Пуля из карабина оставила на металле едва заметную вмятину. Алекс только головой покачал – обычным армейским каскам далеко до такой прочности. Яна напялила шлем, но ей он был великоват, затем пришла очередь Шведа. Он выглядел смешно – лохматая бородища никак не гармонировала с гладким поблескивающим металлом и с правильной округлой формой. Но Шведу не было смешно. Он закрыл глаза и приложил руки к стальным бокам шлема. С ним что-то происходило, и Алекс на всякий случай кивнул Яне и отодвинулся подальше.
Однако беспокоился он зря – нового припадка не случилось. Швед пробормотал только:
– Помню. Это я помню. Смотри, Леха, там внутри.
Алекс принял шлем из рук Шведа и заглянул – на висках материал подкладки потемнел, будто оплавился. Эти-то оплавленные места, застывшие короткими толстыми иглами, и кололи, когда рыночные пытались надеть шлем. Из спекшегося пластика торчали проволочки – внутри явно была вмонтирована какая-то электроника. Но самое интересное – оплавленные места находились точно напротив старых шрамов на висках Шведа. Когда он надел шлем, это сразу стало видно. Алекс раньше не раз задумывался, что могло оставить такие отметины. Теперь ему пришло в голову: шрамы Шведа похожи на ожоги. Электроника вспыхнула и оплавила пластик, когда шлем был на голове Шведа! Алекс принялся взахлеб рассуждать об этом… Все зря. Швед сидел, понурившись, усталый, безучастный, вяло шевелил губами – даже свои долгие неторопливые мысли проговаривал не вслух, а про себя.
– Швед, да что с тобой?! – не выдержала и Яна. – Ты радоваться должен! Мы же такое нашли! Я, между прочим, нашла! Без меня вам бы шлема не видать! Ну ладно, неважно, это я так… но главное! Главное – что? Что ты нашел кусочек своего прошлого! Разве ты не об этом мечтал? Ну, скажи! Скажи!
– Я ничего не помню, – равнодушным голосом ответил Швед. – Я знаю, что шлем мой. Я знаю, но не помню. Тяжело это.
– Здесь что-то написано! – заявил Алекс.
Он разглядел на внутренней поверхности шлема почти стертую надпись, сделанную, похоже, шариковой ручкой. Мягкий пластик подкладки прогибался, когда на нем писали, чернила ложились плохо, и человек, сделавший надпись, несколько раз обводил каждую букву. Чернила частью стерлись, частью их смыл пот, но отдельные фрагменты все-таки складывались в слово. Алекс прочел:
– Варяг.
– Это я Варяг, – все так же ровно проговорил Швед. – Это я писал. Но не помню этого. Вот какая штука, ребятки. По-прежнему ничего не помню… Постой! Варяг!
Швед уставился на Алекса, как будто мог что-то прочитать на лице спутника.
– Был один случай… меня Варягом назвали.
– Кто назвал? – спросила Яна, заглядывая отшельнику в глаза. – Где его найти?
– Было так, – привычно неторопливо заговорил Швед. – Окликнули меня, Варягом назвали. Это давно было, я еще у Выселок не обосновался, подходящее место себе искал… где же это было-то? В Пятихатках! Там старая железнодорожная станция, возле нее сейчас большой рынок. Тогда поменьше был.
– Ты по делу говори, по делу! – потребовала Яна. – Про Пятихатки я сама могу рассказать. Что за человек, как зовут?
– А Лес его знает, как зовут! Да этот, который меня вроде как узнал, больше помалкивал, говорил его приятель. Маленький такой, лысоватый. Обходительный, надо признать. Назвался Корнем. Корень – это, значит, кличка такая. Манили меня в какое-то дело, куда-то нужно забраться, что-то оттуда принести… Якобы мне это раз плюнуть, а взамен обещали… в общем, слишком много они обещали. Чуть ли не золото килограммами отвесить, когда принесу то, что им нужно.
– Похоже на разводку, – заметила Яна. – Знаешь, как некоторые фермеры рабов себе набирают? Сперва позовут в какую-то ходку, вроде выгодную, а потом…
– Вот и я так решил. – Швед полез пятерней в бороду, задумался, значит. – Поэтому поскорее от них отделался, все равно я уходить из Пятихаток уже собирался. Людей там много, шум, суета… не люблю.
– Пятихатки – место особенное, – глубокомысленно произнесла Яна.
– Что ты хочешь этим сказать? – обернулся к ней Алекс.
– Сам увидишь, какие там порядки. Таких нигде больше не встретишь.
– Но мы же попробуем найти этих людей? А, Швед?
– Да, Леха, попробуем, – кивнул отшельник. – Варяг… Нужно узнать, что он за человек. И что за дело, в которое его так настырно зазывали. Корень сказал, что если я передумаю, то всегда могу найти его в Пятихатках. Только сдается мне, когда я отказался, он вроде как обиделся, что ли. Обходительным остался, но так как-то… как же он сказал-то? Что я своего счастья не понимаю, что иногда в таких случаях человеку нужно объяснить, в чем его выгода.
– Нехороший разговор, – твердо сказала Яна. – Это он вроде как угрожал тебе?
– Вроде. Второй, который имени не назвал, его за локоть взял и шепнул что-то. После этого Корень снова ласковым сделался, сказал, что если передумаю, то он всегда меня ждет. Свой прилавок у него был, оружием Корень торговал, патронами. Бойкое место. Может, и сейчас оружейный прилавок там же. И Корень с его приятелем, знавшие Варяга.
Глава 10 Маски и пули
Алекс слышал: в Пятихатках сходилось несколько старых дорог, на бойком месте возникло поселение бродяг с рынком. Большой рынок, не чета выселковскому. Управлял этим местом так называемый Комитет, по идеологии близкий скорее Армии Возрождения, но из-за близости Гуляй-Поля вынужденный поддерживать нейтралитет. Считалось, что Пятихатки – безопасная территория, там были запрещены схватки между кланами, и любое нарушение правил Комитет карал очень жестко.
Яна призналась, что там никогда не воровала.
– Я же не больная, – заявила она в ответ на расспросы. – Это вам только кажется, что я тяну что попало, потому что у меня вывих в башке и я руки придержать не могу. Очень даже могу. Так вот, в Пятихатках – никогда и ничего.
Потом вздохнула и добавила:
– Поэтому никогда в Пятихатках не задерживалась. Переночую – и дальше странствую. Иду туда, где не так строго.
Потом, когда Швед определил направление по карте и повел к Пятихаткам, она рассказала подробнее. О членах Комитета никто ничего не знает. Говорят, их восемь человек, но даже это не известно наверняка. Просто так говорят. Никаких выборов в Пятихатках не проводят. Если кто-то из Комитета выбывает – а единственная причина ухода с поста, конечно, смерть, – оставшиеся принимают восьмого по своему выбору. За порядком в поселке следят охранники в масках.
– Маски – это я так, для красоты, сказала, – не преминула объяснить Яна. – Мешок с дырками для глаз, вот и вся маска. Зато лица не видно. Если стражник кого-то побьет или даже пристрелит, то непонятно, кому мстить. Я слышала, они каждый день масками меняются, чтобы нельзя было запомнить, даже какого цвета мешковина на том, кто тебя обидел. Но если тронешь одного охранника, будешь иметь дело со всеми.
– А сколько их? – заинтересовался Алекс.
– В Пятихатках мужиков, годных для боя, человек триста, – ответила Яна.
– А сколько из них в охране?
– Если ничего особого не случилось, то, может, двадцать… или тридцать… но, если опасность большая, они все мешки на головы напялят. Нравится им такая безопасность, они за нее драться будут. Так что не рассчитывайте с их охраной справиться. Даже самые отмороженные из кочевников не решаются там бузить. И Хан пока что не трогает Пятихатки.
– Мы их тоже трогать не собираемся! – торжественно заверил ее Алекс.
– Разумеется, – кивнул Швед, – спокойно поговорим, расспросим Корня.
Тут Алекс наконец задал вопрос, который давно его интересовал:
– Яна, а книжки в Пятихатках можно найти?
– Это вряд ли, – Яна даже ухмыльнулась, давая понять, что спросили глупость, – откуда? На рынке там, конечно, всякое толкают. Но только полезное – то же оружие, например. Книжки никому не нужны.
– Я понимаю! Но, может, есть какие-то заброшенные развалины, старые библиотеки, а?
– И этого нет. Лес по старому поселку прошел, потом отступил. И теперь туда никто не суется, потому что от Леса всякое могло остаться. Новые Пятихатки на окраине старых выстроены. Железнодорожная станция есть. А библиотеки или, допустим, магазин книжный – это могло быть только в центре. Нет теперь центра. И книг нет.
– Жалко.
На этом обсуждение планов завершилось. Остаток дня пришлось шагать по бездорожью. Бродяги проходили давным-давно заросшими полями, перелесками. Дороги они обходили стороной, даже если не было ничего подозрительного: на этом настоял Швед.
– На шоссе нас никто не должен увидеть, – объяснил он свое решение, – даже случайный человек. Где-то ляпнет, другой повторит. Рано или поздно дойдет до Черного Рынка. Слухи – такая вещь… их не остановишь. Расползаются, как зараза, как Лес. Стихия, в общем!
Вечер застиг путешественников в дороге. Утром Швед, сверившись с картой, вывел компанию к железнодорожной ветке. Он сказал, что пути идут к Пятихаткам, так что можно больше не париться по поводу направления, а просто следовать вдоль рельсов, они приведут. Так и вышло – через несколько часов впереди показались вагоны, рядами замершие на путях. Правее темнели стены длинных бараков.
Вечер застиг путешественников в дороге. Утром Швед, сверившись с картой, вывел компанию к железнодорожной ветке. Он сказал, что пути идут к Пятихаткам, так что можно больше не париться по поводу направления, а просто следовать вдоль рельсов, они приведут. Так и вышло – через несколько часов впереди показались вагоны, рядами замершие на путях. Правее темнели стены длинных бараков.
– Станция, – объявила Яна. – Там как раз находится рынок, а склады используются по назначению. Вон те длинные здания – это и есть склады. Там и товары хранятся, там и бродяги пятихатские живут. А вокзал принадлежит Комитету.
– Нам Комитет ни к чему, пойдем на рынок, – решил Швед, – пожрать купим, оружейную лавку поищем. И надо бы новости узнать. Сейчас в округе, наверное, движуха – и армейцы, и Черный Рынок. Послушать бы, что об этом рассказывают.
Границы рынок не имел – торговые ряды начинались как придется. Железнодорожные пути постепенно разбирали, рельсы со шпалами пошли в дело, чтобы устроить прилавки и лотки. В вагонах жили, их использовали как магазины и склады. Торговали здесь всякой всячиной, от домотканого полотна до пулеметов. Продавали, обменивали, просто глазели – шум стоял неимоверный.
Швед только головой крутил, озираясь по сторонам:
– Вырос рынок! Раньше не так шумно было. И где ж эта лавка?..
Швед пошел расспрашивать в оружейных рядах, где найти Корня. В двух лавках только пожимали плечами, в третьей торговец ответил:
– Вам, наверное, Корней нужен. Только Корнем его звать не надо, он рассердится. Корней теперь большим человеком стал. Вон те три лавки в дальнем конце, это его. Он сам за прилавком стоять не будет, зачем ему? Его люди торгуют, а он у себя сидит.
– У себя, это где?
– В Ночлежке, где же еще? – торговца даже удивил вопрос. – Он теперь хозяин Ночлежки, там его найти проще всего.
Яна многозначительно присвистнула. Потом, когда отошли от оружейных рядов в более тихое место, объяснила:
– Ночлежка – это круто. Известное и прибыльное заведение. Сейчас сами увидите. Там и переночевать можно, и еще это кабак, самый большой в Пятихатках.
– И три лавки в оружейном ряду! – добавил Алекс. – Богатый человек этот Корней. И как такое богатство Комитету глаза не колет?
– А может, он сам в Комитете, – пожала плечами Яна, – их же никто не знает. Швед, ты с Корнеем поосторожней, хорошо? Постарайся его не раздражать. В этих Пятихатках никогда не знаешь, кто перед тобой. Вроде простой человек, а потом окажется, что он в охране состоит и за ним – целая толпа с мешками на головах. Или, чего доброго, он в Комитете. Ну ладно, идите за мной, поведу вас в Ночлежку.
Швед, Алекс и Яна пробирались сквозь толпу покупателей и зевак, глядели, слушали и помалкивали. Шведа, привыкшего к одиночеству, рынок, похоже, несколько ошарашил – слишком людно, слишком шумно. Алекс тоже чувствовал себя не очень-то уверенно. Зато Яне все было нипочем – она скользила в толпе как рыба в воде, и Алекс даже немного испугался, что ее привычки возьмут верх над здравым смыслом и она попробует что-нибудь стащить. Пару раз он замечал в толпе вооруженных охранников с мешками на голове – точно как рассказывала Яна. Если поднимется шум, позовут этих, с мешками, чего доброго…
У распахнутых ворот ближнего к рынку склада суетились работники – выносили мешки, грузили в телегу. Другая бригада таскала ящики к прилавкам. Швед с Алексом шагали за Яной, втроем они пробрались сквозь толпу у ворот и свернули за угол. Оказалось, что у соседнего барака толпа побольше, чем перед складом. Люди входили, выходили, задерживались у входа, чтобы покурить и покричать. Покричать – это потому, что иначе слов собеседника не расслышишь, такой стоял гомон. Ворота бывшего склада распахнуты настежь, но все равно вход казался слишком узким для такого оживленного движения в обе стороны. Над воротами кривоватыми буквами было выведено: «НОЧЛЕЖКА».
Алекс невольно сдержал шаг, прежде чем окунуться в этот дым, грохот и рев.
Подкатил грузовик, водитель начал препираться с владельцами телег, которые загородили проезд. К спорщикам тут же подошли двое стражей порядка, о которых рассказывала Яна, – крепкие вооруженные мужики с лицами, прикрытыми мешковиной. Вооружены здесь были почти все, люди-то с дороги, всегда готовы к разным передрягам. А вот мешки с прорезями для глаз – это действительно производило впечатление. Под мешком мог скрываться кто угодно – даже сопливый подросток, но вид стражника в маске сразу настраивал на подчинение местным порядкам.
Достаточно оказалось нескольких слов охранника Комитета, чтобы суета поутихла. Возницы стали торопливо откатывать свои телеги, шофер вернулся в кабину и аккуратно провел грузовик впритирку со стеной. Даже гомон унялся, курильщики торопливо сделали последние затяжки и разошлись. Кто хотел попасть в Ночлежку, быстренько просочились между выходящими…
Швед покачал головой:
– Бойкое местечко. А чуть шум – и охранники тут как тут.
– Они все время здесь поблизости ошиваются, – пояснила Яна, – как раз потому, что местечко бойкое. Можешь быть уверен, их не двое. Где-нибудь рядом еще несколько человек. Ну, пойдем, пока тихо.
Под сводами бывшего склада было темно, и любой звук будил гулкое эхо под крышей. А звуков здесь хватало! Дальний конец склада был отгорожен стеной, а большую часть заставили столами и стульями. Алекс прикинул, что здесь не меньше сотни столов, все разные, от модерновых металлических до массивных, письменных, с выдвижными ящиками. Ящиков, впрочем, не было, скорее всего, их вытащили и пустили на дрова. В Ночлежке не занимались писаниной, здесь ели и пили.
В крыше барака зияли два квадратных отверстия, солнечный свет лился через них – будто две ослепительные колонны поддерживали свод. Но этого освещения было недостаточно, углы помещения тонули в сумраке. Под самодельной стеной, разделяющей склад, находилась стойка, за ней торчал бармен – дядя внушительных габаритов.
За столами расположились гости, к ним подходили женщины в передниках, принимали заказы, возвращались с полными подносами.
– Интересное место, правда? – оглянулась Яна и решительно направилась между столами в угол. Там были свободные места, потому что посетители предпочитали сидеть ближе к свету.
Швед с Алексом побрели за Яной. На полпути к намеченному месту их попытался перехватить разбитной мужичок:
– Милости просим, милости просим… Вот сюда пожалуйте, здесь светло. Здесь хорошо будет, присаживайтесь, располагайтесь.
– Нет, мы лучше в угол, – прервала его воркотню Яна. – Там уютно.
– Как пожелаете. – Распорядитель ничуть не растерялся и тут же испарился, заявив, что сейчас пришлет девушку-подавальщицу.
– Чего это ты с ним так быстро распрощалась? – спросил Алекс. – Я думал, скажем ему, чтобы хозяину передал, мол, разговор есть.
– Не умеешь ты с людьми правильно общаться, – вздохнула Яна. – Он бы нас просто отшил, чтобы показать, что он здесь важное лицо! Попросим подавальщицу, она скажет распорядителю, а тот уже пойдет хозяину докладывать. Так у богатых людей устроено. Ох, не нравится мне, что этот Корень теперь так разбогател. От таких всегда неприятности…
Компания наконец устроилась за столом в полутемном углу. Алекс заметил, что встретивший их мужичок, лавируя между столами, на ходу толкнул в бок подавальщицу и бросил несколько слов. Та кивнула и через пару минут направилась к их столу, вытирая руки перекинутым через плечо полотенцем. На вид ей было лет сорок, и в ширину подавальщица раз в пять-шесть превосходила Яну. Пышная румяная женщина могла служить отличной рекламой кухне Ночлежки.
– Чего подать прикажете? – густым низким басом осведомилась она.
– А у вас и выбор есть? – удивился Алекс.
– А то! Крольчатина, свинина, картошка вареная, самогон, пиво… Самогон очень хороший, сами делаем! Свечку принести? Угол темный у вас, так я могу свечу подать… Платить у нас полагается сразу, как только все принесу.
Женщина принялась называть цены, заметив между прочим, что, если у гостей напряг с финансами, может и крысятину предложить, дешевле будет. Швед брякнул монетами в кошельке и кивнул:
– Тащи свинину, красавица. Свечку…
– Рубль, – быстро вставила «красавица».
– Давай и свечку, – согласился Швед. – И вот что, передай Корнею, что дело к нему есть. Скажи, Варяг пришел. По тому самому вопросу, о котором он сам мне говорил.
Тетка окинула взглядом Шведа, потом его спутников. Вид бродяг, похоже, не вызвал у нее энтузиазма, но она обещала, что хозяину скажут.
Подавальщица обернулась быстро, притащила поднос, сноровисто расставила миски, водрузила посредине стола казан с мясом и овощами. Появилась и свеча в глиняном подсвечнике. Затем объявила:
– Корнею о вашем деле будет доложено.
Пока она ходила на кухню, Алекс осмотрел стол. Им достался один из старых письменных, из трех выдвижных ящиков уцелел один – верхний, запертый на замок. Должно быть, это обстоятельство и сберегло ящик. Алекс первым делом принялся его дергать – попытался открыть. Яна поглядела на его усилия и заявила: