Это было нечто большее, чем отцовский инстинкт. Это был шанс начать все заново. Шанс вновь почувствовать вкус жизни. Разве утопающий откажется от спасения? Вот и Глеб не собирался отказываться.
Паспорт на прежнее имя восстановил быстро. Кирилл Смирнов канул в Лету, чтобы никогда не возвращаться. Прежде Глеб не испытывал столь острого удовольствия от созерцания собственного паспорта, где значилась его истинная фамилия.
Солнце клонилось к закату, опуская на город красноватую дымку. Впервые за последний месяц Глеб никуда не спешил, медленно шагая по суетливым вечерним улицам и разглядывая лица прохожих. Ему казалось, он впервые по-настоящему открыл глаза. Он долго смотрел внутрь себя, в серую бездонную пустоту, и почти свыкся с отсутствием цвета. И вдруг по счастливой случайности поднял остекленевшие от бездействия глаза и обнаружил яркую, многоцветную действительность. Глеб осознавал, что не является ее частью и вряд ли когда-то ею станет – слишком глубоко увяз, слишком привык к одиночеству – но, по крайней мере, он получил возможность отвлечься, отдохнуть от себя самого.
– Красивый закат? – Молоденькая девчушка со смешными косичками и в нелепом хипповом наряде остановилась рядом и улыбнулась. Глеб понял, что стоит прямо посреди тротуара и смотрит в алеющее небо.
– Красивый закат, – подтвердил он и двинулся дальше, избегая знакомства. Лет десять назад – когда не было ни Гали, ни убийств, ни иссушающего душу раскаяния – он не упустил бы возможности пофлиртовать с коммуникабельной студенткой. Сейчас же он ощущал себя стариком, утратившим интерес к плотскому и поверхностному.
Жутко захотелось позвонить Гале – просто услышать ее голос. Она наверняка не возьмет трубку, да и что бы он сказал? Что соскучился? Что тоскует по тем дням, когда они любили друг друга? Она и так знает – и это знание ничего не меняет. Галя счастлива с новым мужчиной, который, конечно же, лучше, честнее его и никогда не заставит ее страдать. В спутники жизни Галя выбрала полную противоположность Глебу.
Сумерки плавно растекались по улицам, он неторопливо брел мимо загоравшихся фонарей и сверкающих витрин. Город – такой родной и знакомый с детства – исподволь наблюдал за унылым путником, деликатно избегая вмешиваться в его тоскливое одиночество.
Глебу почудилось: еще до того как закончится угасающий день, случится что-то непредвиденное. Словно подтверждая его мысли, в кармане завибрировал мобильный.
Макс прислал sms, прося срочно подъехать по указанному адресу. Глеб перезвонил, но товарищ сбросил звонок и написал новое сообщение:
«Не могу говорить. Жду тебя через час, объясню на месте».
Такая загадочность была не в характере Макса, но Глеб научился ничему не удивляться. Как показывала практика, объяснение обычно гораздо прозаичнее предположений.
Когда Глеб подъехал к месту, где его ждал друг, уже стемнело. Старые офисные здания возвышались над переулком серой безмолвной громадой. Основная часть народа разошлась по домам, лишь в редких окнах горел свет. Прохладный осенний воздух пробирался под одежду, освежая и бодря. Глеб снова ощутил острое желание во что бы то ни стало поговорить с Галей. Огляделся по сторонам, ища глазами Макса. Вероятно, тот куда-то отошел. Глеб достал телефон и набрал номер бывшей жены. Длинные гудки равнодушно били по нервам. Он сжал пальцами переносицу, мысленно умоляя Галю поднять трубку.
Ответа не последовало. Глеб набирал снова и снова, добровольно обрекая себя на пытку. Молчание звучало громче любого крика, ибо рвало не уши, а сердце. Вложив в удар все свое раздражение, он впечатал кулак в бетонную стену дома и скривился от раздирающей боли. Неужели так сложно ответить на звонок? Неужели Галя не понимает, что, если бы ему было наплевать на ее чувства, он уже давно бы придумал способ отобрать у нее ребенка. Он отказался от жестких мер, не намереваясь причинять боль все еще любимой женщине. Он хотел чертова компромисса. Хотел все сделать правильно! Права была Лиза, когда говорила: «Если ты все делаешь правильно, это еще не значит, что у тебя все будет хорошо».
– Доброй ночи, – раздался за спиной мужской голос. – Максим Григорьевич просил проводить вас, он ждет в машине.
Глеб обернулся. Перед ним стоял один из охранников Лизы. Не проронив ни слова, а про себя ругая Макса за нелепую конспирацию, Глеб последовал за телохранителем.
Они свернули в проход между складскими и гаражными помещениями, тянувшимися вдоль переулка, и прошли вглубь несколько метров. Территорию освещал тусклый фонарь. Глеб шагал, сунув руки в карманы брюк и гадая, что за срочность возникла у Макса. Он не сразу сообразил, что охранник остановился.
Глеб поднял на парня недоумевающий взгляд, пытаясь рассмотреть в полумраке его лицо.
– Ты стрелял в Гончарова и его водителя, – обманчиво спокойно произнес тот, направляя на Глеба пистолет.
Не мелькнуло в душе ни сомнений, ни надежды на чудо. Глеб мгновенно понял, что умрет. Не будет больше сегодня и завтра. Не будет борьбы и побед. Ничего не будет. Он дышал, чувствовал, строил планы, а через минуту перестанет существовать. Это темное небо, сырой воздух, шершавый асфальт – останутся. А он исчезнет. И даже не успеет испытать сожаления. «Как бездарно все заканчивается», – подумал он за мгновение до того, как его грудь прошила горячая, острая боль. Перед тем как окончательно померкнуть, уплывающее сознание воспроизвело иллюзорную картину неосуществимого будущего: Глеб держит на коленях крепкого малыша, который заливается смехом и размахивает пухлыми ручками, а рядом стоит брат Юрка и улыбается.
Улыбка использовал глушитель, но эхо усилило звонкий хлопок выстрела. Какое-то время парень напряженно вслушивался в окружающую тишину, а затем поспешно обшарил карманы убитого и вытащил мобильный телефон.
Несмотря на плохое начало, минувший день обернулся удачей. Улыбке пришлось импровизировать на ходу, и, к счастью, импровизация удалась. Неразбериха с ложным похитителем, разыгравшаяся с утра в квартире Гончаровой, лишь ускорила процесс возмездия. Обстоятельства сложились наилучшим для него образом.
Допрашивая пацана, Максим Гладко положил свой телефон на кухонный стол. Во всеобщей суете забрать его незаметно не составило труда. Улыбка периодически наведывался на кухню, внимательно следя за допросом. Его беспокоило состояние жертвы, и он судорожно искал возможности остановить экзекуцию. Оставался лишь один вариант – позвонить Гончаровой и потребовать немедленно назвать имена. И хотя Улыбка уже давно догадался, кто именно стрелял в Тольку, жаждал последнего подтверждения.
Он знал, что Елизавета Гончарова скажет правду. Не в том состоянии она находилась, чтобы отважиться на ложь. Улыбку не волновало, по какой причине она решила избавиться от богатого супруга – а то, что именно Гончарова подговорила друзей на убийство, – не вызывало сомнений. Это были их личные дела, вникать в которые он не собирался. Улыбка не строил из себя справедливого судью и не испытывал желания расследовать истинные причины поступка Гончаровой. Наказывать плохую жену он тоже не собирался – этическая сторона ее поступка не будила в нем никаких эмоций, кроме отвращения. Его беспокоили только личности исполнителей. Не Гончарова приказала убить Тольку – стрелявшие в Андрея Гончарова сами сделали выбор и уничтожили неуместного свидетеля.
Когда Улыбка наконец услышал фамилии убийц, телефон Максима Гладко уже лежал в кармане его пиджака. Чтобы провернуть все дело, оставалось несколько часов.
Доставив избитого любовника Гончаровой домой, Улыбка вколол ему обезболивающее, прихваченное из автомобильной аптечки. Удостоверившись, что парень приходит в чувство, он вернулся к дому Гончаровой. Подходя к подъезду, едва не столкнулся с Максимом Гладко. Тот был взбешен и долго стоял на ступеньках, прежде чем двинуться прочь. Улыбка последовал за ним.
Объект проторчал в офисе до позднего вечера, что играло на руку Улыбке. Место было немноголюдное, при должном везении получилось бы осуществить задуманное прямо здесь. Прилегающей территорией остался доволен – отсутствие видеокамер, скудное освещение и удачное расположение гаражей дарили прекрасную перспективу остаться незамеченным.
Минуло несколько часов, и объект покинул здание. Выстрелить не получилось – в переулок завернуло такси. Максим Гладко нырнул в салон и скрылся из виду. Улыбка только усмехнулся: если судьба предпочитает иную последовательность, протестов с его стороны не будет. Он отыскал в телефоне контакты Глеба Калинина и послал ему сообщение.
Глядя на мертвое тело Толькиного убийцы, Улыбка не испытал ничего похожего на удовлетворение. Он не привык расслабляться на полпути. Сиюминутный успех в любой момент может перерасти в трагедию, как уже случалось прежде…
Отряд возвращался на базу после удачно выполненного задания. Несмотря на усталость, настроение у всех было приподнятое. Бойцы переговаривались и травили шутки, предвкушая скорую попойку по поводу успешной операции. Они напоролись на засаду в каком-то километре от базы, потеряв в перестрелке троих товарищей. После того случая Улыбка крепко усвоил не праздновать победу раньше срока.
Отряд возвращался на базу после удачно выполненного задания. Несмотря на усталость, настроение у всех было приподнятое. Бойцы переговаривались и травили шутки, предвкушая скорую попойку по поводу успешной операции. Они напоролись на засаду в каком-то километре от базы, потеряв в перестрелке троих товарищей. После того случая Улыбка крепко усвоил не праздновать победу раньше срока.
Он понимал, что не вздохнет с облегчением, пока не уничтожит второго убийцу. Он изучил контакты в телефоне Калинина и остановился на домашнем номере Гладко. Последний жил с женой, которую старался держать подальше от компании – такой вывод Улыбка сделал, основываясь на подслушанных разговорах. В связи с чем имелась вероятность, что супруга Гладко не идентифицирует голос Глеба, если тот вдруг позвонит. Она передаст информацию мужу, и он отправится прямиком в западню. Оставалось маленькое «но»: с таким же успехом к домашнему телефону мог подойти сам Максим.
«Тогда буду звонить и имитировать обрыв связи, пока Гладко не догадается перезвонить Глебу: сначала с домашнего номера, затем с мобильного жены. Калинин не будет отвечать, но вскоре отправит sms на мобильный с призывом срочно приехать к зданию его офиса», – прикинул в уме Улыбка. План выглядел сумбурным и сырым, но мог сработать.
Трубку подняла женщина.
Улыбка оттащил труп Калинина в узкий проем между гаражами и стал ждать. Долго ждать не пришлось.
Дрожащее полотно реки мерцало чернотой, словно не вода текла между двух берегов, а тягучая смолистая нефть. Вдалеке темнели силуэты высоток, враставших в низкое небо. Тянуло сыростью, порывистый ветер то усиливался, то затихал. За спиной проносились машины. Улыбка перегнулся через холодные перила моста и всмотрелся вниз, в зияющую жидкую бездну. Достал из кармана пистолет, задержался взглядом на серебристой поверхности ствола и выбросил в реку. Даже если оружие когда-либо найдут, спиленный серийный номер не позволит определить владельца. Следом отправились мобильные телефоны убитых и тот, по которому Улыбка связывался с Гончаровой.
Дело было сделано.
«А давай напьемся!» – наверняка предложил бы Толька, будь он жив. Улыбка пить не хотел. Впервые за два без малого года не хотел ни пить, ни кричать от бессильной злобы, ни вспоминать прошлое. Горечь от потери друга все еще заполняла сердце, но уже не перехлестывала через край – бушевавшая внутри буря израсходовала последние силы и пошла на спад. Чувства утратили болезненную остроту, сменившись расслабляющим спокойствием.
Улыбка долго стоял на мосту, наслаждаясь зябкой прохладой. Ветер выдувал из головы весь накопившийся хлам, все тяжелые мысли, оставляя лишь прозрачную, звенящую пустоту.
В третьем часу ночи Улыбка вспомнил, что Матильда сидит некормленая. С сожалением вздохнул, неохотно сбрасывая приятное оцепенение, и направился к парковке, где оставил машину.
Кошка встретила хозяина в коридоре, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень раздражения. Отрывисто мяукнула и рванула на кухню, подсказывая глупому человеку его дальнейшие действия. Спустя пять минут, подчистую съев предложенное угощение, Матильда подобрела и позволила себя погладить.
Улыбка планировал сварить кофе и попробовать заснуть, но понял, что попросту не может оставаться в четырех стенах. Хотелось пространства и воздуха. Оделся потеплее, переобулся в удобные кроссовки и покинул квартиру, оставив недоумевающую Матильду на прикроватной тумбочке.
Город казался слишком шумным и суетливым, поэтому Улыбка поехал туда, где ночь по-настоящему темна и тиха. Поселок, где жила Толькина мать, тонул во мраке. Улыбка оставил автомобиль на обочине и углубился в пролесок.
К утру подморозило. Ломкая ледяная трава хрустела под подошвами, изредка с ветки срывался желтый заиндевевший лист и медленно опускался на землю. Улыбка наконец ощутил, что потребность в одиночестве, внезапно нахлынувшая несколько часов назад, начинает отпускать его. Замедлил шаг и втянул носом свежий утренний воздух. Пахло осенью. Он огляделся, прикидывая свое местоположение, и повернул в сторону деревни.
У знакомого синего забора Улыбка остановился. Рассвет только занимался – могло статься, тетя Варя еще спит. Осторожно отодвинул задвижку, открыл калитку и зашел во двор. В нерешительности застыл у двери, затем тихо постучал. В ту же секунду дверь отворилась. Бодрая тетя Варя в испачканном мукой фартуке поверх пестрого халата торопливо приветствовала гостя:
– Здравствуй, Мишенька. А я как знала, что ты приедешь. Встала пораньше, вот блинчики тебе пеку. Ты проходи, проходи. Не стой на пороге.
Улыбка шагнул в прихожую, неловко поводя плечами:
– А девочка?
– Настюшка спит еще. Ее до обеда не добудишься, – глаза тети Вари лучились теплотой. Улыбка поразился перемене. Казалось, новая обитательница дома, маленькая капризная девочка, возродила в пожилой женщине давно угасшую радость.
– Нельзя, чтобы она меня увидела без маски, – словно бы извиняясь, объяснил парень.
Тетя Варя понимающе кивнула.
– Не переживай, сынок. Пока она проснется, ты и позавтракать успеешь, и отдохнуть, – она всплеснула руками, заметив испачканные мокрые кроссовки. – Где ты обувь так извазюкал? А ну, вон тряпку возьми, протри да поставь на батарею, пусть сохнут!
Выполнив приказ, Улыбка бесшумно прошел на кухню, где аппетитно пахло свежей выпечкой.
Сняв фартук и вытерев руки о полотенце, хозяйка пододвинула ему сметану и варенье, налила в чашку кипятка.
– Попей чайку, замерз, поди?
– Нет, теть Варь, не замерз, – Улыбка опустил чайный пакетик в кружку и принялся сосредоточенно двигать им вверх-вниз.
Пожилая женщина поправила круглый коврик на табуретке и села, не сводя внимательного взгляда с притихшего гостя.
– Сегодня ее увезешь? – спросила она.
Улыбка кивнул.
Толькина мать не расспрашивала, чей это ребенок и почему понадобилось привозить девочку сюда, в богом забытый поселок. Она чувствовала: лишние вопросы сейчас ни к чему. Девочка вела себя спокойно, не смущаясь непривычной обстановки и незнакомых людей. Живо откликалась на предложения бабушки сходить на огород за петрушкой, полить цветочки или покормить курочек. С интересом обследовала новую территорию, задавая бесчисленное количество вопросов. За два дня девочка лишь пару раз вспомнила о маме:
– А мама не говорила, что у меня есть бабушка. Почему?
Тетя Вера гладила малышку по светлой головке и улыбалась:
– Ты у нее сама потом спросишь.
– А мама сюда приедет? А я еще долго тут буду? А мы пойдем в лес? А ты заведешь мне собаку? А почему у тебя нет компьютера? А где няня Вера? Куда ты спрятала конфеты?
Улыбка завтракал в полной тишине, избегая поднимать глаза. Он осознавал, что обязан дать тете Варе какие-нибудь объяснения, но правду сказать не мог, а лгать не хотел.
Его состояние не укрылось от хозяйки. Она по-доброму улыбнулась:
– Не изводи себя, сынок. Я знаю, ты все делаешь как нужно.
Улыбка нахмурился, пытаясь сохранить хладнокровие. Общение с Толькиной мамой давалось ему нелегко. Он чувствовал растерянность и вину каждый раз, когда видел ее постаревшее от горя лицо. Думал, это пройдет, когда он отомстит за смерть друга. Не прошло. Он по-прежнему ощущал неловкость. Оттого что не оказался рядом с товарищем тем январским вечером. Оттого что он жив, а Толька – нет…
– Теть Варь… – голос его предательски дрогнул.
Женщина закрыла ладонью рот, не справившись с волнением. Она уже знала, о чем скажет Миша еще до того, как тот произнес фразу.
– Их больше нет, теть Варь… Тех, кто убил Тольку. Их больше нет.
Глава 24
Лиза больше не могла выносить неизвестность. Она надеялась, что как только похититель услышит фамилии, то мгновенно вернет ей дочь. Минул час, второй и третий, а Насти все еще не было.
Лиза внушала себе, что паниковать рано. Похитителю тоже нужно спать, и, скорее всего, до утра он не пошевелится. Напряжение то спадало, то накатывало вновь, и желание остановить эти бесконечные качели усиливалось с каждой минутой. И Лиза сдалась.
Первая доза наркотика не подействовала. Такое иногда случалось, поэтому она повторила попытку. Сердцебиение ускорилось, тело наполнилось энергией, но ни эйфории, ни даже слабой радости не возникло. Более того, создавалось впечатление, что ее эмоциональное состояние даже ухудшилось, простимулированное нежданным приливом сил. Вялое, болезненное беспокойство переросло в неистовый параноидальный страх, от которого темнело в глазах и закладывало уши.
Лиза бесилась, металась по квартире, в припадке ярости пиная мебель. Раньше допинг работал. Почему же сейчас от него становится только хуже и хуже? Может быть, доза слишком мала? Лиза кидалась к тумбочке, суетливо насыпала дорожку. Паранойя слегка отпускала, возвращая ее в прежнее состояние терпимого неудовлетворения. Некоторое время Лиза переводила дух, а затем начинала раздражаться по новой.