– Живо полезай в хату, – велел он Люсе, с привычной ловкостью отгибая край полиэтиленового полотнища. – Прыгай. Не бойся, там не глубоко, не расшибешься.
– Уверен? – усомнилась Люсинда.
Но спорить не стала, присела на бортик фонтана, крутанулась на попе, перебрасывая ноги на другую сторону, и прыгнула вниз – словно нырнула в воду «солдатиком».
Воды в чаше не было, приземлилась она на кучу сухих листьев.
Не разгибаясь, подняла голову.
– Отползай, отползай! – зашептал сверху Ваня.
Люсинда проворно отбежала в сторону на корточках – прекрасное упражнение для ног, между прочим, не зря она его регулярно проделывает с первоклашками, – и тут же на ее место канул Ваня.
– В ямку – бух! – прокомментировала Люсинда, вспомнив о своих малышах.
Ваня сноровисто закрыл импровизированную дверь и замер на полусогнутых ногах, пытливо глядя вверх.
В этот момент он очень походил на персонажа из учебника по предмету «Окружающий мир» – любознательного питекантропа с картинки «Эволюция человека». Саму себя четвероногая Люсинда иронично проассоциировала с обыкновенной обезьяной. К сожалению, распрямиться в полный рост высота конструкции не позволяла.
Осмотреться тоже было сложно – люстр и канделябров в зимней резиденции господина Жука не имелось, а мутный полиэтилен пропускал слишком мало света.
Сам Ваня, впрочем, в собственном жилище ориентировался прекрасно и быстро извлек из нагромождения узлов небольшой предмет, который Люсинда в первый момент приняла за курительную трубку.
Оказалось – ошибочка вышла, это был перископ!
– Ух ты! – восхитилась Люсинда. – Сам сделал?
– Товарищ помог, он на такие штуки мастер, – ответил Ваня, выталкивая прибор наружу через неприметную прорезь в пленке. – Тут и надо-то было всего ничего: клей, картонка, зеркальце и немного ума… Иди-ка, посмотри, это не твой ли Злощавый?
Люсинда придвинулась к импровизированному окуляру.
Опознать Злощавого она не надеялась, потому что никогда его не видела, но это же не повод отказываться от занимательного опыта! Поглазеть в перископ было очень любопытно.
Наверху происходило что-то интересное.
Мимо фонтана так быстро, что Люсинда не успела повернуть перископ, промчался невысокий худощавый индивидуум повсеместно черного окраса – то ли темнокожий в наряде голого африканского короля, то ли костюмированный – примерно так же, как сама Люсинда.
– Прям твой двойник! – заметил это сходство Ваня Жук.
– Действительно, – задумчиво пробормотала Люсинда.
Какое-то дельное соображение «в тему» промелькнуло у нее в голове, как нигерийский бегун, но слишком быстро – Люсинда не успела его отследить.
Судя по всему, за черным человеком велась погоня, но преследователи прошли за кустами, так что увидеть их Люсе не удалось.
– Интересное кино, – заключил Ваня Жук, убирая перископ.
– Очень интересное, – поддакнула Люсинда. – Вань, а можно я еще немножко у тебя побуду? С полчаса посижу, пока все стихнет, а потом пойду себе потихоньку…
– Только шапку на морду не надевай, – посоветовал Ваня. – Шапка на морде – верный способ нарваться на неприятности! А еще лучше – возьми у меня плащик для маскировки. Могу тебе предложить совсем новый целлофановый дождевик, розовый, самый подходящий цвет для симпатичной девушки.
– «Дикой, но симпатишной», – вспомнила Люсинда и захихикала.
В двадцать один ноль-ноль их вежливо, но твердо выпроводили из отделения, и Оля безропотно проследовала за Громовым в машину, ожидавшую у служебного входа.
Нетипичная для нее покорность объяснялась очень просто: Оля была не в состоянии связно мыслить и решительно действовать.
События этого бурного вечера ее основательно запутали, дезориентировали и обескуражили, так что к проведению в жизнь стройной линии поведения Ольга Павловна была способна не больше, чем слепой – к целенаправленному перемещению по сильно пересеченной местности. Она нуждалась в помощи собаки-поводыря, за которую вполне сошел командно гавкавший Громов.
Вскоре они уже сидели за столиком в заведении, которое отличалось от давешней рюмочной примерно так же, как Монсеррат Кабалье от Людмилы Зыкиной.
Нет худа без добра: поскольку Оля и без того уже была деморализована, ее нимало не смутило обилие зеркал, розового мрамора и золотой лепнины, и похожему на хлопотливого пингвина черно-белому официанту она на полном автопилоте брякнула:
– Мне консоме из пулярок! – отчего нервозный Громов закатился совершенно истерическим смехом.
