный для владыки князем Ярославом, стоял без хозяина. Как только в Киеве началась подготовка к войне с Византией, митрополит Феопемпт предпочел отбыть на родину. Если честно, то Ярослав очень надеялся именно на его помощь. Мудрый духовный наставник должен был либо усовестить самого князя, либо посодействовать его делам в Константинополе. Приложи митрополит хоть какие-то усилия, и войны можно было избежать. Но грек этого не сделал. То ли оттого, что совсем недолго прожил на Руси, то ли потому, что вовсе ее не любил и даже не уважал.
Он уехал, оставив свою паству без пастыря. Это очень обидело князя, пусть бы на него епитимью какую наложил, если не прав, даже анафеме предал, только не бежал вот так предательски, когда он был очень нужен. И это тогда, когда ему самому ничего не угрожало, чего же ожидать от такого митрополита, если бы враг стоял у ворот?
Ярослав вспоминал Анастаса, и у него крепло убеждение, что греки все таковы, если не сами по себе, то по отношению к Руси.
Мало того, с Византией был заключен мир, даже состоялась свадьба Всеволода с Марией, а нового митрополита не присылали. Неужто греки решили так наказать Русь? Но при чем здесь вера? Правители могут воевать меж собой, но при чем здесь священники?
Это тоже тяжелым грузом лежало на сердце и у Ярослава, и у Ингигерд до ее смерти. В Софии Киевской служил Иларион, он же освятил собор, но митрополит от этого не появился. Греки словно забыли, что на Руси тоже христианская вера.
Вот когда подсуетиться бы римским священникам, но там хорошо помнили неуспех много лет назад Адальберта и новых попыток не делали. А может, знали, насколько тверд в своей вере князь киевский, и просто не рисковали связываться?
* * *Жизнь прочно вошла в мирную колею, Русь была сильна как никогда, связана брачными узами с половиной Европы, если и не со всеми дружила, то хоть не воевала. Князю можно и отдохнуть.
Но отдыхать Ярославу не давали собственные мысли, и далеко не только об отсутствии митрополита. Чем старше он становился, тем больше понимал отца. Вернул Руси все потерянные за время междоусобиц земли, собрал ее воедино, укрепил границы, связал соседей договорами, даже разбил проклятых печенегов, а что теперь? Повзрослели сыновья, им нужна самостоятельность и нужна власть. Снова Русь делить?
По отчине и по дедине все должно достаться Владимиру, он старший, он и Новгород за собой держит. Ошибок наделал, так кто ж без этого правит? Ошибок не делает тот, кто вообще ничего не делает, а за одного битого двух небитых дают. Сможет ли он править Русью, как правит Новгородом? Сумеет ли сдерживать свою горячность и не натворить беды?
Как хотелось воспитать старшего самым сильным, самым мудрым, самым грамотным, чтобы ему передать все, что скопил не только вон на улицах Киева или в казне, но и в душе, в уме, в закромах Софии, где лежат книжные сокровища, наконец.
Не сумел, все было не до сына, то с одним воевал, то с другим, а когда всех одолел, оказалось, что сын уже вырос. И воспитали его другие. Хорошо воспитали, но он слишком упрям и горяч, а Ярослав точно знал, что князь должен быть и хитрым, и осторожным, и неторопливым тоже. Сколько раз его самого обвиняли в нерешительности и даже трусости! Но он выжидал, и все решалось так, как ему было нужно. За много лет князь понял, что, пока есть хоть какая-то надежда договориться, это надо делать. Худой мир всегда лучше доброй ссоры. Он договорился с Брячиславом и только выиграл от этого, с Мстиславом и не пожалел, терпел выходки Магнуса и наглость Харальда, зато ныне Норвегия хороший союзник, а король его зять. Принимал у себя всех изгнанников, отдал дочерей замуж далеко от дома, женил сыновей на чужестранках, зато теперь у Руси нет противников. Мир на границах, мир внутри.
Надолго ли? Так не хотелось думать, что лишь до его смерти! А ведь самому князю шел уже восьмой десяток лет… Пора было подводить итоги. Он и подводил. Не всегда они оказывались утешительными. Многое сумел, многое исправил, отдал все долги, которые наделал тогда, после смерти отца. Стал мудрым, жизнь научила.
Сможет ли так Владимир? И без размышлений Ярослав мог ответить: «Нет!» Старший сын больше похож на Мстислава, такой же нетерпеливый и горячий. Но брат сумел стать хорошим князем для Чернигова, может, и Владимир станет? Только бы отцу дожить до этого времени!