«Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети».
Галя не знала, что стало причиной промелькнувшей в сознании мысли – то ли разыгравшееся воображение, то ли переутомление от недосыпа. Она отчетливо поняла, что через две недели Глеб на суде не появится.
Глава 26
Улыбка вышел из автобуса (подумать только – все тот же номер!) и спустился по пологому скату на узкую раздолбанную тропинку. Раньше дорога казалась широкой, как полноводная равнинная река: пока пересечешь ее поперек, столько интересного встретишь! И крошечный ручеек, где можно запускать корабли или строить плотину, и бугорок, который на самом деле не бугорок, а крыша подземного замка, и страшного черного жука, спешащего на большое «насекомское» сражение. А сколько километров маленький Миша намотал по этой дорожке на новеньком двухколесном велосипеде! Сейчас это была всего лишь неровная, бугристая дорога, по которой так мучительно ездить на машине, подскакивая на каждой кочке и гробя подвеску.
Улыбка поднял воротник куртки: родной город встретил его колючим ветром и легким морозцем. После теплого московского сентября дыхание зимы здесь ощущалось особенно остро. Впрочем, погода стояла ясная, солнечная. Пронзительно голубое небо простиралось над головой огромным корабельным парусом.
Ветхие строения слева и справа, некогда представлявшие собой добротные жилые дома, теперь пустовали. Обрушенные крыши и покосившиеся заборы навевали мысль о забвении, но Улыбка ни на миг не расстроился. Он заранее подготовил себя к тому, что детские воспоминания не совпадут со взрослой реальностью. Течение времени не изменишь. Оно безжалостно уносит то, что некогда казалось незыблемым. Гасит яркие краски, оживляет тусклые наброски.
Чуть поодаль от дороги высилось квадратное одноэтажное строение. Железная дверь наглухо заколочена, серые стекла покрыты толстым слоем пыли. Вверху, под покатой крышей, висела старая выцветшая вывеска: «Автомобиль». Раньше это был магазин автозапчастей, куда маленький Миша захаживал после школы, чтобы с деловитой серьезностью изучать выложенный на витринах товар. В самом дальнем углу у окна – Улыбка отлично помнил – стоял блестящий мотоцикл «Урал». Миша подолгу разглядывал черные выпуклые формы, широкое кожаное сиденье и бездонную коляску, в которой могла уместиться целая ватага ребятни. Миша часто фантазировал, как однажды придет из школы и увидит во дворе дома купленный мотоцикл. Папа встретит сына с лукавой усмешкой, укажет бровями на коляску:
– Ну что, малец, прокатимся?
Папа так и не купил мотоцикл.
Улыбка добрался до пересечения двух дорог – на углу до сих пор стояли почтовые ящики, такие же ржавые, как двадцать лет назад, – и свернул на родную улицу.
Любитель изящной словесности наверняка бы написал, что дом возвышался одиноко и горделиво посреди пустоши и снесенных дворов. Дом действительно стоял одиноко, но ничего горделивого в его поникшей и даже жалкой «осанке» не наблюдалось. Сердце сжалось и забилось так сильно, что Улыбка вынужденно остановился. Тот же серый деревянный забор, та же унылая побелка фасада, те же березки у калитки. Превозмогая непонятно откуда взявшуюся слабость в ногах, Улыбка подошел ближе.
На окнах белый тюль и горшки с геранью. Прямо как в детстве. Раньше под окном росли кусты черной смородины – удивительно ароматной, по-северному сочной, хрустящей. Миша обожал черную смородину… Сейчас на месте кустов остался лишь поросший травой пятачок.
Что, если хозяев нет дома? Или они проявят враждебное негостеприимство? В непривычном удушающем волнении Улыбка поднял руку и постучал по шаткому забору. Никто не откликнулся. Выждал пару минут и снова постучал, настойчивее.