Официант, кстати, и ухом не повел, спокойно записал заказ и вопросительно посмотрел на Громова.
– Не надо консоме, – сказал он, отсмеявшись. – Мне как обычно и даме то же самое.
– Уверены? – желчно спросила Оля, едва официант отошел.
Затейливой барской еды, которую станичные Романчиковы пренебрежительно называли «разные фундыки-мундыки», она отродясь не едала. «Консоме из пулярок» всплыло из глубинных слоев ее классического образования.
Однако пахло в ресторане вкусно, и от этих гастрономических ароматов у диетички Ольги Павловны свело желудок.
Определенно, с голоданием надо было заканчивать – какая уж тут диета, когда происходит черт знает что и нужны силы, чтобы адекватно реагировать на эту чертовщину?
– Вы не любите лягушачьи лапки и виноградных улиток? – вздернул брови Громов.
– Б-е-е-э, – лаконично отвергла лягушек с улитками скромная и честная учительница.
– Не беспокойтесь, я пошутил, это будет просто стейк, – ухмыльнулся Громов.
Оля посмотрела на него внимательно, как психиатр.
Громов то подкатывал, то одергивал рукава свитера и так ерзал на «стуле из дворца», словно пытался нежным филейным местом нащупать зашитые в обивку бриллианты.
С удовольствием, которого психиатры в общении с пациентами то ли не испытывают, то ли не показывают, Ольга Павловна констатировала:
– А вы ведь тоже нервничаете!
– Конечно, нервничаю, – Громов не стал запираться. – Я принял важное решение и совершил рискованный поступок, не имеющий обратного хода. Теперь слишком многое зависит от вас, и это меня беспокоит.
Ольга Павловна улыбнулась. Ей крайне редко случалось серьезно беспокоить мужчин, уже вышедших из школьного возраста.
– Замечательно, – одобрительно сказала Ольга Павловна Романчикова-Фрейд и шевелением бровей побудила пациента к продолжению беседы. – Хотите об этом поговорить?
– Придется, – пациент пожал плечами.
Тут О. П. Фрейд невольно отметила, что плечи у пациента возмутительно широкие и крепкие, руки мускулистые, а шея такая, что не всякий лошадиный хомут на ней сойдется.
Право, можно подумать, что господин Андрей Громов не олигарх, а лесоруб!
В бытность свою учительницей, до спонтанной переквалификации в психиатры-психоаналитики, Ольга Павловна наивно полагала, что олигархам присущи только две рельефные выпуклости: брюхо, как у миллионера из известного произведения Самуила Яковлевича Маршака «Мистер Твистер», и оттопыренный бумажником карман.
– Только сначала давайте поужинаем, – мужественно выдержав ее испытующий взгляд, предложил неправильный олигарх.
Официант-«пингвиноид» как раз доставил заказ. Оля слегка отклонилась, не мешая приземлению на стол перед ней обширной летающей тарелки, заглянула в нее и ощутила головокружение.
Стейк был огромен и прекрасен! Красно-бурый, пышущий жаром, усыпанный зеленью, он выглядел, как модель африканского континента (1:10 000) и вызвал бы бурю негодования у активистов Общества помощи голодающим детям Нигерии и Зимбабве. У самой Оли он вызывал обильное слюноотделение.
Громову подали «Евразию».
– Приятного аппетита, – сказал он и глубоко вонзил нож и вилку в свой «макет».
Уничтожая превкусные мясные «континенты», сотрапезники общались лишь скупыми жестами и одобрительным мычанием.
К тому моменту, когда от ее хорошо прожаренной Африки остался кусочек, сопоставимый с территорией ЮАР, Оля разрумянилась и подобрела. Будь у нее по-прежнему «руса коса до пояса», она бы до умиления походила на русскую красавицу-матрешку.
Именно этот момент коварный олигарх выбрал для продолжения разговора.
– Ну а теперь слушайте.
Громов решительно скрестил на опустевшей тарелке нож и вилку.
Холодно звякнул металл.
Ольга Павловна подобралась.
– Предупреждаю вас сразу: все, что я вам расскажу, глубоко конфиденциально. Надеюсь, вы умеете хранить тайны?
Оля закатила глаза к потолку, оценила величие многоярусной хрустальной люстры и перевела взгляд на собеседника.
Собеседник по-прежнему нервничал. Очевидно, секрет, которым он собирался поделиться с новой знакомой, был ему так же дорог, как пирату – настоящая карта острова сокровищ.
– Может, не надо? – без сочувствия спросила Ольга Павловна. – Зачем мне ваши тайны? Оставьте их себе. Я вовсе не хочу, чтобы меня отравили полонием.
– Каким полонием? – Громов заметно опешил.
– Радиоактивным!
– Зачем?!
