Но на сей раз меня ждала неудача. Маленький сгусток пронзительного зеленого света ударился о стену, стал большим, тусклым и прозрачным, как мыльный пузырь, и наконец исчез. Следовало предвидеть, что этим кончится: так происходит всегда, когда я имею дело с обыкновенными неодушевленными предметами… Я-то думал, что, если уж Урмаго действительно сидит в стене, значит, и сама стена заколдована. Ан нет, ошибочка вышла!
Я взволнованно прошелся по пустой комнате, сосредоточенно потирая лоб кулаком. Новых идей не было, и посещать меня они, кажется, не собирались. Признаться, я так рассчитывал на помощь своих безотказных Смертных шаров, что теперь был совершенно выбит из колеи.
«Попробовать встать на его след, что ли?» — вяло подумал я. Но сразу же отказался от этой идеи: Урмаго пропал не сегодня и даже не вчера, так что вряд ли я сумею нащупать его след. А даже если сумею — где гарантия, что бедняга переживет такое издевательство над своим организмом?
— Смирись, дружище, — вслух сказал я, прислоняясь спиной к холодной каменной кладке. — Мыслителя из тебя не получилось. Это тебе не ядом плеваться!
Кое-как смирившись с позорным провалом на поприще героя-спасателя, я твердо решил позвать на помощь Лонли-Локли. Я уже почти собрался послать ему зов. Но…
До меня наконец-то дошло, в чем была моя главная ошибка: я так и не удосужился выяснить, как все было на самом деле. Учинить допрос какому-нибудь предмету обстановки, и дело с концом. Самое смешное, что именно за этим я сюда сначала и пришел, голова дырявая!
Черт, иногда я становлюсь таким азартным, что самому страшно делается! «Еще одна попытка, — решил я. — А потом пошлю зов Шурфу, и гори все огнем…»
Я уселся на пол и немедленно взялся за дело. Решил, что один из камней, извлеченных дворецким из стенной кладки, — наилучший свидетель, какого только можно пожелать. Возможно, он расскажет мне не только о том, что происходило в башне в ту злополучную ночь, но и сообщит некоторые подробности о существовании господина Урмаго внутри стены.
Сначала меня постигло очередное разочарование: камень наотрез отказался давать показания. Он, если можно так выразиться, вообще не шел на контакт. Через десять минут я взмок от напряжения, но так и не увидел ни одного эпизода, имевшего место в этом грешном помещении.
Вконец раздосадованный, я отвернулся от упрямого камня и сердито уставился на противоположную стену — без каких-либо задних мыслей, просто потому, что она была напротив. И вот тут у меня наконец все получилось, да еще как!
Не так давно Джуффин мимоходом объяснил мне, что тому, кто хочет исследовать «прошлое вещей», следует остановить выбор на небольшом предмете. Чем меньше его размеры, тем, дескать, легче добиться результата.
Затевать дискуссию я тогда не стал — не до того было. Но, признаться, был изрядно удивлен, поскольку не раз развлекался на досуге, учиняя «допрос» мебели в собственной гостиной: что, дескать, творилось дома в мое отсутствие? И никаких трудностей не испытывал, даже когда выбирал в качестве «собеседника» монументальный обеденный стол или кресло, явно рассчитанное на задницу великана. Очевидно, и в этой области я оказался оригиналом: то ли сказывалось нездешнее происхождение, то ли приносила пользу моя принадлежность к загадочному отряду млекопитающих под названием «Вершители» — я не слишком над этим задумывался. Получается — и хвала Магистрам, чего еще желать-то…
Но вот разговорить целое жилое строение или хотя бы его часть, вот как эту стену, например, — такой фокус мне до сих пор не удавался. Впрочем, я и не очень-то старался, если честно. Безуспешно попробовал пару раз «объясниться начистоту» с трехэтажным зданием и бросил, заключив, что сие чудо мне не по зубам.
Зато теперь все было иначе. Мне не пришлось прилагать никаких усилий, не понадобилось проявлять даже подобия инициативы. Какое там: я даже не успел подумать, что следует попробовать. Целый ворох ярких видений обрушился на меня, как груда конфетти и серпантина на гостя, опоздавшего к началу карнавала.
Это было не слишком похоже на мои прежние опыты. Кадры сменяли друг друга с такой скоростью, что я едва успевал усвоить хоть какую-то часть информации. Последовательность событий явно не соответствовала реальному ходу вещей, зато кадры были хороши, словно над ними поработал опытный оператор. Я видел то расширившиеся от ужаса зрачки юной ведьмочки Ули, то легкомысленную улыбку на круглом румяном лице ее брата Урмаго, то две копны волос, черных и каштановых, склонившихся друг к другу, две пары пересохших от волнения губ, с которых срывался горячий шепот: чужие, незнакомые мне слова заклинаний.
А потом, в самом конце, уже совершенно обалдевший от переизбытка драгоценных сведений, я увидел главный эпизод этого длинного и почти бессвязного «слайд-фильма». Урмаго с закрытыми глазами и улыбкой лунатика медленно пересекал комнату по узкой сияющей тропинке на пыльном полу — или это был просто бледный лунный луч, пробравшийся в башню сквозь полуприкрытые оконные ставни? Парень подошел к стене и плавным, удивительно красивым движением погрузил в камень широко разведенные руки. Впрочем — в камень ли? Стена дрожала, словно была сложена из множества застывших, но еще не затвердевших слоев темного тягучего желе.
Наконец я увидел последний кадр: парень погрузился в стену целиком и только тогда, очевидно, осознал, что происходит. Испугался, отчаянно забился, задергался всем телом, как мошка, увязшая в смоле которая когда-нибудь станет янтарем.
Мое чуткое второе сердце, будь оно неладно, взвыло, переполнившись его паническим ужасом и сокрушительной тоской живого тела, которое внезапно осознало собственную смертность. Я почувствовал, что вот-вот захлебнусь в мутном потоке чужого отчаяния, и начал действовать — просто потому, что это единственный известный мне способ не обезуметь, не утонуть в чужой муке, не увязнуть навеки в чужой судьбе, как в стене…
Повинуясь порыву, я вскочил на ноги и бросился к стене, ничего не соображая, не представляя даже, во что именно я намерен погрузиться: в настоящую твердую каменную кладку или в постепенно оживающие обрывки чужих воспоминаний о событиях прошлого.
Потом, много позже, я смог оценить, как точно был выбрано время для моего безрассудного прыжка: в тот самый момент, когда настоящее стало столь мягким и податливым, что сквозь него можно было нащупать прошлое. А я взял такой хороший разгон, что с треском разорвал истончившуюся ткань реальности.
Впрочем, я не настолько силен в теории, чтобы убедительно объяснить, как все произошло. Знаю только, что каким-то образом слился с собственным видением и повторил нелепое, но чудесное путешествие Урмаго, затеянное его неугомонной сестренкой. Не приходилось сомневаться, что именно ее алчное любопытство подгоняло эту парочку юных чародеев-любителей. Ребята решили научиться проходить сквозь стены, и это им, можно сказать, почти удалось. Ровно наполовину.
* * *В человеческом языке нет слов, чтобы описать мои тогдашние ощущения. Привычные системы координат исчезли, а ориентироваться в новых я так и не научился.
Кажется, времени больше не было, и поэтому я оставался пленником стены целую вечность. Хотя, если бы при мне были часы, секундная стрелка вряд ли успела бы совершить даже единственный короткий прыжок от одного деления к другому.
Не было и пространства в привычном понимании этого слова. Можно сказать, я сам стал особой разновидностью пространства, причудливым разветвленным лабиринтом, предназначенным для моих же собственных хаотических перемещений. Но в то же время я четко осознавал, что мое тело больше не занимает никакого места, даже крошечной точки размером со след ангела — одного из тех, мириады которых, как говорят, способны поместиться на кончике иглы.
Самое удивительное, что мне совсем не было страшно. Вообще-то, меня сложно назвать великим героем. Как был ходячим архивом глупых страхов, так им и остался. Многочисленные передряги, в которых мне довелось побывать, не прибавили мне храбрости. Скорее уж наоборот: иногда я вздрагиваю, заметив, как своевольно шевелится в дальнем углу комнаты моя собственная тень, — слишком уж независимыми от моей воли кажутся мне ее движения! Уж теперь-то я совершенно точно знаю, что окружающий мир — куда более опасное место, чем это может показаться поначалу…
Но тут я оставался спокойным и равнодушным, даже вялым, как пляжник, задремавший на солнцепеке после пары бутылок пива. Жалкие остатки моего сознания наслаждались теплом и совершенно новым для меня чувством глубокого покоя, который — я знал это без тени сомнения! — был окрашен в ровный сумрачно-серый свет.
И еще я чувствовал, что я здесь не один. Теоретическое знание, что где-то в этой стене обретается пропавший Урмаго, в тот момент не имело никакого значения. Я просто ощущал близкое присутствие такого же существа, как я сам, странного сгустка миниатюрной бесконечности.
Но тут я оставался спокойным и равнодушным, даже вялым, как пляжник, задремавший на солнцепеке после пары бутылок пива. Жалкие остатки моего сознания наслаждались теплом и совершенно новым для меня чувством глубокого покоя, который — я знал это без тени сомнения! — был окрашен в ровный сумрачно-серый свет.
И еще я чувствовал, что я здесь не один. Теоретическое знание, что где-то в этой стене обретается пропавший Урмаго, в тот момент не имело никакого значения. Я просто ощущал близкое присутствие такого же существа, как я сам, странного сгустка миниатюрной бесконечности.
Каким-то образом я к нему приблизился. Меня побуждал к этому слабый, словно бы даже и не мой, а чей-то сторонний интерес, совершенно не похожий на агрессивное жизнерадостное любопытство, свойственное представителям органической жизни. Наверное, морская волна, с убаюкивающим шипением растекающаяся по берегу, испытывает такой же нежный зуд, соприкасаясь с влажным следом своей предшественницы.
А потом странное очарование моего нового существования было грубо нарушено. Мой могущественный опекун, меч короля Мёнина, уже давно не напоминавший мне о своем существовании, решил немедленно прекратить сие сомнительное удовольствие.
И тогда пространство, наполненное смутными, но изумительными ощущениями, — существо, которым стал я сам, — взорвалось от острой боли. Этот локальный катаклизм основательно встряхнул мое угасающее сознание и вернул все на свои места. Я снова стал счастливым обладателем человеческого рассудка, мгновенно оценил ситуацию, взвыл от неконтролируемого животного ужаса и совершил инстинктивный, почти неосознанный рывок куда-то вперед.
Когда мне в лицо ударил холодный ночной ветер, я понял, что все осталось позади. Я прошел сквозь эту грешную стену, моя рука сжимала чужую холодную, влажную ладонь, а воздух сотрясался от пронзительного крика, способного мертвых поднять из могил. Я и сам не знал, чьи голосовые связки потрудились над созданием этого шедевра. Неужели все-таки мои?
Во всяком случае, для воплей у меня имелся неплохой повод. Я падал вниз с самой вершины высоченной башни проклятого «фамильного замка Кутыков Хоттских», построенного умелыми руками великанов эхлов, будь они все неладны…
«Хана тебе, парень! — с ужасающей отчетливостью подумал я. — Вот теперь точно хана, и никакой меч короля Мёнина…»
Завершить фразу следовало словами: «…тебе не поможет», но этого я просто не успел. Мое тело снова погрузилось в какую-то странную среду, мягкую, влажную и колючую, но скорее дружелюбную, чем враждебную. Я напрочь не понимал, что происходит, но успел по-детски обрадоваться тому, что не было ни удара, ни боли — вообще никаких неприятных ощущений, к которым следует готовиться, если уж падаешь на землю с такой высоты.
А потом меня поглотила милосердная тьма. Эх, умел бы я терять сознание по заказу, проделывал бы это по несколько раз на день: хлоп, и никаких проблем!
Когда я пришел в себя, мир снова был простым и понятным. Моя голова тут же, как ни в чем не бывало, заработала в нормальном режиме: ничего выдающегося, конечно, но для повседневных нужд — именно то, что надо!
Я сразу сообразил, что мне отчаянно и, как тогда казалось, необъяснимо повезло: я упал не на землю, а в огромный стог сена. Впрочем, называть эту гору «стогом» значило бы сильно преуменьшить ее достоинства: чуть позже, выбравшись наружу, я выяснил, что она достигала окон третьего этажа. Я и не подозревал о существовании этого гигантского сеновала: он находился на заднем дворе, куда я еще не успел заглянуть. Да и в окна во время странствий по дому я особо не пялился: не до того было.
Прежде всего следовало убедиться, что мое тело готово функционировать в нормальном режиме, и в случае положительного результата попробовать покинуть маленькую мягкую вселенную, состоящую исключительно из вездесущей, колючей, порядком отсыревшей травы.
Для начала я пошевелил пальцами рук и ног. Сей захватывающий трюк мне удался как нельзя лучше, чему я несказанно обрадовался и героически попробовал повертеть головой. Осторожно повернул ее вправо — грандиозно! Окончательно успокоился и повернул ее влево — скорее для проформы: я уже и так понял, что с моей драгоценной шеей все в порядке.
Слева от меня обнаружилась человеческая нога, обутая в чудовищных размеров сапог. Сам счастливый обладатель конечности погрузился в сено на куда большую глубину, чем я. Оно и неудивительно: парень, надо думать, весил раза в два больше — если вес господина Урмаго хоть немного соответствовал его росту и комплекции…
Разумеется, это был он, большой, симпатичный парень, эпизодами из жизни которого я сегодня неоднократно любовался. В отличие от меня, бедняга все еще пребывал в шоковом состоянии, и упрямое выражение его осунувшегося лица свидетельствовало о том, что возвращаться к жизни парень пока не собирается. Впрочем, это не имело особого значения: его могучие легкие трудились, вдыхая и выдыхая ночной воздух, сердце билось как миленькое, а все остальное, как я рассудил, приложится!
— Макс, тебе не кажется, что это немного слишком? — строго спросил Лонли-Локли.
Его физиономия маячила всего несколькими метрами ниже. Я и не заметил, когда он успел вскарабкаться почти на вершину этого, наверняка самого большого в мире, сеновала.
— Да, пожалуй, действительно немного слишком, — согласился я, от души радуясь его появлению.
— Когда я был мальчишкой, мы с братьями тоже развлекались, прыгая с крыши отцовской виллы в стог сена, — его тон немного смягчился. — Но ты-то уже давно не мальчишка, что бы ты сам об этом ни думал! Да и здание слишком высокое. Не понимаю, как ты вообще мог решиться на такую выходку?! Ты же, насколько я помню, всегда боялся высоты…
Я был готов взвыть от восторга: выходит, сэр Шурф считает, будто я просто развлекаюсь. Ну, дела!
— Видишь ли, дружище, я обнаружил большой стог сена и решил как следует поискать в нем пропавшего господина Урмаго — чем он хуже иголки? — ехидно сказал я. Выдержал драматическую паузу и торжественно заключил: — Моя гипотеза оказалась верной. Как видишь, он здесь! — И я выразительно указал на сапог своего бесчувственного товарища по недолгому, но впечатляющему полету.
Неподдельное изумление на обычно бесстрастном лице Лонли-Локли стало своего рода кульминацией моей славной биографии и самой высокой платой за неприятные переживания последних минут.
Разумеется, потом мне пришлось рассказать ему, как все было на самом деле. Урмаго в это время неспешно приходил в себя под неусыпным надзором бабушки Фуа. Старуха отлично понимала, что наличие ее младшего внука в мире живых — непременное условие дальнейшего благополучия всех членов семьи. Теперь она целеустремленно накачивала беднягу Урмаго травяными отварами собственного приготовления. Можно было с уверенностью предсказать, что парень скоро поправится. На его месте я бы постарался сделать это безотлагательно, хотя бы для того, чтобы избавиться от необходимости почти ежеминутно заглатывать всякую целебную дрянь.
А мы сидели в уютной гостиной на втором этаже. На сей раз леди Ули все-таки пустила нас в свои покои. Впрочем, я был уверен, что сейчас ради меня она пошла бы еще и не на такие жертвы: пока я сбивчиво рассказывал, как разыскал и извлек из стены ее братца, Ули сидела напротив и пожирала меня восхищенным взглядом. Надо понимать, я навсегда останусь в ее памяти в качестве заезжего «доброго волшебника», могущественного и благородного. Ули была еще слишком молода, чтобы знать: большинство героических подвигов люди совершают по глупости, и я являюсь ярчайшим подтверждением этого смешного правила…
Зато у Лонли-Локли не было на мой счет никаких иллюзий.
— Все просто ужасно, Макс, — бесстрастно констатировал он, выслушав мою исповедь. — Впрочем, расследование ты провел быстро и эффективно, что само по себе заслуживает уважения. Но мне, признаться, в голову не приходило, что ты все еще способен совершить такое множество роковых ошибок за столь короткий промежуток времени!
— Да я и сам от себя не ожидал, — признался я.
Сейчас я мог бы согласиться не только со столь справедливым утверждением, но даже с откровенным поклепом. Мне было так хорошо, что описать невозможно.
Измученное тело удобно расположилось в кресле-качалке — я дал себе страшную клятву, что обзаведусь таким же, как только попаду домой. Передо мной стояла огромная кружка с горячим отваром из лесных ягод, каковой, по утверждению леди Ули, должен был чуть ли не навсегда успокоить мои нервы. Сердца мои пели дуэтом, наслаждаясь успешным завершением опасного приключения. И кто я такой, чтобы, находясь практически на вершине блаженства, оспаривать священное право сэра Шурфа ласково называть меня безумным идиотом, каковым я, чего греха таить, действительно порой становлюсь…