Из-под деревянного навеса, покрытого рубероидом, показалось настороженное лицо немолодого мужчины. Определить его точный возраст было крайне сложно – ему могло быть и сорок, и шестьдесят. Неприветливые усталые глаза вперились в гостя.
– Чего вам?
– Здравствуйте. Простите, что отвлекаю, – не очень уверенно начал Улыбка. – Возможно, вас рассмешит повод, по которому я к вам обращаюсь… Дело в том, что я вырос в этом доме. Но потом семья переехала в другой город…
Хозяин по-прежнему стоял на крыльце, не намереваясь подходить ближе. Улыбке показалось, что он вернется обратно в дом, так и не дослушав его речь.
– Простите, – повторил парень. – Понимаю, это неожиданно. Я прилетел сюда буквально на несколько дней. Ностальгия. Знаете, как бывает.
Улыбка осекся, не встретив никакой реакции. Мужчина продолжал молчаливо взирать на незваного гостя.
– Меня зовут Михаил, – натянуто улыбнулся парень. – Могу показать вам паспорт. Вы убедитесь, что я родился в этом городе.
– И чего? – наконец откликнулся хозяин, зябко поведя плечами. Подмораживало, а он выскочил в одной футболке.
Улыбка почувствовал себя идиотом.
– Я понимаю, что моя просьба прозвучит нагло. Но не позволите ли вы мне зайти внутрь на две минуты?
– Зачем это?
– Просто посмотреть на дом, в котором я провел детство.
Хозяин то ли не расслышал, то ли не понял сказанного, то ли не посчитал нужным ответить.
Молчание затянулось. Улыбка кивнул на сарай:
– Зимой мы с сестрой залазили на крышу и прыгали оттуда в сугробы.
Раздражение, смешанное с растерянностью, охватило его. Черт возьми, стоило ли участвовать в переделках, откуда не каждый выходил невредимым, без колебаний убивать противника, бороться на пределе возможностей, чтобы в итоге впасть в замешательство у ворот родного дома.
– Извините, – со смущенной враждебностью процедил Улыбка. – Хорошего вам дня.
Развернулся и медленно побрел в сторону дороги. В полусотне метров от дома темнели строения военного склада. Несколько рядов колючей проволоки ограждали территорию от непрошеных гостей. Улыбка остановился, вспомнив, как с мальчишками часто пробирался внутрь, пользуясь наличием слабых мест в заборе. Кое-где колючая проволока была порвана или отодвинута, поэтому пролезть на запретную базу детям не составляло труда. Обычно территорию охранял один – максимум два караульных. Детворе они казались старыми бесстрашными солдатами, на деле являясь испуганными семнадцатилетними новобранцами. Немало сокровищ, утащенных со склада, Миша хранил под кроватью: порванный противогаз, пустые гильзы и даже плюшевого осла.
Последний являлся частью захватывающей любовной истории. Во втором классе Мише очень нравилась девочка Таня, жившая ниже по их улице. У нее были две тонкие косички, веснушчатый нос и тяжелый портфель, который она без жеманства позволяла ухажеру донести до дома. Одним зимним вечером Миша и Таня направлялись на ледяную горку. Проходя мимо военного склада, девочка указала варежкой на странный сугроб. Миша пригляделся. Сугроб метрах в десяти за колючей проволокой и правда был необычным. На его верхушке выделялось яркое оранжевое пятно. Под снегом однозначно находился какой-то предмет. И не было никаких сил удержаться, чтобы не выяснить, что это.
Миша полз по-пластунски, но так спешил, что порвал рукав куртки. Схоронившись в снегу, подождал, когда караульный свернет за угол, и рванул вверх. Вытащенная из сугроба мягкая игрушка привела мальчика в дикий восторг. То-то Таня обрадуется! Мише нравилось, как Таня радовалась.
Плюшевый осел был прекрасен, хоть и дыряв в нескольких местах. Боевые ранения придавали ему шарма. По крайней мере, в Мишиных глазах. Таня от подарка вежливо отказалась, объяснив, что родители не позволят ей принести в дом чужую игрушку. Миша забрал осла себе в память о романтическом приключении.
Улыбка тоскливо вздохнул, окинув прощальным взглядом родную улицу. Какой пугающей она казалась по утрам, когда восьмилетний Миша отправлялся на тренировку по борьбе. Отпускать ребенка одного на другой конец города родители не боялись – маньяков на Крайнем Севере тогда не водилось. Зимой в семь утра стояла такая темень, что маленький Миша невольно ежился от страха. Наст зловеще хрустел под ботинками, мороз щипал щеки. До остановки мальчик если не бежал, то шел энергично. Автобус приходил переполненный, но никто из промерзших пассажиров не оставался на улице. Северяне отлично знают, каково это – ждать автобус на лютом холоде. Поэтому всегда готовы потесниться. До Дворца спорта Миша ехал семь остановок…
Погруженный в воспоминания, Улыбка не сразу заметил притаившегося у калитки мужчину. Тот стоял неподвижно, в накинутой на плечи куртке, и пристально наблюдал за незнакомцем.
Улыбка махнул ему рукой и двинулся прочь.
– Эй! – раздалось за спиной.
Парень удивленно обернулся.
Суровое лицо мужчины смягчилось, губы дрогнули и растянулись в неловкой улыбке:
– Вы это… Хотели дом посмотреть? Заходите!
Полчаса спустя Улыбка поднимался на покатый холм, наполовину заросший высоким иван-чаем. Упрямые жесткие стебли тянули к небу увядшие розовато-сиреневые соцветия. Солнце сияло отчаянно ярко, словно пыталось вылить на город последнюю щедрую порцию тепла перед наступлением суровой зимы. Вдали зеленели, краснели, желтели сопки. У их подножия извивалась юркая ледяная речка. Она искрилась, как серебристая змея, ползущая среди мшистых камней. Улыбка запрокинул голову и зажмурился, подставив лицо под ослепительные лучи.
Полчаса спустя Улыбка поднимался на покатый холм, наполовину заросший высоким иван-чаем. Упрямые жесткие стебли тянули к небу увядшие розовато-сиреневые соцветия. Солнце сияло отчаянно ярко, словно пыталось вылить на город последнюю щедрую порцию тепла перед наступлением суровой зимы. Вдали зеленели, краснели, желтели сопки. У их подножия извивалась юркая ледяная речка. Она искрилась, как серебристая змея, ползущая среди мшистых камней. Улыбка запрокинул голову и зажмурился, подставив лицо под ослепительные лучи.
Вряд ли он испытывал счастье. Счастье – слишком интенсивное, насыщенное чувство. Улыбке было просто спокойно. По-хорошему спокойно.
События минувших месяцев воспринимались отстраненно, будто происходили с кем-то другим. Улыбка наконец разорвал замкнутый круг и вырвался на свободу. И теперь вдыхал полной грудью, по-новому ощущая жизнь и до конца не веря в избавление. Он чувствовал, что ад остался позади, но не понимал, как умудрился выдержать и не сломаться. Должно быть, он сильнее, чем казался себе.
Лизину дочку Улыбка высадил у дома. Объяснил, какие кнопки на домофоне нужно нажать. Снял и спрятал маску, переодел куртку. Проследил за тем, как мать забрала ребенка, и уехал. На работе в тот день он не появился – уведомил Гончарову по телефону, что увольняется, поскольку не желает участвовать в учиненном ею беспределе. Гончарова не удивилась. По-видимому, ожидала чего-то подобного.
Заказал билет. Поручил сестре опекать Матильду и улетел. Впереди целая неделя, чтобы изучать город, воскрешая позабытые кадры из детства, и не думать ни о чем, кроме настоящего момента. Прошлое отпустило его. А будущее больше не волновало. Прав был Толька: все дороги кончаются.