– А я почем знаю – зачем? С вами, олигархами, только свяжись!
Олигарх испустил долгий вздох, похожий на шипение сдувающегося воздушного шара.
– Я с вами сейчас не как олигарх разговариваю, а просто как человек, – мрачно зыркнув на нее, заявил он.
– Андрей Громов, олигарх и человек, – кивнула Оля. – В блюдечках-очках спасательных кругов…
– Вы будете слушать или нет?!
– Не знаю. Не уверена. У меня своих неприятностей хватает, – пробормотала она.
Потом пристально посмотрела в темное окно, резко вздрогнула и передвинула вазу с букетом на столе, загородившись ею от возможных взглядов с улицы.
– Серьезно? – олигарх и человек недоверчиво покрутил головой. – Уверен, это какие-нибудь пустяки. Впрочем, я обещаю вам, что разберусь со всеми вашими проблемами, как только мы решим одну мою.
– Вот как?
– Именно так!
– Хм… Тогда рассказывайте.
Ольга Павловна подперла щеку рукой, изобразила чистосердечный интерес и поморгала, приглашая олигарха приступить к рассказу.
– Вы видели Димку, – хмуро сказал Громов. – Это мой сын. Его мать была алкоголичкой.
Он говорил короткими резкими фразами – как будто рубил дрова. Оля поджала ноги под столом, словно растущая поленница рубленых фраз могла их придавить.
– Я не был на ней женат. Она не сказала мне о рождении Димки. Я узнал о нем, только когда Леля умерла. Лариса Львовна сказала мне, Димкина бабушка.
– Это она с ним сейчас в больнице? – зачем-то уточнила Оля, вспомнив пожилую женщину с вязаньем.
Громов кивнул:
– Она. До своей болезни Димка жил с ней. Я помогал им, как мог.
– А можете вы много.
Это был даже не вопрос – утверждение.
– Мог. – Громов посмотрел ей в глаза: – Теперь я мало что могу, к сожалению.
– Дима серьезно болен?
Громов отвернулся.
Оля опустила глаза, рассматривая нитяной узор льняной скатерти.
– Я просто хочу, чтобы он был счастлив. Чтобы он порадовался, понимаете?
– Понимаю, – кивнула Оля. – Я все это понимаю, только… Я-то тут при чем?
– При всем! – Громов подался вперед, заговорил жестким тоном: – Лариса Львовна уверила Димку, что его мама не умерла, просто уехала. Далеко и надолго. Ей казалось, что так он будет меньше страдать. Я считал, что это глупо, но тоже молчал. До сегодняшнего вечера!
– Так-так, – пробормотала Оля, уже понимая, что к чему, и от невозможного, невероятного и возмутительного этого понимания закипая, как чайник. – А сегодня вы позволили мальчику поверить, что его мамочка вернулась. И мамочкой этой без спросу и разрешения назначили меня! Да как вы смели?!
– Я подумал, что это последний шанс.
– В смысле?
– Вы учительница, значит, любите детей. Вы – добрая, я понял это, когда вы кормили меня бутербродами.
Оля покраснела.
– И вы достаточно сильно похожи на Лелю. Вернее, с этой новой прической и в розовом шарфе вы достаточно похожи на ту единственную фотографию, которая есть у Димки.
– И что с того?!
Громов глубоко вздохнул.
– Что, что… Разве не ясно? Я прошу вас стать Димкиной мамой. Я хорошо вам заплачу.
Оля хлопнула глазами:
– Это что – предложение руки и сердца?!
– Это предложение работы.
– Это очень странная работа!
– И очень высокооплачиваемая!
– Все в порядке?
Только увидев, что у их столика, скривив шею в знаке вопроса, стоит встревоженный «пингвиноид», они осознали, что орут друг на друга, как скандалисты-супруги с большим стажем.
– Все хорошо, – Громов жестом отослал официанта. – Извините, я слишком разволновался. Прошу прощения. Давайте поговорим спокойно. Сколько вы хотите за то, чтобы исполнить роль мамы маленького больного мальчика?
– Это запрещенный прием!
Оля вспомнила хрупкую фигурку, серьезное угловатое личико и огромные глаза без ресниц.
Малыша было жалко.
Но каков затейник его папочка! Надо же, что придумал… Псих ненормальный.
Но малыша все-таки жалко…
– И как долго мне надо будет притворяться? – хмуро спросила она.
– Боюсь, что недолго.
– Нельзя ли конкретнее?
И тут до нее дошло:
– О господи! Андрей Павлович, вы хотите сказать, что Димка… Он что… Он может и не выздороветь? И вы… Не знаете даже, сколько ему еще осталось?
Громов молча кивнул.
