Миссис Рэдли ощущала страх Таллулы физически, как тепло солнца и приторный запах цветов. Этот страх был более реален, чем гомон голосов вокруг или яркое платье только что прошедшей мимо дамы. Был ли это страх перед возможным крахом репутации семьи или страх, вызванный столь несправедливым обвинением брата девушки? Или же это был страх сомнения, что брат все-таки может быть виновным?
– Я так не считаю, – осторожно ответила Эмили на ее вопрос. – Вы знаете, где Финли был в тот вечер?
– Вечеринка на Бофорт-стрит. Не помню номер дома. По улице вниз ближе к реке.
– Он может доказать это? – с надеждой спросила миссис Рэдли. – Кто-то, возможно, запомнил его. Собственно, его должны были видеть многие. Очевидно, он об этом сказал полиции?
Таллула промолчала, и вид у нее стал совсем убитый.
– Он действительно был там? – настаивала Эмили.
– Да… да, он был там. – Лицо девушки сморщилось от растерянности и страдания. – Я сама его там видела…
Мимо прошел официант, неся поднос с охлажденным вином в высоких, тихо позвякивающих бокалах. Вновь послышался смех.
Миссис Рэдли почувствовала, что за этим признанием кроется что-то постыдное и очень личное, и не стала расспрашивать дальше.
– Однако вы не сможете никому этого сказать? – как бы подвела она итог их разговору.
Мисс Фитцджеймс резко повернулась к ней:
– Я бы сказала, если бы знала, что мне поверят. Я не пытаюсь защитить себя, но я бы не задумываясь встала на защиту брата, если бы могла. Просто это не была обычная вечеринка. Там все курили опиум и тому подобное. Я была там не более получаса, а потом ушла. Но я видела Финли, хотя он уже не узнавал меня. Было очень многолюдно, все были веселы, много смеялись и пили…
– Но вы точно видели там Финли? – воскликнула Эмили. – Вы не были пьяны… и не курили опиум?
– Нет, – решительно тряхнула головой Таллула. – Вы должны понять меня, миссис Рэдли. Отец спросил меня, где я была, при маме, слугах и мамином враче… поэтому я сказала, что была в другом месте. И теперь мне никто не поверит. Все подумают, что я выгораживаю Финли. А как же иначе? Я на их месте тоже не поверила бы.
Ее подруге хотелось возразить или сказать что-то утешительное. Она знала, что девушка говорит правду. Это верно, никто не придал бы особого значения таким ее показаниям.
Таллула посмотрела на свои руки, лежащие на коленях.
– Проклятье! – гневно воскликнула она. – Какой ужас! – Она сжала руки в кулаки. – Иногда брат бывает таким дураком, что я просто ненавижу его за это!
Эмили промолчала. Она задумалась, пытаясь найти хоть какую-то ниточку, за которую можно было бы ухватиться. Здесь требовалось разумное решение. Эмоции, пусть и справедливые, не могли ей помочь.
– Помню, как я восхищалась им, – продолжила мисс Фитцджеймс, как бы разговаривая сама с собой, а не с подругой. – Когда я была девчонкой, все его выдумки и идеи казались мне такими увлекательными! Он придумывал для нас игры и мог превратить детскую во что угодно – в пустыню, пиратский корабль, Трафальгар во время сражения, дворец или же парламент. – Она улыбнулась, и глаза ее потеплели от воспоминаний. – Он мог сделать из нашей комнаты таинственный лес с драконами. Я была плененной девицей, а он – моим спасителем. Но мог быть и драконом тоже. Он умел смешить меня.
Миссис Рэдли слушала девушку не перебивая.
– А потом его отправили в школу, – продолжала вспоминать та. – Мне ужасно не хватало его. Я не думаю, что ему было знакомо то острое чувство одиночества, которое испытывала я, когда с трудом дожидалась его приезда на каникулы. Казалось, Финли остался прежним, но перемены были неизбежны. Разумеется, брат менялся и взрослел. Теперь он играл только с мальчишками. Он был по-прежнему ласков со мной, но терпения ему уже не хватало. Он был устремлен в будущее, и прошлое его уже не интересовало. Я же осталась в его прошлом. Вот тогда я поняла, что позволено мужчине и что не позволено женщине. – Таллула проводила взглядом джентльмена в цилиндре и повисших на его руках двух дам. На голове той, что была постарше, красовалась великолепная шляпа со страусовым пером. Эмили показалось, что хотя ее собеседница смотрит на этих людей, она их не видит.
