– Э, – возразил Житник.
– Все будет в лучшем виде, – сказал Дир. – Не переживай. – Оглядев помещение, он покривился. – Ну и сарай. Никогда я не славился своей любовью к астерам дурным. Но сочувствую им. Ты ведь ими, астерами, нынче управляешь. Собственные хоромы не можешь привести в приличный вид, управитель.
Пожав плечом, он открыл дверь и на этот раз задел головой притолоку.
– Мать ети! – сердито пробасил он. – И двери надо повыше делать, писец ответов.
Горясер, подслушивавший под дверью, нечаянно попался Диру на пути, и Дир толкнул его открытой ладонью в лицо, чтоб не мешался под ногами. Горясер упал на спину. Грохнула входная дверь, протопали сапожищи по крыльцу.
– Это как же! – возмущенно крикнул Горясер, вскакивая на ноги и обращаясь к Житнику. – Это что же такое! Это наглость!
Житник встал, прошел к двери, и, чуть пригибаясь, взглянул вверх. Действительно, для рослых мужчин, таких, как он и посол Святополка, низковато будет. Каждый раз нужно пригибаться.
– Это просто несусветность какая-то! – возмущался Горясер. – Надо его схватить.
Житник задумчиво посмотрел на Горясера.
– Откуда у Добронеги деньги? – спросил он.
– А?
– Я спрашиваю, откуда у Марьюшки деньги?
– От Неустрашимых.
– Они при ней что, казначеями назначены? Нет, тут что-то другое. Три года ты при ней состоял, а не знаешь.
Не все, что знамо, следует докладывать, подумал Горясер, придавая лицу своему удрученный вид. Знания бесплатно не приобретаются и не распределяются среди населения, разве что в церкви.
Глава двадцатая. Дир не понял, но с планом Хелье согласен
В тот ранний час в городе было пустынно. Чирикали птицы, прозрачный воздух сонно передвигался туда-сюда по улицам, так медленно, что даже заядлый педант не мог бы, положа руку на сердце, назвать эти перемещения ветром. Грабители и ночные непотребные девки разошлись спать, торговцы, ремесленники и дельцы еще не вышли на улицы, и только в пяти церквах самые убежденные христиане стояли на утренней службе.
Дир намеревался попасть домой – в рыбацкий домик, тот самый, памятный – очень скоро, поскольку основательно проголодался. Хелье, который заночевал у него, грозился давеча позаботиться о завтраке, но Хелье любит подольше поспать. А Годрик отсутствовал уже второй день! Беда с этим Годриком. Его могли принять за беглого, или за разбойника, или побить, или еще что-нибудь. Неприятно. Привязался я к нему, подумал Дир. Мозгов у него нет совсем, душа холопья насквозь – а как-то все равно тоскливо без него.
Человек, стоящий посреди улицы и рассматривающий деревянную церкву из открытых дверей которой доносился не очень стройных хор молящихся, привлек внимание Дира. Э! Да ведь это же давешний знакомый, что с нами ехал. Странный парень, но вроде неплохой. Может, если Годрика убили, он пойдет ко мне в холопы? А что. Дом киевского военачальника (а ведь я – киевский военачальник, вспомнил он гордо и радостно улыбнулся) – ничем не хуже, а как раз наоборот, заметь, лучше многих. Во-первых, честь. Во-вторых, немалая честь. В третьих, стол за счет детинца, не нужно заботиться о пропитании.
– Эй, парень! – окликнул знакомого Дир.
Зодчий Ротко обернулся, кивнул, и снова уставился на церкву. Точно как Годрик, подумал Дир. На Годрика пока не наорешь – никакого внимания. Хорлов терем сегодня посетить, что ли. Я уже леший знает, сколько времени без женщин. Но денег мало. В обрез.
– Приветствую тебя, важный человек, – сказал он насмешливо, подходя к зодчему. – Чего это ты тут высматриваешь?
– Да вот, не кажется ли тебе, попутчик, что купола эти … какие-то они … глуповато выглядят?
– Какие купола?
– На церкви. Вон, видишь?
– Почему ж глуповато?
– Да вот … на шлемы пехотные похожи.
Дир оглядел купола.
– Действительно, – согласился он. – Похожи. Это, наверное, замысел такой. Это, вроде, головы церкви, а на голове положено шлем носить.
– Но шлем носят только военные.
– И что же? Христиане – они ведь тоже воюют. Не придумывать же разные шлемы – для христиан отдельно, для перуновых воинов отдельно.
– Но церковь-то не воюет. Священники ведь не носят шлемы.
– Да, действительно. – Дир задумался и вдруг сообразил, – А вот я тоже военный, а шлем не ношу. То есть, ношу, но только в сражениях. А так – нет.
– Ну вот видишь, – сказал зодчий. – А вот она, церковь. Разве она сейчас в сражении?
– Ну…
– Можно, конечно, символически так сказать. Мол, она в непрерывном духовном сражении за души людей с еретиками и неверными.
Дир пожал плечами.
– А значит, – настаивал зодчий, – шлемы ни к чему. Вместо шлемов нужно что-то другое.
– А раз нужно, так придумает кто-нибудь. Не твоя это забота. Тебя как зовут, парень?
– Ротко.
– Ротко. Ишь ты, три недели вместе отпутешествовали, и в Талом Кроге встретились, а я и не знал, заметь, что ты – Ротко. Не голоден ли ты, Ротко?
– Признаться, да.
– Это плохо. То есть, это хорошо. Пойдешь со мною – я тебя накормлю, а там видно будет.
Ротко не заставил себя уговаривать.
– Стало быть, – говорил Дир, шагая по диагонали на юго-восток, – ты, Ротко, ездил давеча в Верхние Сосны.
– Ездил.
– Но не задержался там.
– Видишь ли, странно как-то даже все это. Видел я князя…
– На гуляниях?
– Нет. В занималовке.
– Тебя пустили к князю в занималовку?
– Да. А что?
– Впрочем, ты же был с Хелье и Гостемилом. Наверное подумали, что ты их слуга. Ну и что же?
– А князь мне велел выйти да подождать.
– Догадался, что ты не их слуга. А дальше?
– Я жду, жду. Потом меня разморило на солнышке, я задремал. Проснулся к вечеру. Гуляния рядом – в большом таком здании, верхний уровень недостроен. Строят по верхненемецким принципам, и это не очень-то хорошо. Здешним краям больше другие принципы подходят. Я их, эти принципы, придумаю. Ну так вот – сунулся я искать – Хелье и Гостемила. Их нигде нет. И князя нет! А когда будет – неизвестно. Под открытым небом я ночевать не очень-то люблю. Хоть и красиво.
– Да. Ну и дальше что?
– Сунулся я в собственно селение Верхние Сосны. Поскольку весь княжеский комплекс построен отдельно от селения. Такой структурный иерархический эффект. Еще в древнем Египте так строили, чтобы знать отдельно жила. И чтобы это планировкой подчеркивать. А в Риме был один строитель…
– Откуда тебе, голова дурная, знать, что было в Риме. Ты про себя рассказывай. Занятная история.
– Ну, стало быть … о чем это я?
– Сунулся ты в селение.
– Да. Стучу в один дом, в другой. Никто меня брать к себе на ночь не хочет. Потому новгородское гостеприимство – оно на словах только.
– Вот ведь астеры проклятые, – пробормотал Дир.
– А?
– Нет, ничего. Ну, ну?
– Ну, всем бедам не бедить, я пошел в Новгород.
– Пешком, что ли?
– Да. К утру пришел.
– Снял себе жилье?
– Нет.
– Почему?
– А у меня деньги кончились. Я думал, князь денег даст, чтобы мне тут обосноваться. А князь пропал куда-то. А спать охота – сил нет. А тут вспомнил я, что встречалась мне тут одна … эта…
– Девушка, – подсказал Дир.
– Нет.
– Замужняя женщина, – неодобрительно предположил Дир.
– Нет, – Ротко рассмеялся. – Совсем нет. А такая … в общем, хорла уличная.
– Ага, – Дир кивнул. – Среди них попадаются добрые.
– Я-то раньше думал, что она совсем девочка. А при ближайшей экзаменации оказалось, что нет, взрослая.
– И что же?
– Я ее попросил. Нет ли у тебя, мол, на примете места, где мне выспаться можно было бы? Потому нельзя же мне, сонному, приработок себе искать – кто меня наймет? Не в укупы же идти.
– Почему же, – возразил Дир. – Многие укупы живут неплохо. Ежели не своевольничают и не шляются где попало днями напролет, у хозяина не спросясь.
– Да, наверное. Но все-таки. Так она, хорла эта … то есть, эта женщина молодая … покривилась, покричала на меня зачем-то, а потом отвела меня в свой дом. Она с родителями у Черешенного Бугра живет. Накормила меня, да спать уложила. А только воротились откуда-то ее родители и стали драться.
– С тобой? – спросил Дир со смехом.
– Нет, между собою. И словами всякими друг друга называли, и обвиняли друг друга во всех грехах. Я, понятно, проснулся, я не могу спать, когда шумят. Проснулся и лежу. Уснуть опять не могу. Только задремлю – опять они собачатся. Ну, встал я, остаток дня ходил по городу, глазел, а потом и всю ночь. Рассвет встречал на реке. И вот теперь тебя встретил. И опять есть и спать охота.
– У меня и отоспишься, – пообещал Дир. – А что ты умеешь делать?
– Делать?
– Еду умеешь готовить?
– Еду? Не очень.
– Латать порванное умеешь?
– Пытался. Все пальцы себе исколол.
– Рыбачить? Охотиться?
– Совсем нет. Кроме того, рыбалка вгоняет меня в тоску. А охота в жалость.
– В жалость?
– Жалко зверюшек, – объяснил Ротко.
– Жалко зверюшек, – объяснил Ротко.
– Эх! – сказал Дир. – Огонь-то хоть умеешь развести?
– А как же! Это умею.
– И то хорошо. Остальному, может, научишься еще. О! Забыл главное. Сверд умеешь точить?
– Сверд?
– Да.
– Точить?
– Да.
– Никогда не пробовал. Но это, я думаю, не очень сложно.
Дир закатил глаза.
– Эх, простота! Не сложно. Надо же. Это, заметь, целая наука, Ротко, друг мой. Сковать хороший сверд легче, чем наточить.
– Ну да? – искренне удивился Ротко.
– Простота. Неуч. Конечно! Годрик хорошо точит сверды. Не как Хелье, конечно, но хорошо.
– Годрик – это такой нагловатого вида тип, что с вами всеми был в кроге … стоял рядом, улыбался ехидно?
– Нагловатый? Может и нагловатый, но ты, Ротко, запомни – до Годрика тебе ох как далеко! Годрик – золото, а не человек. Золото ходячее и говорящее.
– Я не спорю.
– И правильно. Чего Годрик умеет – тебе никогда тому не научиться. Плохо, что понимаешь это только когда его нет рядом. И сверды Годрик точит – что надо! Но, конечно, не как Хелье. Хелье так, заметь, сверд наточит, прямо как в саге про героев.
– Так остро?
– Остро! Остро любой может наточить. Даже хорла, у которой ты ночевал, может наточить остро. Это не велика, заметь, премудрость. Поставил лезвие под нужным углом, камень взял плоский, и шуруй себе. А Хелье точит так, что сверд потом месяц не тупится, сколько им не маши. Просил я его как-то Годрика обучить, а он только усмехнулся. Вообще лучше человека, чем Хелье, на всем свете нет. Уж ты мне поверь. Он мне жизнь спас. Все эти князья да посадники – ничто по сравнению с Хелье. Ага, вон домик-то наш. Рыбак уж ушел в плавание. Это хорошо – не люблю, когда чужие под ногами путаются.
По мере приближения к домику до Дира и Ротко стали доноситься странные звуки. Подумав, Дир понял, в чем дело, засмеялся, и приложил палец к губам.
– Это Хелье поет, – объяснил он и хохотнул. – Ступай тихо. Послушаем.
Поскольку ни Дир, ни Ротко не представляли для него опасности, Хелье не почувствовал их приближения и продолжал распевать во все горло какой-то нарочито дикий лапландский романс. Песнопениям этим научила его в детстве мать, у которой (в Смоленске еще) в подругах состояла какая-то совершенно безумная лапландка. Музыкальный слух у Хелье отсутствовал, а певческие данные оставляли желать много, много лучшего. Хелье об этом знал и давал волю своим музыкальным порывам только когда вокруг никого не было. Дикие мяукающие слова перемежались воинственным рефреном на очень высокой ноте – «Уи-уи-уи-уи!» Возможно, с этим кличем яростные лапландцы бросались в отчаянный бой с медведями, волками и другими ровдирами в своей Лапландии – мерзлой, неуютной земле к северу от Лапландской Лужи. На третьем «уи-уи» Дир не выдержал, захохотал, и открыл дверь. Хелье круто обернулся и смущенно замолчал.
– Доброе утро, – сказал Дир. – Ты продолжай, не стесняйся. – И опять захохотал.
– Ну и гад же ты, Дир, – заметил Хелье. – Слабости следует уважать. Не так уж плохо я пою.
– Ты очень, очень хорошо поешь, – заверил его Дир и в этот раз уже не смог остановиться – от хохота из глаз у него потекли слезы, он утирал их рукавом, привалясь к стенке. Ротко, смущенно улыбаясь, вошел за Диром и встал у косяка.
Дир заставил себя остановиться, набрал побольше воздуху в легкие, задержал дыхание, выпучил глаза, посерьезнел, сказал, «Уи» и осел на пол, хохоча.
– Сволочь, – сказал Хелье.
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..
– Заткнись.
– Ха-ха-ха-ха-ха … Уи! Ха-ха-ха-ха!..
– Здравствуй, Ротко. – В отличие от Дира, Хелье помнил имя зодчего, виденного им один раз в Талом Кроге. – Ты не обращай внимания, мой друг по утрам бывает не в себе.
Теперь засмеялся Ротко, и Хелье, закатив глаза, ушел в угол и сел там на ховлебенк.
– Сейчас, – сказал Дир, поднимаясь с полу, – сейчас я приготовлю пожрать. А может с вечера чего осталось. – Он засмеялся. – С вечера, с вечера … астер ты меченый … не смотри, а в печь ее … Такая скоморошина … нынче в Киеве все поют, – объяснил он. – Говорят, сам Валко-поляк их сочиняет. Глупо, но смешно. Ага, вот еще пара стегунов есть … разогреть их, что ли? Ротко! Ты, говоришь, огонь разводить умеешь. Вот и разведи.
– Дело закончил? – спросил Хелье.
– А как же, – откликнулся Дир, возясь с котелками и плошками. – Дело прежде всего. Уи. Ха-ха-ха-ха-ха!..
– Ты теперь … Да заткнись же ты! … Ты теперь, стало быть, свободен?
– Как зяблик. Ну, правда, нужно ехать в Киев, рапортовать. Но время терпит.
– Обратно ничего не надо в Киев везти?
– Обратно-то? О, спасибо. Чуть не забыл.
Дир покопался в суме и вытащил свиток, данный ему Житником. – Ротко! Ага, развел огонь, молодец. Действительно, умеешь.
Он подошел к печи и сунул свиток в огненные языки.
– Все. Теперь ничего везти не надо.
Хелье удивленно посмотрел на него.
– Ежели, – объяснил Дир, – всякий смерд и всякий холоп начнет князю писать, никаких чтецов не хватит разбирать все это. Князья должны писать князьям! Научили холопов грамоте, они и пишут, как отвязанные. Пишут, пишут. Невежи.
– Как знаешь, – сказал Хелье.
– Уж знаю я, знаю. Годрик не заглядывал?
– Нет.
– Выпорю я его, ежели его не убили, конечно. Какая, заметь, скотина неблагодарная бриттская. Бестолковая. Я, говорит, только огурцов куплю. Ну и где они, огурцы эти?
– А он, небось, отправился огуречнику мстить.
Дир хлопнул себя по лбу.
– Точно! А, хорла, действительно … Неужто убил Годрика негодный огуречник? – Дир раздул ноздри. – Что я с ним сделаю. Как я его скручу. Как я его от десятины-то освобожу! Прощелыга. Астер проклятый.
Стегуны не испортились за ночь. С голоду казалось очень вкусно. Ротко хотел было сесть за стол, но Дир его остановил.
– Ты чего это? – спросил он строго. – Не полагается тебе за общий стол.
– Что же ты меня унижаешь? – оторопело спросил Ротко.
– Унижаю? Чем же это?
– За стол не пускаешь.
– Хо! Унижает, заметь, незнание своего места. У каждого свое место. Твое место – стоять рядом, когда я ем.
– Дир, – вмешался Хелье.
– Не мешай, Хелье. Холопа нужно учить – это не страшно, всех учат тому, что им знать положено. Нас учат, холопов учат, ремесленников. Даже князей учат, хоть и плохо.
– Дир!
– Не мешай.
Хелье посмотрел на Ротко и сделал ему знак – мол, это недоразумение. Затем он встал и сказал веско, —
– Дир, а подойди-ка сюда. В угол. Есть разговор.
– Может, позавтракаем сперва?
– Иди сюда!
Дир с сожалением встал и пошел с Хелье в угол.
– Ну?
– Ты что, совсем охвоился на службе у Святополка? Он же зодчий.
– Кто?
– Ротко.
– Зодчий?
– Да.
– Ну и что, что он зодчий. Холопов надо…
– Он не холоп. И никогда холопом не был.
– Укуп.
– И в укупы не продавал себя.
– Ну так я его себе укуплю. Если Годрик не вернется.
– Листья шуршащие! Он зодчий, понимаешь ты, пень ростовский?
– Да какая разница – зодчий, стяжный, кормовой…
– Зодчий – это ремесло такое.
– Да?
– Да.
– Что же это за ремесло? – с сомнением спросил Дир.
– А такое ремесло, когда дома строят.
– А, – понял Дир. – Плотник, значит. Ну и что? Бывает, плотники продаются, когда им работы нет.
– Не плотник. Зодчий.
– Ты заладил – зодчий, зодчий.
– Ну вот, скажи – как называется человек, командующий сотней воинов?
– По-разному.
– В Киеве. Как он называется в Киеве?
– Сотенный.
– А если тысячей воинов?
– Тысяцник.
– А человек, командующий тысяцниками?
– Военачальник.
– Правильно. Так вот зодчий – он военачальник всех плотников, столяров, клепальщиков, и смолильщиков. Он планирует, как будет выглядеть дом, когда его закончат строить.
– Ну уж нет, – сказал Дир.
– Что – нет?
– Чего планировать-то? В сражении – да, нужно планировать, без этого никуда. Без планирования потери больше. Ненамного, но больше. А дом-то чего? Ставь себе стены, вешай крышу.
– А если большой дом?
– Больше стены, и больше крышу.
– А если в доме два уровня?
– Ставь второй на первый.
– А фундамент?
– Ну, копай, заливай известью. Подвал еще бывает – тоже копай. Чего планировать?
– А если каменный дом?
– Камень на камень, те же стены.
– А башню? А церковь?
– Что-то ты, Хелье, не то говоришь.
– А вот мост тут строят. Видел мост?
– Видел. И что?
– Нужен зодчий.
– Зачем?
Хелье вздохнул.
– Просто поверь мне на слово, Дир. Ротко из таких ремесленников, которые не продаются, не покупаются, и не одалживаются. Он давеча с князем говорил.
– Это по ошибке. Он мне рассказывал.
– Никакой ошибки. Он – равный нам.
– Ну уж это ты брось. Простолюдин какой-то, подумаешь…
– Достаточно равный, чтобы сидеть с нами за одним столом.
– Да?
– Ученый человек.
– Ученый?
– Вот именно. Ученый.
Дир почесал в затылке.