Улыбка Притчера оставалась такой же, разве что самый уголок рта чуть дрогнул.
— Ожидал нас?
— Но как же… — Старшины с удивлением поглядели один на другого. — Уже неделя прошла с тех пор, как он предупредил нас, что вы прилетите.
Их апартаменты были роскошными по меркам этого мира. Притчеру приходилось жить и в худших условиях. А Чанису, похоже, все это было безразлично.
Между ними возникла напряженность, но совсем иного рода, чем раньше. Притчер чувствовал, что приближается время решительных действий, но был не прочь еще немного подождать. Встреча с губернатором была рискованным делом, но и выигрыш в этом случае был бы значительно больше. Он чувствовал раздражение при малейшем движении бровей Чаниса, при той нежной неуверенности, с которой он закусывал губу. Он ненавидел бесполезную игру, и притворство Чаниса бесило его, заставляло торопить развязку.
— Кажется, нас поджидали, — сказал он.
— Да, — просто ответил Чанис.
— И это все, что вы можете сказать? Мы прилетаем сюда и узнаем, что губернатор уже ожидает нас. Может быть, от губернатора мы узнаем, что нас ожидают на самой Тазенде. Какой тоща смысл во всей нашей миссии?
Чанис поднял голову и ответил с усталостью и досадой:
— Ожидать нас — одно, знать, кто мы такие и зачем прилетели — совсем другое.
— А вы что, надеетесь скрыть что-то от людей Второго Основания?
— Возможно. А почему бы и нет? А вы уже сдаетесь? Скорее всего, наш звездолет засекли в космосе. Что необычного во внешних космических постах? Даже если бы мы были самыми обычными чужаками, мы все равно были бы для них интересны.
— Настолько, чтобы именно губернатор явился к нам, а не наоборот?
Чанис пожал плечами.
— Об этом подумаем позже, когда увидим, что представляет собой этот губернатор.
Притчер осклабился в недоброй улыбке. Все это становилось нелепым.
— По крайней мере, одно мы теперь знаем, — с искусственным оживлением продолжал Чанис. — Тазенда — Второе Основание, и сотни мелких фактов подтверждают это. Как иначе объяснить явный страх местных жителей перед Тазендой? Я не ряжу никаких признаков политического управления. Их Старшины, очевидно, распоряжаются здесь вполне свободно, и в их дела никто не вмешивается. Налоги, о которых мне говорили, взимаются неаккуратно или вообще не взимаются. Местные жители громко жалуются на бедность, но на самом деле недурно обеспечены и выглядят сытыми. Дома их примитивны, деревни грубы, но вполне подходят для жилья. Честно говоря, эта планета меня даже восхищает. Никогда еще я не видел менее благоустроенного мира, но я убежден, что население здесь не страдает, и что они счастливы своей простой жизнью вдали от проблем центральных районов.
— Вы что, поклонник простых радостей деревенской жизни?
— Упаси меня Галактика! — возмутился Чанис. — Я просто хочу подчеркнуть всю важность этого момента. По-видимому, Тазенда — способный администратор, но не в том смысле, что Старая Империя или Первое Основание или даже наши Объединенные Миры. Тазенда дает им то, что не могло дать ни одно государство: счастье. Разве вы не видите, что сама природа здешней власти иная? Она не физическая, а психологическая.
— Неужто? — с легкой иронией спросил Притчер. — А как же объяснить ужас, с которым Старшины говорили о карах за предательство? Как это укладывается в вашу теорию?
— А разве кто-нибудь из них был наказан? Они говорят, что наказывали других. Создается впечатление, что возможность наказания настолько глубоко заложена в их мозги, что никакой надобности в самом наказании просто не возникает. Этого вполне достаточно, и я уверен, что на планете нет ни одного солдата с Тазенды. Неужели вы не понимаете всего этого?
— Может, и пойму, когда увижу губернатора. — холодно ответил Притчер.
— А что, между прочим, если и наши умы сейчас контролируются?
— Вам к этому не привыкать. — с жестоким презрением ответил Чанис.
Притчер побледнел, как полотно, и через силу отвернулся. В тот день они больше не разговаривали.
Безмолвной и безветренной холодной ночью, прислушиваясь к сонному похрапыванию компаньона, Притчер бесшумно настроил свой наручный передатчик на волну, которой не было в передатчике Чаниса, и, нажав кнопку ногтем, связался со звездолетом.
Ответ пришел бесшумными, чуть выше сенсорного порога, колебаниями. Дважды Притчер спрашивал:
— Никаких сообщений?
И дважды приходил ответ:
— Никаких. Мы все время настроены на его волну.
Он встал с постели. В комнате было холодно, он завернулся в меховое одеяло, уселся в кресло и уставился на звездное небо, такое непохожее на небо его родины, где Галактика слабо и туманно освещала Периферию.
Где-то среди этих звезд лежал ответ на все вопросы, что мучили его, и он почувствовал горячее желание как можно скорее развязаться с этим делом, чем бы оно ни кончилось.
На мгновение пришла мысль: прав ли Мул, отняло ли у него Обращение ту предприимчивость, которой он всегда гордился. Или здесь играли свою роль возраст и усталость от постоянных скитаний последних лет.
В конце концов — какая разница?
Он устал.
Губернатор Россема прибыл без свиты. Его сопровождал только водитель в форме.
Сама машина была новейшей модели, по стандартам Россема, но для Притчера она выглядела устарелой. Она неуклюже разворачивалась, подскакивала на ухабах. Сразу было ясно видно, что ходила она на химическом горючем, а не на атомных батареях.
Губернатор Россема ступил на тонкий наст и пошел вперед к дому между Старшин, выстроившихся в две шеренги. Он не посмотрел в их сторону и быстро вошел в двери. Все последовали за ним.
Два человека Мула наблюдали за этим из окна своего помещения. Губернатор был плотным невысоким человеком и ничего особенного в нем не было.
Ну и что с того?
Притчер почувствовал, что нервничает. Он выругался про себя. Лицо его при этом сохраняло ледяное спокойствие. Он не собирался обнаруживать свои чувства перед Чанясом, но он ясно ощутил, что давление у него подскочило, а в горле пересохло.
Это был не физический страх. Он всегда был выше тех бравых служак, пушечного мяса, которые были слишком глупы даже для того, чтобы бояться, и физический страх мог подавлять.
Это было нечто другое, иной страх.
Он быстро взглянул на Чаниса. Молодой человек лениво разглядывал ногти на руке и даже поковырял какой-то едва заметный заусенец.
Притчер почувствовал, как волной поднимается в нем сильное негодование. Какого черта Чанис не боится ментального контроля?
Притчер вздохнул про себя и попытался подумать о прошлом. Каким он был, прежде чем Мул обратил его из прежнего твердолобого демократа?
Трудно было вспомнить. Он никак не мог представить себе свои ощущения в то время, никак не мог обрубить нити, которые эмоционально привязывали его к Мулу. Умом он помнил, что некогда пытался убить Мула, но как ни напрягался, не мог вспомнить и тени своих прежних эмоций.
Может быть, это была самозащита его собственного мозга, потому что даже мысль об этих эмоциях вызвала холодную испарину. А что было бы, если бы он вспомнил все в деталях?
Что, если губернатор тоже вмешается в его мозг?
Что, если невидимые ментальные щупальца человека Второго Основания заберутся в его мозг, разорвут его на части и снова соберут по своей прихоти?
Когда это произошло в первый раз, он ничего не почувствовал. Не было ни боли, ни особенных ощущений… ни даже неудобства. Он всегда любил Мула. Если давным-давно и было время, когда он думал, что не любит его, что ненавидит его — это было ужасным обманом. Мысль эта смущала его.
Но боли не было.
Неужели встреча с губернатором повторит ту же сцену? Неужели все, чем он живет — его служба Мулу, вся его жизнь — уйдет как сон. И Мул станет сном и только Тазенде он будет предан…
Он резко отвернулся от окна. Захотелось выйти на воздух.
— Я думаю, пора, генерал, — резанул слух голос Чаниса.
Притчер снова повернулся к окну.
Старейшина беззвучно открыл дверь и почтительно поклонился с порога.
— Его Превосходительство губернатор Россема, — сказал он, — именем Лордов Тазенды разрешает вам аудиенцию и просят, чтобы вы появились перед ним.
— Ну, конечно. — Чанис одним рывком затянул потуже пояс и накинул на голову россемитский капюшон.
Притчер непроизвольно стиснул зубы. Начиналась настоящая игра.
Губернатор Россема не поражал своим внешним видом. Во-первых, он был без головного убора, и его редеющие светлые волосы, наполовину седые, придавали ему добродушный вид. Его глаза, окруженные сеткой морщин, казалось пытливо смотрели на них, но его свежевыбритый подбородок был мягким и маленьким и по универсальной концепции последователей псевдонауки «физиогномистики» должен был считаться «слабым».
Притчер избегал его глаз и смотрел только на подбородок. Он не знал, окажется ли такая тактика эффективной — и вообще поможет ли ему чтонибудь, если с ним захотят что-то сделать.
— Приветствую вас на Россеме. — Голос губернатора был высоким и бесстрастным. — Мы рады гостям. Вы ели?
Его рука — длинные пальцы, выступающие вены — почти королевским жестом пригласила их к столу.
Они поклонились и сели за V-образный стол. Они расположились на внутренней его стороне, губернатор — напротив них, а на внешних сторонах сидели молчаливые Старшины.
Губернатор говорил короткими резкими фразами, хвалил пищу, ввозимую с Тазенды — она и в самом деле отличалась от грубой пищи Старшин, хотя и не была особо хорошей — ругал плохую погоду на Россеме, намекал на тяжести космических путешествий.
Чанис говорил мало. Притчер вообще молчал.
Обед быстро кончился. Маленькие тушеные фрукты, поданные на десерт, были съедены, салфетки использованы и отброшены в сторону, губернатор откинулся на спинку кресла и сверкнул глазами.
— Я хочу спросить о вашем звездолете. Естественно, я желаю проследить, чтобы за ним был тщательный присмотр и уход. Мне сказали, что его местоположение неизвестно.
— Верно, — весело ответил Чанис. — Мы оставили его в космосе. Это большой звездолет, предназначенный для длительных путешествий, зачастую по враждебно настроенным районам, и мы считали, что если приземлимся в нем здесь, то можем дать повод не совсем правильно истолковать наши мирные намерения. Мы предпочли опуститься на вашу планету вдвоем и без оружия.
— Дружеский акт, — неубедительно прокомментировал губернатор. — Так говорите, у вас большой звездолет? Военный?
— Не совсем военный, ваше превосходительство.
— Гм… Откуда, говорите, вы прилетели?
— С небольшой планеты сектора Сантани, ваше превосходительство.
Скорее всего, вы даже не слышали о ее существовании, поскольку она слишком незначительна. Мы хотели бы наладить торговые отношения.
— Торговля, вот как? А что у вас есть на продажу?
— Машины любого рода, ваше превосходительство. А в обмен примем пищу, дерево, руду…
— Гм… — Губернатор с сомнением покосился на них. — Я мало что в этом понимаю. Может, нам и удастся наладить взаимовыгодную торговлю.
Возможно, но после того, как я посмотрю на ваши документы, — потому что мое правительство затребует подробные сведения, прежде чем мы сможем прийти к какому- либо соглашению, — и осмотрю ваш звездолет. Затем вам придется проследовать на Тазенду.
Гости промолчали, и тон губернатора, соответственно, стал холоднее.
— Я осмотрю ваш корабль, мне это необходимо.
Чанис туманно заявил:
— Наш звездолет, к сожалению, ремонтируется. Если ваше превосходительство даст нам сорок восемь часов, он будет к вашим услугам.
— Я не привык ждать.
Впервые Притчер встретил взгляд губернатора, посмотрел ему прямо в глаза, и дыхание у него перехватило. На мгновение возникло такое чувство, как будто он тонул, но затем ему удалось отвести взгляд в сторону.
Чанис не уступал.
— Звездолет не сможет приземлиться раньше, чем через сорок восемь часов, ваше превосходительство, — сказал он. — Мы здесь и мы не вооружены. Неужели вы сомневаетесь в наших мирных намерениях?
Наступило длительное молчание, затем губернатор сурово сказал:
— Расскажите мне о вашем мире.
И все. Неприятности на этом кончились. Губернатор, выполнив свою официальную миссию, по-видимому, потерял к беседе всякий интерес, и она быстро сошла на нет.
После приема Притчер в своей комнате обследовал себя.
Осторожно, сдерживая дыхание, он «прочувствовал» свои эмоции. Нет, он не казался себе другим, но мог ли он почувствовать разницу? Разве почувствовал он что-нибудь после Обращения Мула? Разве все не казалось ему именно таким, каким должно было быть? Естественным?
Он экспериментировал.
С холодным расчетом он мысленно: «Второе Основание надо найти и уничтожить!».
И эмоция, сопровождавшая эту мысль, была ненавистью. Ни малейшего колебания не было в нем.
А затем он попытался заменить слова «Второе Основание» на слово «Мул», и у него перехватило дыхание от одной только мысли об этом, а язык присох к гортани.
Пока все шло хорошо.
Но может быть в его мозг вмешались по-другому, гораздо тоньше? Может быть, в его мозг все же были внесены какие-то незначительные коррективы? Изменения, которые он не мог проверить, потому что само их существование угнетало его здравый смысл.
На этот вопрос ответа не было.
Он все еще чувствовал абсолютную преданность Мулу! И если это в нем не изменили, то остальное, в принципе, не имело значения.
Он занялся неотложными делами. Чанис был чем-то занят на другом конце комнаты. Ноготь Притчера нажал кнопку передатчика.
А затем пришел ответ, и волна облегчения прокатилась по всему его существу, а тело почувствовало мгновенную слабость.
Выражение его лица не изменилось — он ничем не выдал себя, — но внутри все пело от радости, и когда Чанис повернулся к нему, он понял, что фарс идет к концу.
ЧЕТВЕРТЫЙ АНТРАКТ
Два оратора встретились, и один из них на секунду остановил другого.
— Я получил весточку от Первого Оратора.
Свет понимания мелькнул в глазах другого.
— Пути пересеклись?
— Да! Пусть доживем мы до светлой зари!
5 ОДИН ЧЕЛОВЕК И МУЛ
В поведении Чаниса не было и намека на то, что он понял перемену в отношении Притчера к нему и в их взаимоотношениях. Он спокойно откинулся на жесткую спинку деревянного стула и вытянул перед собой ноги, скрестив их.
— Ну, что скажете о губернаторе?
Притчер пожал плечами.
— Да ничего. Мне он явно не показался ментальным гением. Довольно слабый образчик человека Второго Основания, если считать, что он к нему принадлежит.
— Честно говоря, я думаю так же, — ответил Чанис. — Я и сам не уверен, какие сейчас можно сделать выводы. Допустим, вы были бы из Второго Основания… — Лицо Чаниса приняло задумчивое выражение. — Что бы сделали вы? Допустим, вы бы знали о наших целях. Как бы вы поступили с нами?
— Обратил бы, вне всякого сомнения.
— Как Мул? — Чанис бросил на него проницательный взгляд. Интересно, а мы бы знали, если бы произошло это? Или… А что, если они просто психологи, обладающие определенными знаниями, но без всяких ментальных способностей?
— В таком случае, я бы убил нас в ту же секунду.
— А наш звездолет? Нет. — Чанис помахал в воздухе пальцем. — Мы крупно блефуем, Притчер, старина. И они тоже. Это может быть только блефом. Если бы даже они взяли нас под эмоциональный контроль — вас и меня — это ничего не решило бы, потому что мы лишь разведчики. Это с Мулом они должны сражаться, и они так же осторожны с нами, как и мы с ними. Я допускаю, что они знают, кто мы. Притчер холодно посмотрел на него.
— И что вы собираетесь делать?
— Ждать. — Он ответил слишком быстро. — Пусть они первыми раскроют карты. Возможно, они обеспокоены нашим звездолетом, но скорее всего — Мулом. Губернатор — самый настоящий блеф. Теперь они увидели, что он не сработал. Мы удачно выпутались. Следующий, которого они подошлют, будет настоящим человеком Второго Основания и он предложит нам какую-нибудь сделку.
— А мы?
— А мы пойдем на эту сделку.
— Ни за что.
— Потому что думаете, что это — измена Мулу? Не беспокойтесь, это не будет изменой.
— Нет. Мул и сам в состоянии справиться с любым изменником, что бы вы не придумали. И все же нет.
— Потому что вы не надеетесь обмануть людей Второго Основания?
— Может быть… Но причина в другом.
Чанис позволил себе бросить взгляд на предмет, который его компаньон держал в руке, и угрюмо спросил:
— Вы хотите сказать, что причина в этом?
Притчер крепче стиснул рукоятку бластера.
— Вот именно. Вы арестованы.
— За что?
— За измену Первому Гражданину.
Губы Чаниса твердо сжались.
— Что все это значит?
— Я уже сказал. Предательство! Я его пресекаю.
— А где ваши доказательства? Какие-нибудь улики, предположения, или что там вам приснилось? Может, вы спятили?
— Нет. А вы? Неужели вы всерьез подумали, что Мул может послать такого молокососа на серьезнейшее задание, ответственнейшее дело, не имея при этом веских оснований? Еще тогда это показалось мне странным. Почему он послал именно вас? Потому что вы всегда улыбаетесь и хорошо одеты? Потому что вам всего двадцать восемь лет?
— Может быть, потому, что мне можно доверять. Или логика уже не имеет для вас значения?