– Не смотрите мне под руку, – велел он.
Хелье и Дир переглянулись и отошли на шаг.
– А тебе можно, – добавил Ротко, и Минерва, гордо и злорадно глянув на двух других, осталась смотреть.
– Здорово, – прокомментировала она. – Как настоящий! Он меня в детинец привел тогда.
– Что? – спросил Ротко.
Минерва прикусила язык. Хелье посмотрел на нее, но ничего не сказал.
Вскоре портрет был закончен. Ротко критически его осмотрел и сказал, —
– Ну, в общем, вот.
Но Хелье и раньше, еще в начале работы над портретом, по первым же линиям, понял все, что нужно было понять. Он узнал человека на портрете. И, сопоставив несколько событий, понял об этом человеке многое. Любава упоминала сводного брата. По некоторым языческим обычаям, умершему наследует старший в роду. Христианские принципы, при отсутствии детей, которых у Рагнвальда не было, делают наследником следующего по старшинству брата. В случае Рагнвальда – сводного брата.
– Дир, – сказал он. – Я не пойду сегодня за Годриком. Пусть он сидит там, где сидит. Пока что.
– А это не опасно? – забеспокоился Дир. – Его там не прирежут?
– Там? … Хмм … Не знаю. Не думаю. Во всяком случае, там, где он сейчас – безопаснее. Для всех.
Он подошел к окну и посмотрел сквозь щель в ставне. Но что смотреть! Смотри, не смотри. Просто удивительно, что им позволили дойти до домика. Впрочем, не очень-то и удивительно. Я им нужен вместе с Любавой, понял Хелье. Теперь эти твари будут ждать, когда я выйду и пойду за ней. И проследят, куда я иду. За всеми, кто выйдет из этого дома, будут следить. Пока не обнаружится Любава. Можно попросить Дира сопровождать. Но это глупо и низко. Чем поможет Дир? Как может Дир спасти от стрелы в спину? Только сам пострадает. Ночью? Ночью оно безопаснее просто потому, что шансы выравниваются, и неизвестно, кто кого преследует. Но он – изображенный на портрете – не один. С ним его люди. Очевидно, бывалые ребята.
Придут или не придут в дом? Может и придут. Если будут знать, что в доме всего два сверда. Тогда всех повяжут и будут допытываться, где Любава. Впрочем – нет, понял он, не будут. Будут искать свиток, который я давеча показал князю при всем честном народе! Эка меня угораздило, эка я дурак!
А что же князь? Так и будет торчать в Верхних Соснах? Или вообще уедет с дурой Ингегерд куда глаза глядят?
А если подождать ночи, а там быстро выбежать, прыгнуть в лодку рыбака, оттолкнуться, плыть на веслах на другой берег? Не стоят же у них везде лодки наготове? Но тогда здесь останутся эти трое. И им несдобровать. Нет, если уходить, то всем вместе. И нельзя ждать ночи. Вернется рыбак, и мы поедем. Я подготовлю лодку, дам сигнал, они выбегут, оттолкнемся … Но рыбак может и не прибыть засветло. Он сказал, что едет на два дня. Может задержаться. Тогда нужно ждать до утра. А уж утром, когда следящие притомились, когда их внимание ослаблено, тогда и … Будем надеяться, что рыбак вернется засветло.
Он посмотрел на Минерву. Она, вроде бы, попривыкла и теперь болтала о чем-то с Ротко. И уходить не собиралась. И то хорошо. Дир начал вдруг прихорашиваться и собираться куда-то.
– Дир, – позвал Хелье.
– Да?
– Никуда не ходи.
– Почему?
– Потом объясню.
– Но мне нужно…
– Нет.
Дир покорно снял сленгкаппу, вздохнул и присел на ховлебенк.
Глава двадцать пятая. Никаких путешествий
До Верхних Сосен, без подстав, Ярослав с охраной ехали три часа. На подходе к «княжескому комплексу» что-то изменилось в воздухе, занервничали кони, напряглись всадники. Что-то явно было не так. Вскоре стало ясно, что именно. По полю перед Валхаллой передвигались ратники, но не те сто славян и сто варангов, коих Ярослав знал в лицо и поименно, а незнакомые, одетые провинциально, в провинциальной работы кольчугах. На предплечьях бледно-голубые повязки. И были трупы. Их куда-то волокли, за Валхаллу. Несколько.
Охрана плотнее окружила Ярослава. Ляшко взялся за сверд, но Ярослав тронул его за плечо. Ляшко обернулся. Глаза совершенно круглые.
– Не надо пока что, – тихо сказал Ярослав.
Очевидно, здесь состоялась большая драка. Замысел смехотворно простой. По десять-двадцать человек подходят со стороны провинциальные ратники с голубыми повязками. Вступают в разговоры с ратниками Верхних Сосен. Объясняют, что их послали, как подкрепление. Еще двадцать, и еще двадцать, и так их набирается как раз около двух сотен. Затем по сигналу – возможно, удар колокола? вон часовня? убили Макария? – каждый из прибывших режет того из местных ратников, который стоит ближе всего к нему. После чего оставшихся стоять, совсем мало, добивают сообща. На поле, в Валхалле, между домами, за часовней, на берегу. Всех.
Ярослав смотрел не отрываясь на временный свой терем, княжескую резиденцию справа от Валхаллы, и боковым зрением замечал – вот движение по полю прекратилось, вот все, стоящие на поле, конные, пешие, остановились, повернулись и смотрят на него. И не нападают.
– Шагом, – сказал Ярослав тихо. – Сверды в ножнах. Шагом к терему.
Им никто не препятствовал. В молчании, под взглядами провинциальных ратников, Ярослав с охраной доехал до терема. Спешились, привязали коней к столбам. Никто не приближался, но все смотрели. Ляшко хотел было войти первым на всякий случай, но Ярослав его отстранил.
Терем стоял пустой. Войдя, Ярослав бегом ринулся к лестнице, взлетел по ней на второй уровень, бросился к спальне, толкнул дверь. Заперто.
– Ингегерд! – позвал князь.
– Здесь! – откликнулась Ингегерд.
– Ты один? – спросил из-за двери Жискар.
– С охраной. Все свои. Открывай. Быстрее.
Стукнули засовы, Жискар распахнул дверь – в правой руке сверд. Ярослав ринулся к ложу, сел, обнял жену.
– Что здесь произошло? – спросил он оборачиваясь.
– Ты сам не видел разве?
– Видел.
А что же сталось с мирными веселящимися, с окрестными болярами, с землевладельческой молодежью, так любившей Валхаллу, с двором, с верхнесосенной новой знатью, с новгородцами из знатных, примкнувшими к этой знати? Куда они все делись? Сбежали? Князю хотелось думать, что сбежали, или что им дали сбежать. Очень хотелось так думать, но в глубине души он понимал, что это не так. День изо дня собирались они у Валхаллы, в Валхалле, гуляли под солнцем и под луной, у реки, вдоль реки, катались на лодках, плясали, ели и пили, слушали скоморохов, сплетничали, заводили шашни, переругались – даже сражались в поединках, в основном из-за женщин. Что стало с женщинами, подумал он с ужасом. С женщинами, которые здесь веселились, цвели, вдохновляли, интриговали, ели и пили, заводили шашни и так далее? Три недели назад состоялся небывалый тайный поединок о котором узнали все – две женщины стреляли друг в друга, по уговору, с тридцати шагов, по две стрелы каждая – не поделили Жискара. Обе очень хотели попасть. Не попали. Что стало с двумя труппами скоморохов, которые прибыли на смену Бревелю и Лариссе? Валко-поляк счастливо отбыл давеча, не обратно во Псков, но в Новгород – побренчать на торге, себя населению показать.
Жискар пожал плечами.
– К нам тут ломились, – сказала Ингегерд. – Жискар…
– Сами, по собственному почину, несколько, – объяснил Жискар. – Насколько я понимаю, у всех этих пришедших есть приказ не трогать пока что тебя и Ингегерд. Их позвали, и они ушли. И только один остался и все лупил в дверь сапогом. Мне это надоело и я открыл ему дверь.
– Открыл!
– Иначе он бы ее просто выбил в конце концов.
– И что же?
– Он там, под окном лежит, – Житник кивнул на окно.
Ярослав в отчаянии посмотрел на Ингегерд.
– Жискар очень храбрый, – сказала она, сидя на ложе, скрестив ноги, совсем девочка.
В спальню вошел Ляшко с обнаженным свердом.
– Странно, – сказал он. – Терем пустой. Не понимаю.
– Нужно добраться до ладей и уехать, – предположил Ярослав. – Но … Сделаем так. Ляшко, пусть остальные охранники поднимутся сюда, а мы с тобой сходим к ладьям. Посмотрим, как эти убийцы будут реагировать. Если никак, то мы вернемся сюда, и уже все вместе…
– Плохой план, – заметил Жискар. – Как гусей дразнить. Туда, сюда, потом еще раз туда.
– Нужно идти всем вместе и сразу, – твердо сказала Ингегерд. – И будь что будет.
Ярослав кивнул и посмотрел на Жискара и Ляшко. Те тоже кивнули.
– Ингегерд, тебе не трудно идти? – спросил Ярослав.
– Нет, я ничего.
– Может, тебя понести?
– Нет, не надо.
Она поднялась с ложа.
Они спустились вниз и вместе с остальными четырьмя вышли из терема. Движение на поле снова прекратилось, провинциалы с повязками смотрели на процессию. Проходя мимо Валхаллы, князь, княгиня и охрана услышали шум и смех. В Валхалле, очевидно, праздновали победу.
Странные, строительного толка, звуки доносились от пристани. Миновав Валхаллу, князь и остальные стали было спускаться по пологому склону, и вдруг замерли – все.
Странные, строительного толка, звуки доносились от пристани. Миновав Валхаллу, князь и остальные стали было спускаться по пологому склону, и вдруг замерли – все.
Человек сорок ратников с увлечением рубили топорами ладьи, выволочив их на берег. Все ладьи. Трещали борта, летели щепки, валялись на земле срубленные мачты.
– Э! Что здесь творится! – крикнул Ярослав, уже не сдерживаясь. – Вы чего, люди добрые, страх и стыд потеряли?
Ратники с голубыми повязками продолжали рубить, и только один из них, очевидно их начальник, распрямился и посмотрел в сторону Ярослава. Ярослав, отстранив Ляшко и Жискара, пытавшихся его остановить, направился прямо к ратнику.
– Не серчай, князь, – сказал ратник. – У нас приказ есть, мы приказу подчиняемся.
– Чей приказ?
– Детинца.
– В детинце приказы отдаю я!
– Только когда ты там. А когда тебя нет, их отдает посадник.
Подоспели Жискар и Ляшко. Остальные охранники остались с Ингегерд.
– Сколько у нас повозок? – быстро спросил Ярослав у озабоченного Жискара.
– Пять, – ответил Жискар. – Все поместимся.
Стоят ратники и рубят ладьи. И даже не обращают внимания на князя. Княжеской власти здесь больше нет. Двести человек полегло, как не было их. Все, кто оставался мне верен. И славяне, и варанги. В плен здесь не брали. Пятно крови. А вон еще. И еще. А вон шлем валяется, не успели подобрать.
Ратник продолжал смотреть на Ярослава, помахивая топором.
– Не уезжай, князь. Чего тебе там делать, в чужих краях.
– Думаю, это мое дело, уезжать мне или нет, – строго сказал Ярослав.
– Теперь уже не твое. Не велено тебя отпускать. На всех дорогах стоит стража. Приказ был тебя возвращать, куда бы ты не подался. Так и сказано было, никаких, мол, путешествий. Кроме Новгорода. В Новгород можешь ехать, препятствовать тебе не будут.
Это новгородское «на дорогах» почему-то показалось князю особенно неприятным.
– Ты, молодец, язык не распускай, – зло бросил ему Жискар. – Чинить препятствия князю есть преступление, а всякое преступление наказывается.
Начальник ратников хохотнул, пожал плечами, и пошел обратно – дорубать ладьи.
– Что же теперь? – спросила Ингегерд, подходя.
Ярослав некоторое время раздумывал.
– Что ж, – выговорил он наконец тихо, – здесь нам делать нечего. Нужно ехать в Новгород. Жалко, что приедем только к вечеру. Переночуем … эх, ни одного верного человека нет! Можно было бы к Викуле податься, но не хочется рисковать зря. Викула живет в стороне, это не новгородское направление. Ну … допустим … О! Заночуем у Явана. Жискар, ты знаешь, где он живет?
– Да.
– Хорошо. Едем к нему. А завтра, ближе к полудню, ты останешься с ратниками и Ингегерд, а я пойду на вече.
– Зачем?
– Речь произносить.
– Время речей не прошло ли?
– Время речей никогда не проходит, Жискар. В начале было слово.
– Что же ты им скажешь? Новгородцам?
– Еще не знаю. Одно дело – произносить речи, сидя в седле, в княжеском корзно. Слушают тебя, что бы ты не нес, любые глупости. Другое дело – быть никем, а чтобы слушали. Нужно говорить, чтобы было занятно. Попробую, вдруг получится.
– Большой риск.
– Да. Но выхода нет, Жискар. Сколько у Житника людей? Набрал он себе разных, из окрестных земель. Ну, четыре тысячи. Ну семь! Допустим. А новгородцев – шестьдесят тысяч. И если новгородцы возмутятся, то мало ли что может произойти. Скажу им, что Житник привел в город Свистуна.
– А это он его привел?
– Не знаю. Скорее всего да. Там видно будет. Впереди вечер и ночь, придумаю что-нибудь. Пойдем к повозкам. Обычным шагом. Вперед.
Им никто не препятствовал. Погрузились. Пять повозок проследовали в новгородском направлении. Рубка ладей закончилась, ратники смотрели князю вслед.
Глава двадцать шестая. В доме Явана
– Как? Опять ты? – удивился повар Явана, открывая дверь и видя перед собою Эржбету.
– Ты недоволен?
На всякий случай, памятуя о пощечине, повар отстранился.
– Да уж заходи, заходи. На стол накрывать?
– Накрой, если тебя не затруднит.
Яван вышел в занималовку из спальни, потягиваясь, в портах и рубахе, босой.
– Не сговорилась с кем, опять ко мне? – спросил он.
Эржбета повернулась к нему и не вставая водрузила одну ногу на ховлебенк, а другую оставила на полу.
– Что-то происходит в городе, – сказала она.
– Происходит … Да, наверное.
– Не видел ли ты Хелье?
– Хелье? – удивился Яван. – Нет. А что?
– Он куда-то пропал.
– А тебе об этом не сообщил. Невежа. А у тебя наверное есть к нему предложение.
– Есть.
– Ты весь Новгород предложениями засыпала. Нельзя ли пореже. Есть другие города – Псков, Константинополь. И в Иберии еще есть такой … как бишь его … стены там еще такие толстенные…
– Ты не знаешь, где Хелье?
– Нет.
– Ладно. Поверю. Ты спешишь куда-то?
– Мне нужно одеться.
– Одевайся.
– И сходить … проводить одну особу к месту проживания.
– Особу. Какую особу.
– Она сейчас в спальне.
Эржбете стало почему-то неприятно.
– Проводи. Место проживания…
– Хорлов терем, – просто сказал Яван.
Эржбета улыбнулась язвительно. Из-под стола вдруг выскочил прятавшийся там Калигула и грозно тявкнул на Эржбету. Эржбета лишь повернула голову, и Калигула метнулся в сторону, угрожающе и испуганно залаяв.
– Заткнись, пошел вон, – раздраженно бросил ему Яван.
Калигула стрелой вылетел из занималовки в направлении столовой. Яван прикрыл дверь.
– До чего же ты опустился, – сказала Эржбета певуче-насмешливо. – До чего же ты дошел в Новгороде на службе у князя. Ладно. Слушай, я притомилась путем.
– Бедная.
– Пока ты расхаживаешь по городу под руку … кстати, почему она не может дойти туда одна?
– На улицах опасно сейчас.
– Галантный ты какой. Ну так вот, пока ты с хорлами под руку по городу пешешествуешь, нельзя ли мне у тебя отдохнуть? В смысле – подремать? Часа два всего.
– Можно. Дай только мне одеться.
Яван ушел в спальню. Через некоторое время он снова появился в сопровождении девицы, отдаленно напоминающей Эржбету – высокой, худощавой, рыжеватой. Эржбета сделала усилие, чтобы не улыбнуться. Девица презрительно оглядела Эржбету.
– Спальня твоя, – сказал Яван. – Не очень там буйствуй.
– Ставни повыбиваю, ложе и скаммель покрошу и съем, – пообещала Эржбета.
– И повара моего пощади. Он хороший повар, не вредный.
– Он теперь в кухне, так ты скажи ему, чтобы меня не беспокоил. Тогда может и пощажу. Ты долго отсутствовать собираешься?
– Часа два или три.
– Достаточно. Разбуди меня.
– Поцелуем?
Она презрительно хмыкнула. Подождав, пока Яван с хорлой уйдут, Эржбета прошла в спальню, чувствуя себя усталой, разбитой, и не очень счастливой. Стянула сапоги, сняла через голову свиту, и повалилась на ложе. Ложе пахло Яваном – было грустно – а также, крепче, явановой хорлой – противно. Эржбета поворочалась, укрылась легким покрывалом, повозилась, порассматривала изящное свое запястье критически, выпростала из-под покрывала ногу и повертела ею, рассматривая, представила себе Хелье, и неожиданно крепко уснула.
Проснулась она, когда за ставнями было уже темно, а из занималовки доносились голоса. Много голосов.
***
– А по-моему, самое время, – говорил Жискар, жуя огурец, который он прихватил в кухне. Повар готовил обед, ратники расположились в столовой и уже приступили к распитию всех подряд бодрящих напитков из явановых запасов. – Сейчас на хувудвагах наверняка одни только разбойники, от разбойников мы отобьемся. Это несерьезно – не может же он действительно везде наставить своих людей, людей не хватит.
– Мы – не беглые какие-нибудь, – отвечал Ярослав. – Княжеский обоз издалека видно. Догнать нас ничего не стоит, и если нас догонят и воротят – позору не оберешься. Нет, лучше подождем до утра, а там я речь скажу.
– Речь, речь, – заворчал Жискар. – Ты так носишься с этой речью, будто до тебя в Новгороде никто речей не говорил. Привыкли здесь к речам, не в новинку оне. – Он откусил большой кусок от огурца и захрустел им. – Вот Яван вернется, спросим его, что он думает по поводу этой твоей речи. Яван сметлив, пусть выскажет тебе.
– Надо рискнуть, – сказала вдруг Ингегерд. – Ярослав, надо попробовать сбежать.
Ярослав вздохнул.
Раздались шаги, дверь распахнулась, и в занималовку вошел, сопровождаемый двумя ратниками, прервавшими трапезу, высокий средних лет мужчина с насмешливыми глазами.
– Приветствую тебя, князь! – сказал он и поклонился.
– Александр!
Ярослав поднялся навстречу другу своего отца. Ратники, удостоверившись, что гость не имеет враждебных намерений, удалились опять в столовую.
– Рад тебя видеть, – искренне молвил Ярослав, обнимая Александра. – Садись, скоро будем обедать. Познакомься – вот это жена моя, Ингегерд.