– Мужчина может стать членом парламента или послом, – задумчиво перечисляла Таллула. – Он может служить в армии или на флоте, быть исследователем или банкиром, играть на бирже, заниматься импортом или экспортом товаров… – Она с трагическим выражением пожала плечами. – Он может писать драмы, сочинять музыку, быть философом или поэтом. Женщина же может только выйти замуж. Мужчины тоже женятся, но для них это лишь эпизод. Я поняла это, когда узнала, какие у папы планы насчет меня и какие – насчет Финли. Отцу всегда хотелось иметь как можно больше сыновей. Да и мама тоже об этом постоянно сожалела. Думаю, это была ее вина – в том, что у них не было больше детей.
Перед глазами Эмили тут же предстала унылая картина семейной жизни Фитцджеймсов – и маленькая девочка, столь рано осознавшая с холодком страха, как мало ее жизнь зависит от нее самой и как ограничен ее выбор по сравнению с выбором брата. Победа или поражение ее матери зависели от того, сколько сыновей та была способна подарить мужу, хотя это никак не могло зависеть от нее. Возможно, Таллула будет такой же… неудачницей. От нее попросят только одного важного поступка в ее жизни, а она окажется не способной совершить его.
Жизнь миссис Рэдли была во многом похожа на жизнь таких семей. В первый раз она вышла замуж за человека, который хотел иметь сыновей. Они должны были унаследовать его титул. Но Эмили никогда не испытывала давления и не помнила, чтобы когда-либо сомневалась в себе. Может, потому, что у нее не было братьев?
– Когда Финли бывал дома на каникулах, в доме иногда случались ужасные скандалы. – Таллула, вспоминая, смотрела в пространство. – Папа часто вызывал его к себе в кабинет, а когда брат выходил оттуда, его лицо бывало белее бумаги. Но в конце концов все как-то улаживалось. Никогда не случалось ничего ужасного. В первый раз я очень испугалась. Помню, сидела на лестничной площадке, смотрела вниз, в холл – ждала, когда брат выйдет от отца, – и с ужасом думала, что отец изобьет его или случится что-то еще более страшное. Я сама не знала, чего так опасаюсь. Но ничего не происходило. Все всегда кончалось благополучно.
Откуда-то вновь донесся смех.
– Отец и Фин продолжали строить планы на будущее; брат, как положено, возвращался в школу, затем в университет, а потом в Министерство иностранных дел, – продолжала девушка. – Если сейчас все обойдется без скандала, он получит свое назначение в посольство, скорее всего в Париж. Ему придется жениться, но это для него совсем не трудно. Есть около десятка подходящих невест, которые будут рады принять его предложение.
Таллула сделала глубокий вдох и повернулась к Эмили. Глаза ее блестели от слез:
– Мне так хотелось бы ему помочь, но я даже не знаю, с чего начать. Брат не станет разговаривать со мной об этом, но я знаю, что он напуган. С мамой тоже говорить бесполезно, да она и сама не станет это обсуждать. Только будет твердить, что с Финли все будет хорошо, что он не может быть в чем-либо виновен, а отец сделает все, чтобы его не обвинили в том, чего он не делал.
Миссис Рэдли представила себе перепуганную женщину, которая любит сына, но совсем не знает его. В ее сердце он все еще ребенок, каким она знала его много лет назад. Она не видит, каким он стал, не знает мира, в котором он живет, его вкусов, чувств и запросов. Эта женщина по-прежнему цепляется за свои понятия о приличиях и порядочности, по каким и, возможно, ради каких она жила. Что могла знать Элоизия Фитцджеймс о реальности, существующей за красивой и прочной дверью ее дома?
Конечно, современная, бросающая всем вызов Таллула не находила общего языка с матерью и не могла разделять ее страхов. Всякие попытки поговорить с Элоизией были бы сейчас жестокостью по отношению к ней и не принесли бы никому совсем никакой пользы. К кому же могла обратиться за советом мисс Фитцджеймс? К своим подругам, занятым лишь поисками женихов? К эстетствующим и эпатирующим общество знакомым, готовым просидеть всю ночь напролет, говоря об искусстве и его смысле, о красоте и обожествлении чувств и игре ума? Или к Яго? Но он отдает свое время и внимание бедным. Он не видит, как за экстравагантными нарядами и вызывающим поведением влюбленная в него девушка скрывает свое одиночество и порою панический страх…
– Мы что-нибудь сделаем, – решительно заявила Эмили. – Прежде всего займемся значком, который, как говорят, принадлежит Финли. Если ваш брат не оставлял его там, то это сделал кто-то другой, случайно или намеренно.
– Намеренно? – недоуменно посмотрела на нее Таллула. – Вы хотите сказать, что кто-то украл его, а потом подкинул, чтобы Финли повесили? – Она вся дрожала, несмотря на жару, которая все усиливалась. Лоб девушки был покрыт капельками пота. Ее собеседница тоже чувствовала, как тонкий муслин ее платья неприятно прилипает к телу.
– Намеренно? – недоуменно посмотрела на нее Таллула. – Вы хотите сказать, что кто-то украл его, а потом подкинул, чтобы Финли повесили? – Она вся дрожала, несмотря на жару, которая все усиливалась. Лоб девушки был покрыт капельками пота. Ее собеседница тоже чувствовала, как тонкий муслин ее платья неприятно прилипает к телу.
– А разве это невозможно? – спросила она.
Мисс Фитцджеймс колебалась лишь мгновение.
– Нет, конечно, нет, – заявила она, и голос ее дрогнул. – У отца довольно много недоброжелателей. В последнее время я это хорошо поняла. Ему, возможно, захотят нанести удар по самому больному и незащищенному месту. Финли действительно иногда ведет себя ужасно глупо. Я знаю это. – Она легонько покачала головой. – Думаю, что он сам побаивается стать послом, а потом членом парламента, ибо может не оправдать папиных ожиданий. Похоже, что брат нарочно делает все, чтобы помешать надеждам отца сбыться, даже до того, как он попытается попробовать свои силы. Не намеренно, – быстро добавила девушка с улыбкой, которая тут же исчезла. – Лишь тогда, когда он… теряет уверенность в себе. У нас у всех бывают такие моменты.
– Кого из врагов отца вы можете назвать? – вернулась к началу разговора Эмили, отмахиваясь от назойливой мухи.
Таллула задумалась.
– Роджер Балфур, например, – ответила она после паузы. – Отец почти разорил его, кажется, в сделках, связанных с поставками для армии. Еще Питер Зоффани. Когда-то он мне нравился, он рассказывал необыкновенные истории о своей жизни в Индии. Мне кажется, я ему тоже нравилась. Я думала, папа постарается выдать меня за него замуж; но затем он использовал его в каких-то других целях, был грандиозный скандал, и более я его не видела. Фин никогда не повел бы себя так, – заявила Таллула, но не добавила ничего, что подкрепило бы такую уверенность.
Нахмурившись, она посмотрела на подругу:
– Разве так уж важно, кто из них подбросил значок? Все, что можно сейчас сделать, – это сообщить полиции, что я согласна снова поговорить с мистером Питтом, если он зайдет к нам. Но именно с ним – я не буду говорить с тем человеком с кислым лицом. Кажется, его зовут Телман, или Белман, или еще как-то. Он смотрел на меня так, словно я прокаженная, и, очевидно, думал, что я пытаюсь выгородить Финли.
– Да, пожалуй, это не так уж важно, – согласилась Эмили. – Главное – значок. Если бы мы могли бросить тень на эту улику, это намного ослабило бы доказательства.
– Но значок у них! – воскликнула мисс Фитцджеймс. – Какие могут быть сомнения? На нем стоит имя Финли. Он мне это сказал. Да я и сама видела.
– Как он выглядит? – быстро спросила миссис Рэдли. – Опишите эту эмблему как можно точнее. Вы помните, какая она была?
– Конечно. Вот такая. – Девушка показала размер значка, сложив указательный палец с большим. – Круглая. Серая эмаль с лицевой стороны и надпись «Клуб Адского Пламени, 1881» золотыми буквами. С оборотной стороны – булавка. Почему это вас интересует?
– А где выгравировано имя вашего брата?
– На оборотной стороне под булавкой. Почему вы спрашиваете?
– Как это написано?
– Что вы хотите сказать?
– Каким шрифтом сделана надпись? Каллиграфическим, готическим, просто латинским?
– Каллиграфическим. Как личная подпись, только аккуратнее. – Мисс Фитцджеймс оживилась. – Но почему вас это интересует? Вы думаете, мы сможем его скопировать? Сделаем еще один значок? Но как мы будем его использовать?
– Если будет два значка… – Эмили лихорадочно обдумывала все, что вертелось у нее в голове, – это может посеять сомнения в том, какой из них подлинный. Один из двух одинаковых должен быть фальшивым. Так почему бы не тот, что найден в постели проститутки? Во всяком случае, это докажет хотя бы то, что любой мог сделать фальшивую эмблему и оставить ее там, где ему нужно.
– Да, это возможно, – охотно согласилась Таллула, выпрямившись. – Где же мы оставим его?
– Я не знаю, – задумалась миссис Рэдли. – Где-нибудь там, где его могли случайно обронить или где Финли не смог бы его найти. В дальнем углу ящика комода или в кармане сюртука, который он давно не носит.
– Но если мы найдем значок, – заметила ее приятельница, – они догадаются, что это мы его подложили, или хотя бы заподозрят нас в этом.
– Да, сами мы не должны этого делать, – согласилась Эмили. – Но мы можем устроить так, чтобы полиция снова произвела обыск и нашла эмблему.
– Как же это сделать?
– Я попробую это устроить. Не беспокойтесь. – Миссис Рэдли не собиралась сообщать девушке, что суперинтендант Питт, ведущий расследование этого дела, – муж ее сестры. – Я что-нибудь придумаю, – скромно сказала она.
– А полиция не станет допрашивать нас всех, заподозрив, что мы сами изготовили фальшивый значок? – по-прежнему беспокоилась Таллула. – Ведь я и вправду могла бы это сделать. Телман – препротивный тип, но у меня такое чувство, что он по-своему чертовски сообразителен. А мистер Питт – тем более. Если он узнает о втором значке, то может снова прийти к нам в дом. Он прекрасно умеет говорить, хотя всего лишь полицейский, и за его хорошими манерами прячется человек, который едва ли позволит себя одурачить!
– Поэтому вам и миссис Фитцджеймс надо точно сказать, где вы были в тот вечер, когда было совершено убийство. Да и Финли тоже следовало бы сделать это, если возможно, – решительно сказала Эмили. – Что касается вашего отца, то здесь мы ничего не сможем поделать. Я же попытаюсь заняться изготовлением значка. Нарисуйте мне его как можно точнее, лицевую и оборотную стороны. И надпись точно такую, какая была на значке вашего брата.
Мисс Фитцджеймс встревожилась:
– Я не уверена, что все хорошо помню.
– Тогда разузнайте у брата, но так, чтобы тот ничего не заподозрил. Не следует расспрашивать других членов клуба. Они могут догадаться, и даже если не выдадут Финли сознательно, могут ненароком проговориться, спасая себя.
– Да… – протянула Таллула, но в ее голосе уже появилась уверенность. Поднявшись со стула, она стояла, не двигаясь, какое-то время, словно ослабела от духоты и густого аромата цветов.
Миссис Рэдли тоже поднялась.
– Хорошо, – сказала наконец мисс Фитцджеймс, – я сразу же начну. Рисунок значка пошлю вам по почте. Вы получите его завтра же. Эмили… спасибо вам! Не знаю, чем я заслужила вашу дружбу, и мне трудно выразить словами всю мою благодарность вам!
Эмили великодушно успокоила ее. Она сама была порядком смущена, ибо сделала все это скорее от скуки, от ощущения пустоты и бесцельности своей жизни, а еще из-за того, что она, в сущности, никому не нужна.
Они расстались, удивленные тем, что публика уже давно разошлась с выставки. Наступал час визитов, да и вообще пора было возвращаться домой, если кто-то собирался пораньше поужинать перед выездом в оперу.
Таллула сдержала свое слово, и на следующий день, ровно в полдень, Эмили получила ее письмо, написанное наспех небрежным почерком, и два довольно хороших рисунка значка, его лицевой и обратной стороны. На одном из рисунков были хорошо изображены все детали в увеличенном виде, другой же показывал значок в натуральную величину. Мисс Фитцджеймс указала даже металл, из которого он был изготовлен, и приложила аккуратно сложенную банкноту в пять фунтов для покрытия расходов. Письмо заканчивалось словами благодарности.
Ее помощница уже знала, куда можно обратиться с просьбой изготовить копию значка. Одна или две ее подруги тайно пользовались услугами опытного ювелира, когда надо было скопировать дорогое украшение с рисунка или фотографии. А случаев, когда это оказывалось необходимым, было достаточно: бывало так, что кому-то приходилось заложить дорогую вещь или продать ее, чтобы заплатить долги, но надо было скрыть это от мужа, а необходимую для погашения долга сумму невозможно было сэкономить из денег, выдаваемых супругом «на булавки». Иногда драгоценность случайно теряли, и нужно было – опять-таки скрыв это от мужа – сделать копию, а иногда кто-то просто опасался носить слишком дорогую вещь и предпочитал заменить ее подделкой. О ювелире, помогавшем женщинам в таких случаях, никто в их семьях не знал, а он сам свято хранил тайны своих клиенток и стал им почти другом, которым они очень дорожили.
Разумеется, Эмили не назвала своего настоящего имени, но ювелир уже привык к леди в темных вуалях, чьих имен нет ни в каких списках знати, хотя, судя по их манерам и одежде, они, несомненно, должны были бы там числиться. Ювелир без всякого смущения принял комиссионные и пообещал изготовить нужную вещь в течение двух дней. Поблагодарив его, миссис Рэдли отдала половину суммы, а вторую пообещала заплатить после исполнения.
Она вернулась домой чуть раньше Джека. Вскоре усталый супруг вошел в ее будуар с виноватым видом.