– Бред какой-то, – растерянно прошептала Оля и с силой растерла щеки. – Бред и кошмар…
Собственные ее страхи – «красная метка» Жанны Марковны, упавший перед ней тополь, непонятные люди в черном – вмиг показались ей надуманными и глупыми.
– Пусть он будет счастлив, – тихо попросил Громов.
Попросил ее, Олю Романчикову, как, наверное, не раз просил Бога. Только Бог ему не ответил и не внял, а Оля торопливо закивала:
– Да, конечно, я согласна!
– Прекрасно! Давайте обсудим детали.
На взгляд чувствительной девушки, любящий отец слишком быстро превратился в цепкого дельца.
Олю это несколько остудило.
Она нахмурилась и возразила:
– Нет уж, детали обсудим завтра. Мне сегодня еще тетрадки с диктантами проверять!
– Хорошо. На сегодня и в самом деле достаточно.
Олю отвезли домой. За тетрадки она, впрочем, даже не взялась, потому что больше всего ей хотелось рухнуть в постель и часиков на семь-восемь забыться сном.
– А как же ужин?! – возмутилась любящая мама, Галина Викторовна, мигом уяснив намерение дочки, переодевшейся не в домашний халат, а сразу в ночную рубашку.
– Я поужинала с девочками в кафе, – соврала Оля, чтобы избежать утомительных расспросов.
– Как же ты замуж-то выйдешь, если все с девочками да с девочками, – недовольно бурчала за дверью Галина Викторовна, пока Оля укладывалась спать.
– Не знаю, как насчет мужа, но сын у меня уже есть, – несколько нервно хихикнула Оля.
Чтобы не отвлекаться на мамино ворчанье, она укрылась одеялом с головой и не увидела, как в открытую форточку протиснулся пухлый голый ребенок с крылышками на спине и с луком в руке.
Он удобно устроился на книжной полке, терпеливо подождал, пока беспокойно спавшая Оля выпутается из одеяла, тщательно прицелился и безошибочно послал стрелу под украшенную скромным кружевом «кокетку» девичьей ночнушки.
– Шеф, мы собрали информацию об учительнице, – в позднем телефонном звонке сообщили И. И. Иванову. – Романчикова Ольга Павловна, тридцать четыре года, не замужем, живет с родителями и братом, адрес у меня есть. Работает в средней школе номер тридцать один, преподает русский язык и литературу.
– Литературу, говоришь? – задумался И. И. Иванов. – Это же книжки, брошюрки, тетрадки, записи всякие – целые кучи макулатуры. Что думаешь?
– Думаю, не исключено, – согласился его собеседник.
– Проверьте.
– Сделаем!
– Жду.
Четверг
Утро началось с сюрприза.
Выйдя на крыльцо, Оля увидела у подъезда знакомую машину.
Вообще-то, в автомобилях Ольга Павловна не разбиралась.
Нет, она уверенно отличала винтажный украинский «Запорожец» от старого тольяттинского «жигуля», но современные модификации даже этих непрестижных марок запросто могла перепутать. Что уж говорить о дорогих иномарках и их многочисленных моделях, отличающихся одна от другой такими тонкостями, как наклон стоек, прорези воздухоотводов и форма решетки радиатора.
К тому же уважаемая Ольга Павловна была близорука и без очков, которые она стеснялась носить вне работы, не отличила бы «Лендровер» от бегемота.
А вот цвета она различала – не дальтоничка, чай!
Машина, подкатившая к крыльцу так нагло, что бабки на лавочках у подъезда поджали не только губы, но и ноги, была светло-серой. Но не такой серой, как мышь или дождевая туча, а металлически-серебристо-жемчужно-серой.
Необыкновенно приятный, переливчатый, прямо-таки живой цвет! Как у Олиного любимого и единственного шелкового платья – за каковое сходство, собственно, ей эта машина и приглянулась.
Предательскую мыслишку о том, что приглянулась ей не столько машина, сколько ее владелец, Оля моментально отогнала прочь воинственно боднув головой морозный воздух.
– Здравствуй, Оленька! – вразнобой, но одинаково слащавыми голосами протянули околоподъездные бабки.
– Доброе утро, бабушки! – ответила Оля громко, чтобы ни одна глуховатая зараза не вздумала после ее ухода затеять дискуссию на тему «Какая невоспитанная пошла нынче молодежь».
Но добрым это «сюрпризное» утро не было.
– Здравствуйте, Ольга Павловна! – донеслось из знакомой машины.
Перепрыгивая через старушечьи «валенки», знакомый водитель обежал капот и распахнул для покрасневшей Оли жемчужно-серую дверцу.
– Здравствуйте, Витя, – обреченно ответила она.
В ряду старушек обозначилось нездоровое оживление. Как огни новогодних гирлянд, загорелись не по возрасту зоркие глаза. Надтреснутые голоса возбужденно задребезжали: