Когда охранник вышел, оставив на столе поднос, и дверь за ним закрылась, Филер вернулся к прерванному его появлением рассказу.
— Говоря коротко и по существу, легенда подтвердилась, — сказал он, вынимая из графина хрустальную пробку и разливая по бокалам коньяк. — Подтвердилась, увы, только косвенно, и даже для этого моим людям пришлось буквально свернуть горы. Понадобилось произвести тщательнейший анализ финансовых расходов возглавляемого Потапчуком отдела, поднять строжайше засекреченные архивные данные и сопоставить время некоторых денежных выплат, нерегулярных, но всегда примерно одинаковых, с датами кое-каких резонансных убийств, несчастных случаев и внезапных смертей. Картина, скажу я тебе, получилась впечатляющая, особенно если принять за истину, что писалась она на протяжении многих лет одной и той же рукой. Это рука большого мастера, Андрей Родионович. Что это за мастер, мы так до конца и не выяснили, но сегодня ты мне его назвал.
— То есть?.. — наконец-то проявил живой интерес к повествованию Политик.
— Молчанов, — сказал Филер. — Эта фамилия изредка мелькала в разных второстепенных бумажках. В списках сотрудников отдела его не было и нет, в бухгалтерских ведомостях он тоже никогда не фигурировал. Если верить одному найденному нами старому рапорту, капитан Федор Молчанов погиб еще в конце девяностых — слетел с катушек, как это часто случается с людьми его профессии, начал отстреливать своих и был ликвидирован по личному приказу Потапчука. Согласно другой бумажке, через полтора года покойнику было присвоено очередное звание майора… ну, и так далее. Умирал он за эти годы несколько раз, не так давно рука об руку с Потапчуком вполне себе официально трудился в составе особой группы, специализировавшейся на отыскании похищенных культурных и исторических ценностей, потом опять погиб — на сей раз, если судить по бумагам, окончательно и как раз таки в чине полковника. И вот мы возвращаемся к тому, с чего начали: четыре трупа в полукилометре от места, где мордой вниз плавает в грязном канале пятый. И прозвучавшее из уст умирающего имя полковника ФСБ Молчанова.
— Ясно, — сказал Пермяков, который прямо на глазах снова утратил интерес к повествованию. Он покачал свой бокал на расставленных пальцах, понюхал, оценивая букет, и сделал микроскопический глоток. — Если говорить коротко и по существу, как ты, помнится, собирался, получится примерно следующее. Генерал ФСБ Потапчук время от времени отдавал приказы о физическом устранении некоторых лиц. Приказы эти в течение довольно продолжительного периода выполнял один и тот же человек — некто Молчанов по кличке Слепой. Последними его жертвами стали наш Воевода и те четверо на дороге. Таковы факты, и я не понимаю, зачем разводить вокруг них какую-то лирику, тем более что прямого отношения к делу они явно не имеют. Я просил выяснить, кто организовал ликвидацию Шиханцова, разведать, по возможности, как много он знает о Воеводе, и на основании полученной информации принять решение: или — или. Как говорится, кто не с нами, тот против нас… А ты развлекаешь меня байками из жизни какого-то наемного убийцы!
— Как будто у тебя других дел нет, — вполголоса подсказал Буров, сосредоточенно глядя в бокал, который держал наготове у подбородка.
— Извини за прямоту, но так оно и есть, — подтвердил Пермяков.
— Тогда и ты меня извини. — Иван Сергеевич отставил нетронутый бокал и вытряхнул из пачки новую сигарету. — Если уж у нас пошел такой прямой разговор, вот что я тебе скажу: ни хрена ты, друг любезный, не понял. Да, конечно, ты — это ты, а какой-то низовой исполнитель, наемный стрелок для тебя никто — ноль без палочки, пустое место, о котором и говорить не стоит.
— Совершенно верно, — согласился Андрей Родионович.
— Да нет, брат, неверно. Этот ноль без палочки работает в профессии, которая не прощает ошибок, больше двадцати лет. И за эти годы таких, как мы с тобой, он перещелкал столько, что волосы дыбом становятся, как об этом подумаешь. И не просто перещелкал, а сначала вычислил, тщательно разработал, разыскал… Легенды тебе не нравятся! А легенды, между прочим, сплошь и рядом повествуют о реально происходивших событиях. Знаешь ли ты, к примеру, что один из эпизодов рассматриваемой нами в данный момент легенды касается задержания некоего симпатичного бородатого араба с грустными глазами, по имени Усама? Слепой разыскал его, повязал и сдал американцам — один, без чьей-либо помощи и поддержки с воздуха.
— Ну вот это уже сказки! — отмахнулся Пермяков.
— А вот как раз таки и нет, — возразил Буров. — Я лично, своими собственными глазами видел секретный отчет, согласно которому бен Ладен был взят где-то в Европе одним из наших агентов и по действовавшей на тот момент договоренности сдан с рук на руки представителям США. Что было потом, просидел он все это время в каком-нибудь Гуантанамо, сбежал, был нарочно отпущен на волю, а потом снова найден и убит, теперь не выяснишь, да нам это и ни к чему. Но его поимка более чем за год до официального сообщения о смерти, осуществленная российским агентом — достоверный факт. Теперь ты понимаешь? Вижу, что не до конца. Я тебя не байками развлекаю, Андрей ты мой Родионович, а пытаюсь объяснить, с кем нам нынче приходится иметь дело. Это не тупой исполнитель, а талантливый универсал с огромным опытом и широчайшими возможностями. И еще я пытаюсь тебе втолковать, что ты, лично, уже в течение некоторого времени находишься под прямой, реальной угрозой физического уничтожения.
— Я?
— Если тебя это хоть немного утешит, то не ты один, а вся теплая компания, которую ты собрал. В том числе, разумеется, и твой покорный слуга. Я уже говорил тебе, что Потапчук опасен, и теперь объясню, почему. Он давно работает в органах, всей душой болеет за свое дело и при этом неглуп, что бы ты о нем ни думал. Большинству людей наплевать на все, кроме собственной выгоды, что делает их гарантированно безопасными для нас. А этот старый чудак совмещает донкихотские замашки с профессиональными навыками разведчика и уровнем информированности генерала ФСБ уже так долго, что просто не мог не задаться вопросом: а что это, собственно, такое происходит? Почему это чеканная формулировка Черномырдина — хотели как лучше, а получилось как всегда, — десятилетиями не утрачивает актуальности? Словом, он нас вычислил — не нас конкретно, разумеется, а только теоретическую возможность существования группы лиц, проводящей, скажем так, определенную работу.
— Придумал сказку, — вставил Пермяков.
— Скорее, гипотезу, которая, как всякая гипотеза, нуждается в проверке.
— Не представляю, как такую гипотезу можно проверить.
— Вообрази себе, я тоже не представлял. А этот упрямый старый хрыч, которому ты давеча отказал в наличии интеллекта, представил. Представил, сразу же взялся за дело и к настоящему времени даже успел получить кое-какие косвенные подтверждения своей версии. Ему удалось нащупать правильную ниточку, аккуратно за нее потянуть и прийти к тем же выводам, которые в свое время сделали мы с тобой: чтобы малыми силами, не создавая собственной политической партии и боевых отрядов, подготовить почву для… э…
— Понятно, — пришел ему на выручку Пермяков.
— Для этого необходимо постоянно находиться при власти. Не У власти, а ПРИ ней — рядышком, в тени крупных политических фигур, на вторых ролях. Достигнуть определенного уровня и далее двигаться исключительно по горизонтали, не поднимаясь на самый верх, но и не опускаясь, постепенно становясь незаменимым и незаметно прибирая к рукам тех, кто, как им кажется, руководит всем и вся по своему усмотрению. Они принимают то или иное решение в соответствии с требованиями текущего момента, но им и в голову не приходит, что момент возник не сам собой, а был кем-то умело создан. Да что тебе объяснять! В общем, Потапчук все это сообразил и принялся искать как раз таких организаторов текущего момента — вечных и бессменных советников, помощников, заместителей, управляющих делами и референтов. И некоторых, представь себе, нашел. Правда, по известным тебе причинам я не в курсе, наши это люди или нет… Списочек посмотришь?
Пермяков молча протянул руку. Теперь его холеное лицо выражало хмурую озабоченность, меж насупленных бровей залегла глубокая вертикальная складка, а уголки поджатых губ сердито опустились. Буров вынул из внутреннего кармана, развернул и передал ему список, состоявший всего из шести фамилий, напротив каждой из которых значилась занимаемая в настоящее время должность.
— А, черт! — с досадой процедил Политик, бегло ознакомившись с этим документом.
— Неужели есть попадания? — изумился Филер.
Возвращая список, Андрей Родионович молча показал ему рогатку из среднего и указательного пальцев, похожую на латинское «V». В данном контексте этот жест означал не победу, а просто количество рассекреченных не в меру дошлым и пронырливым генералом Потапчуком членов теневого кабинета министров. Потягивая коньяк, Иван Сергеевич на всякий случай заглянул в список одним глазком и убедился, что это напрасный труд: никаких пометок и ногтевых отчерков там, естественно, не появилось.
— А, черт! — с досадой процедил Политик, бегло ознакомившись с этим документом.
— Неужели есть попадания? — изумился Филер.
Возвращая список, Андрей Родионович молча показал ему рогатку из среднего и указательного пальцев, похожую на латинское «V». В данном контексте этот жест означал не победу, а просто количество рассекреченных не в меру дошлым и пронырливым генералом Потапчуком членов теневого кабинета министров. Потягивая коньяк, Иван Сергеевич на всякий случай заглянул в список одним глазком и убедился, что это напрасный труд: никаких пометок и ногтевых отчерков там, естественно, не появилось.
Этот взгляд был проявлением простого человеческого любопытства. При желании Филер без особого труда мог бы узнать имена всех до единого анонимных соратников Политика, но не делал этого сознательно. Действующая в их маленьком коллективе единомышленников форма конспирации была предложена им — единственным среди них дипломированным специалистом в данной области, — и он пока что не видел причин нарушать правила, которые сам же и установил. Потому что шила в мешке не утаишь, дурной пример заразителен, а подавать его в данном случае означает своими руками рыть себе могилу.
— Вот дьявол, — залпом осушив бокал, сквозь зубы произнес Андрей Родионович.
— Что, проняло? — усмехнулся Буров. — Что я тебе говорил! А ты — легенды, байки… Понял теперь?
— Понял, — кивнул Пермяков. — Я, Иван, понял все, кроме одного: если это настолько серьезно, почему эти двое до сих пор коптят небо?
— Это ненадолго, — заверил Филер, не подозревая, что слово в слово цитирует покойного ростовского гопника. — Во-первых, ненадолго, а во-вторых, исключительно в рамках действующего плана. Ты ведь, насколько я понял, решил списать Мента? Вот пусть они этим и займутся. Потапчук отдаст приказ, Слепой его выполнит, а потом мы их обоих аккуратно приберем с глаз долой.
— А Потапчук отдаст приказ?
— Да куда ж он денется! — Рассмеявшись, Буров вооружился графином и ловко налил по второй. — Впервой нам, что ли? Только для этого тебе придется назвать мне имя.
— Васильев, — без тени колебания произнес Андрей Родионович.
— Так я и думал, — с задумчивой улыбкой признался Филер. — Ты прав, он давно напрашивается на неприятности. Будь он сам по себе, пускай бы сажали на здоровье. Но, раз он, оказывается, наш, валить его надо всенепременно.
— И чем скорее, тем лучше, — уточнил Политик.
* * *— Вообще-то, серьезные дела так не делаются, — с оттенком неудовольствия объявил человек, которого перевербованный при его непосредственном участии майор Григорьев про себя называл Лысым.
Спорить с этим было трудно. Операцию планировали в большой спешке, на фоне катастрофической нехватки жизненно важной информации, так что, строго говоря, это была никакая не операция, а обычная импровизация, какую можно увидеть в театре, когда забывший текст актер начинает нести отсебятину, автоматически вынуждая к этому же своих партнеров. Талантливый артист может таким манером сорвать овацию, а бездарь — шквал свиста и оскорбительных выкриков. Лет сто или чуточку больше тому назад наградой за неудачную импровизацию мог стать град гнилых помидоров и тухлых яиц; Лысого и его вечно небритого напарника в случае провала, увы, ожидало кое-что похуже обстрела просроченными продуктами.
Притягиваемая доводчиком железная дверь подъезда еще продолжала медленно закрываться, а вышедший из нее невзрачный мужичонка в серой спортивной курточке и дерматиновой кепке уже сбежал с низкого крылечка, проскочил короткую дорожку меж двух поставленных друг против друга скамеек, свернул направо и, бойко постукивая по асфальту алюминиевой тросточкой, едва заметно прихрамывая на левую ногу, заторопился по тротуару к выходу из двора. В левой руке у него был непрозрачный пластиковый пакет с логотипом супермаркета — по виду пустой, но не совсем, а почти, как будто внутри лежало что-то легкое и плоское, размером с лист писчей бумаги или, скажем, большой почтовый конверт. Проходя мимо машины, в которой сидели напарники, он даже не посмотрел в ее сторону, из чего следовало, что он либо профессионал высокого класса, либо лопух, каких поискать, либо вообще не тот человек, которого они дожидаются.
— Он? — озвучил терзавшие обоих сомнения Колючий.
— А я знаю? — сердито огрызнулся Лысый и, вооружившись телефоном, набрал номер связного, который по счастливой случайности был известен этому слизняку Григорьеву.
Знал Григорьев немного: номер телефона и способ, которым связного вызывали для получения очередного задания. Это действительно была счастливая случайность: будучи о своем подчиненном весьма невысокого мнения, генерал Потапчук, чтобы от майора была хоть какая-то польза, вменил ему в обязанность поддерживать связь с курьером. «Позвони связному», — коротко и неприязненно приказывал он и называл имя человека, которого следовало позвать к телефону в этот раз. Имя, а случалось, что название какой-нибудь организации, Григорьев на всякий случай записывал на бумажку, которую потом сжигал — опять же, на всякий случай, чтобы не навлечь на себя гнев вспыльчивого и придирчивого шефа.
После этого он отправлялся в аппаратную, подключался к любому действующему, не занятому в данный момент номеру выбранного наугад оператора мобильной связи, присоединял к микрофону устройство для искажения голоса и звонил курьеру: алло, позовите, пожалуйста, Мишу! Нет такого? Виноват, ошибся номером…
На этом участие майора Григорьева в процессе установления контакта между генералом Потапчуком и мифическим агентом по кличке Слепой заканчивалось, и как оно все у них происходило дальше, он не имел ни малейшего представления. Имени и адреса связного он, разумеется, тоже не знал, и искать курьера пришлось, как засевшего где-то в прифронтовой полосе вражеского радиста, по пеленгу. Не имея представления об уровне специальной подготовки связного, в целях безопасности его автоматически пришлось считать грамотным профессионалом — авансом, до выяснения истинного положения дел. Это исключало возможность проб, ошибок и повторных звонков, и, установив по пеленгу домашний адрес связного, они торопились как могли.
Ехать, по счастью, пришлось недалеко, и дорога заняла всего-то восемь минут с какими-то секундами. Профессионал, особенно напуганный профессионал, за это время мог уйти очень далеко. В этом случае напарникам осталось бы только развести руками: они сделали все что могли, и даже чуточку больше, и не их вина, что им не дали времени на подготовку операции.
Их опасения не были беспочвенными. Вымышленное имя, которое Григорьев называл, связавшись с курьером по телефону, во избежание вполне возможной путаницы наверняка оговаривалось заранее. Действующий пароль, вероятнее всего, был известен только Потапчуку, расспрашивать которого на эту тему явно не имело смысла. Требуя позвать к телефону несуществующую Веру Анатольевну, Лысый просто тыкал пальцем в небо, сильно при этом рискуя. Связной ответил: «Ошиблись номером», — но это ровным счетом ни о чем не говорило. Ничего другого он и не мог сказать, если только у него под рукой по странному совпадению не было какой-нибудь Веры Анатольевны, готовой в любое время дня и ночи охотно поболтать по телефону с незнакомым мужчиной.
Никакой Веры Анатольевны у связного под рукой не случилось. С момента завершения разговора прошло уже одиннадцать минут. Ожидаемая реакция могла последовать пять минут назад, когда напарники еще были в пути, через час, поздно вечером или вообще никогда. Зная домашний адрес связного, выяснить все остальное и перейти к плану «Б» несложно; хуже, если неверно названный пароль его спугнул, и он успел унести ноги.
Пробегая мимо примостившегося в жидкой тени худосочной липы самодельного столика, наблюдаемый субъект кивнул забивающим козла мужикам и в ответ на их призывные возгласы и жесты досадливо отмахнулся пакетом: некогда, спешу. Сделав еще два или три шага, он вдруг испуганно подпрыгнул и схватился за правый карман курточки.
— Хо-хо, парниша, — с глубоким удовлетворением произнес Лысый и нажатием клавиши отбоя прервал звонок.
— Неужели прокатило? — недоверчиво ахнул Колючий.
Мужичонка собрал в одну руку тросточку и пакет, вынул из кармана телефон, некоторое время, щурясь, вглядывался в дисплей, а потом пожал плечами, сунул мобильник обратно в карман, переложил трость из левой руки в правую и заторопился своей дорогой.
— Прокатило, — тоном человека, который отказывается верить своим глазам, ответил на свой же вопрос Колючий. — Ей-ей, прокатило! Все-таки шеф у нас везучий, как черт. Работать он, конечно, тоже умеет, но даже там, где явно недорабатывает, кривая его вывозит.
— Гений, — согласился Лысый, запуская двигатель. — Но и нас с тобой, согласись, не пальцем делали.