Следующим отступлением от правил стала бутылка портвейна, которую малопьющий Чапай, поддавшись неожиданному, удивившему его самого порыву, приобрел вместе со своеобычными кефиром, половинкой батона и пачкой пельменей. Что ни говори, а события последних дней основательно выбили его из колеи. Один разговор на Поклонной Горе почти наверняка отнял у него несколько месяцев, а может быть, и лет жизни. Чапай был уверен, что в тот раз прошел на волосок от смерти, чего с ним не случалось уже давненько. (Вообще-то, такого с ним не случалось вообще никогда, но сказка о героическом прошлом сотрудника компетентных органов Саблина была сочинена так давно, что он сам успел в нее поверить.) Расшатанные нервы надобно лечить, а подполковник Саблин был еще не настолько стар и немощен, чтобы предпочесть валерьянку спиртному.
Держа в левой руке потяжелевший почти на килограмм против обычного пакет, Чапай вышел из магазина. У расположенной справа разгрузочной рампы стоял грузовой «мерседес», и два смуглолицых, откровенно нерусской наружности грузчика таскали из открытого кузова ящики с молоком и сметаной. Поодаль, дожидаясь, видимо, своей очереди стать под разгрузку, калился на утреннем солнышке синий грузовой микроавтобус Горьковского автозавода — то ли «соболь», то ли «баргузин», то ли прародительница названных моделей, старушка «ГАЗель». Слабо разбиравшийся во всех этих модификациях одного и того же барахла Чапай скользнул по микроавтобусу рассеянным взглядом и пошел, было, своей дорогой. Но тут смысл увиденного проник в его сознание, и он замер, не зная, как быть дальше. Туманные представления о том, что предписывают в подобных случаях правила конспирации, вошли в острое противоречие с тем, что подполковник Саблин привык делать (и, наоборот, не делать) при виде начальства. Секретному агенту при исполнении надлежало, по всей видимости, как ни в чем не бывало идти своей дорогой и, держа ушки на макушке, ждать развития событий. Простому военнослужащему следовало, как минимум, приветствовать старшего по должности путем прикладывания правой ладони к головному убору, а военнослужащему в отставке при виде временного работодателя полагалось хотя бы поздороваться.
Сидевший за рулем микроавтобуса майор Полынин пришел связному на выручку, приветливо окликнув его из окна:
— Василий Иванович, доброе утро! Своих не узнаёте?
Выйдя из ступора, который длился недолго исключительно благодаря этому неуместно веселому оклику, Чапай повернулся к машине лицом и приблизился. В машине, помимо майора Полынина, обнаружился его бритоголовый напарник, который при первой встрече отчего-то забыл представиться и так и остался для Василия Ивановича просто бритоголовым напарником майора (разумеется, ФСБ, а никакой не ФСО) Полынина.
— Доброе утро, — сказал Чапай.
— Залезайте, товарищ Саблин, есть разговор, — все так же приветливо, но уже с оттенком официальности, намекавшим на неслучайный, деловой характер этой нежданной встречи у гастронома, предложил майор. — Да нет, не сюда, — добавил он, заметив, что Чапай двинулся в обход кабины с явным намерением устроиться третьим на переднем сидении, — в кузов. У нас тут кое-какая хрупкая аппаратура, так что вы уж не обессудьте. Алексей Дмитриевич, будь добр, помоги Василию Ивановичу.
Лысый, как девичья коленка, Алексей Дмитриевич выбрался из кабины и, обойдя машину кругом, отпер заднюю распашную дверь кузова. Он принял у Чапая пакет с продуктами и трость, помог ему забраться в нагретое солнцем, душное железное нутро, передал пакет и палку и с пушечным гулом захлопнул дверь.
— Сюда, вперед проходите, — позвал с водительского места майор. — Видите стул?
Двигатель микроавтобуса завелся, наполнив железный кузов глухим рокотом и мелкой вибрацией. Чапай двинулся вперед. Под ногами зашуршало, и, опустив глаза, он увидел, что пол застлан черной полиэтиленовой пленкой. Это обстоятельство показалось ему странным, чтобы не сказать настораживающим, но он вовремя вспомнил, с кем имеет дело, и успокоился: некоторые аспекты повседневной работы оперативников спецслужб весьма далеки от обыденных, обывательских представлений о том, «что такое хорошо, и что такое плохо». Подумаешь, полиэтилен на полу! С таким же успехом здесь могла обнаружиться парочка свежих трупов или станковый пулемет. Машина-то не простая — оперативная!
Путаясь ногами в шуршащем целлофане, он прошел в переднюю часть кузова и обнаружил там простой пластиковый стул, какими обычно меблируют летние веранды дешевых уличных забегаловок. Рядом со стулом, прозрачно намекая на упомянутые выше аспекты оперативной работы, лежала видавшая виды штыковая лопата с отполированным землей лезвием и потемневшим, захватанным черенком.
— Садись, папаша, — плюхаясь на переднее сиденье, предложил бритоголовый Алексей Дмитриевич, — в ногах правды нет. Погнали, Валера!
Майор Валера передвинул рычаг переключения скоростей и дал газ. Машина тронулась едва ли не раньше, чем Саблин успел опуститься на стул. Кое-как разместив пакет и тросточку, он выпрямился на скользком пластиковом сидении, пошире расставил ноги для упора и взялся рукой за торчащую перед носом спинку. На узком пассажирском месте между майором и его лысым напарником никто не сидел, там стояла какая-то туго набитая и плотно застегнутая черная матерчатая сумка — надо понимать, вместилище той самой хрупкой аппаратуры, о которой упомянул Полынин.
— Докладывайте, Василий Иванович, — вертя баранку, сказал майор.
Чапай слегка растерялся.
— Так, а что докладывать-то?
— Как это — что? Оперативную обстановку.
— Так какая у меня, пенсионера, обстановка?.. Спокойная обстановка, откуда другой-то взяться? Как говорится, за время моего дежурства происшествий не случилось…
— Никаких? — на мгновение переключив внимание с дороги на зеркало, в котором маячила встревоженная и озадаченная физиономия Чапая, недоверчиво уточнил майор.
— Ну, натурально… Вот разве что на трансформаторной будке во дворе ночью какой-то паршивец слово неприличное написал…
— Какое слово? — заинтересовался Алексей Дмитриевич.
Саблин сказал, какое слово.
— И все? — не отставал бритоголовый. — Без имени и фамилии того, кто подразумевался?
— Только это, больше ничего, — сказал Чапай и, осененный внезапной догадкой, спросил: — Думаете, это условный сигнал?
— Не исключено, — с глубокомысленным видом объявил Алексей Дмитриевич.
А майор Валера, неодобрительно покосившись в его сторону, сказал:
— Если и сигнал, то, наверное, не вам. Скажите лучше, подполковник, ваш адресат больше с вами не связывался?
— Никак нет, — растерявшись еще больше, пробормотал Саблин. — Да откуда?.. У нас же односторонняя связь, обратный контакт правилами не предусмотрен…
— Вы уже имели случай убедиться, что старые правила в изменившейся обстановке не работают, — сказал майор. — Скажу вам больше…
— Может, не стоит? — встрял Алексей Дмитриевич.
— Ну почему же? — возразил майор. — Василий Иванович — наш коллега, заслуженный работник органов госбезопасности. Хранить секреты он умеет, да и потом я лично считаю, что предупредить хорошего человека об опасности необходимо, даже если для этого приходится пожертвовать конспирацией.
— Опасности? — забеспокоился Чапай.
— Да, Василий Иванович, опасности. Разве вы до сих пор не поняли, что этот человек крайне опасен? После неоценимой услуги, которую вы нам давеча оказали, он мог решить, что вы его, попросту говоря, сдали. У людей его профессии свой взгляд на жизнь, свои тараканы под черепной коробкой. Поэтому руководство приняло решение временно вывести вас из игры и в целях безопасности вывезти из города на одну из наших тренировочных баз, где вы для него будете заведомо недосягаемы.
— Все так плохо? — пуще прежнего встревожился Саблин.
— Береженого Бог бережет, — сказал Алексей Дмитриевич.
— На самом деле ситуация остается под контролем, — добавил майор, — но рисковать вашей жизнью мы не имеем права. Тем более — бессмысленно рисковать. Когда это дело так или иначе утрясется, вы получите новое задание. А пока передайте нам все контактные данные вашего последнего адресата.
Саблину и в голову не пришло спорить. «Так или иначе», — мысленно повторил он слова майора, поглядев на застланный черным полиэтиленом пол у себя под ногами и не испытав при этом ни жалости, ни сочувствия к человеку, который так напугал его во время последней встречи на Поклонной Горе. Как аукнется, так и откликнется, и тот, кто сделал убийство своей профессией, должен быть готов расплатиться с судьбой той же монетой. Василий Иванович его ни в коей мере не осуждал, но и плакать о нем не собирался. Этот человек был солдатом; он непрерывно воевал, а на войне как на войне.
Вынув из кармана мобильный телефон, он отыскал номер, на который отсылал текстовые сообщения, и продиктовал его Алексею Дмитриевичу. Лысый забил его в свой телефон, дважды перепроверил правильность каждой цифры и нажал клавишу набора. Майор Полынин принял к обочине, остановил машину и нетерпеливым жестом потянулся за телефоном. Двигатель продолжал работать, сквозь ветровое стекло виднелась пустая пыльная улица, зажатая между высокой глухой стеной какого-то то ли склада, то ли цеха и оплетенным поверху ржавой колючей проволокой бетонным забором. Над забором виднелась верхняя часть козлового крана; с той стороны доносилось уханье гидравлического пресса, лязг и дребезг сваливаемого в кучу железа и режущий слух визг болгарки.
— Где тебя носит? — дождавшись ответа, с места в карьер налетел на собеседника майор. — Чем ты там занимаешься — в ухе ковыряешь?
Пока он разговаривал, Чапай украдкой запустил руку в свой пакет и пощупал пельмени. Пельмени были еще твердые, но сквозь тонкий полиэтилен упаковки чувствовалось, что тесто уже делается скользким.
— А ехать далеко? — тихонько, чтобы не мешать разговору, спросил он у Алексея Дмитриевича.
— А что? — вопросом на вопрос ответил Лысый.
— Да вот, пельмени у меня. Пельмешек на обед прикупил, — посетовал Чапай. — Боюсь, слипнутся.
— Забудь, — посоветовал Лысый. — Там, куда мы едем, с голодухи не помрешь. Будешь на полном довольствии — офицерский паек, наркомовские сто грамм и все такое прочее. Если что, Родина тебя не забудет — компенсирует тебе твои пельмешки. В пятикратном, блин, размере. Ну, что? — обратился он к майору, который, закончив разговор, протянул ему телефон.
— Все нормально, — ответил тот. — Можем продолжать движение по маршруту.
— Ага, — сказал бритоголовый Алексей Дмитриевич и вдруг жестом фокусника извлек откуда-то пистолет незнакомой Чапаю конструкции — матово-серебристый с немногочисленными воронеными деталями, с непривычно толстыми рукояткой и ствольной коробкой, сразу видно, что из новых. Надев на ствол длинный глушитель, тоже тускло-серебристый, с мелкой насечкой по всей длине, чтобы не скользил в ладони, он оттянул затвор и почесал глушителем переносицу, вопреки всем правилам обращения с оружием и простому здравому смыслу держа при этом указательный палец на спусковом крючке.
Саблин слегка напрягся: появление на сцене пистолета означало, что поездка им предстоит опасная, сопряженная с риском нарваться на засаду. В погонях со стрельбой он прежде не участвовал и вовсе не горел желанием на старости лет обзавестись подобным опытом.
— Ну, чего ждем? — глядя прямо перед собой и не предпринимая попыток продолжить, как собирался, движение по маршруту, спросил майор.
Занятый своими тревогами и переживаниями отставной особист не понял, у кого он это спросил, и хотел на всякий случай попросить уточнений, произнеся: «Простите?» или что-нибудь вроде того. Но, не успел он и рта открыть, как уточнения поступили сами собой, без наводящих вопросов: бритоголовый Алексей Дмитриевич всем телом развернулся назад и поверх спинки сиденья выстрелил ему в лицо.
Выстрел был произведен почти в упор, и на выходе девятимиллиметровая пуля буквально разворотила поросший редкими седеющими волосами затылок, широким веером выбросив наружу содержимое черепа. Саблин опрокинулся на спину вместе с легким пластиковым стулом, заливая черный полиэтилен кровью. Держа в руке дымящийся пистолет, Лысый, как любопытный ребенок, встал коленями на сиденье и, вытягивая шею, заглянул в кузов.
— Паникер ты все-таки, Валера, — сказал он буднично, снимая с пистолета глушитель. — Я же говорил, что не долетит, а ты ныл, что весь задний борт забрызгаем…
Колючий обернулся и тоже заглянул в кузов. Лысый был прав: разлетевшиеся веером брызги крови и комки мозгового вещества не долетели до распашных дверей на добрый метр.
— Пакуй, — сказал он. — Что мы его, через весь город в таком виде потащим?
Капитан Бахметьев, который настолько любил свою работу, что не имел ничего против даже этой, самой неприятной ее составляющей, перелез через спинку сиденья в кузов и принялся там возиться, шурша пленкой и тихонько насвистывая сквозь зубы похоронный марш. Майор Полынин тронул машину и знакомой дорогой повел ее туда, куда они с напарником уже не раз наведывались в схожих ситуациях.
— Скотч подай, — попросил сзади Лысый.
Держа руль левой рукой, Колючий расстегнул стоящую на пассажирском сидении сумку и, порывшись в ней, передал напарнику моток широкой клейкой ленты. При этом он заглянул в кузов и убедился, что там, как обычно, все в порядке. Бахметьев завернул труп связного в полиэтилен вместе со стулом, в результате чего получившийся сверток ровным счетом ни на что не походил. Капитан несколько раз небрежно обернул его липкой лентой, с треском оборвал конец и пролез на свое место.
— Пельмешки, — ни к селу, ни к городу вспомнил он. В правой руке у него майор с легким удивлением заметил бутылку дешевого портвейна. — Раздавим, когда закончим, — перехватив взгляд напарника, объяснил капитан свой мародерский поступок. — Надо же обмыть успех!
— Я пас, — сказал Полынин. — Ты б еще ацетону мне предложил!
— Ацетона у него не было, — сказал Лысый. — А что тебе не нравится? Нормальный портвешок, мы такой, помню, в школе на выпускном пили… Да на халяву, говорят, и уксус сладкий!
— Вот сам его и пей. Знаешь, что? Набери-ка ты еще разочек нашего стрелка. У меня тут возникла одна идея, как ему пособить.
— Добрый ты человек, Валера, — вынимая из кармана телефон, с понимающей ухмылкой произнес капитан Бахметьев. — Обо всех-то ты помнишь, обо всех заботишься…
— Да уж, я такой, — самодовольно подтвердил Колючий и, приняв от напарника телефон с уже набранным номером, сказал в трубку: — Слушай, полковник, я тут кое-что сообразил. Ты спрашивал, куда клиента отвезти, так я придумал, как нам поступить, чтоб ты раньше времени не спалился… Ага, а то как же! Как твой куратор обязан проявлять заботу… Цени и помни, что «спасибо» не булькает. Короче, слушай сюда. На тридцать седьмом километре Ленинградки есть поворот направо… А?.. Знаешь? Да-да, он самый. Вот туда его и вези, там таких, как он, целый склад. Сто лет не найдут, а найдут, так черта с два разберутся, кто там чей…
— Да, добрый ты человек, — повторил Бахметьев, когда Колючий, закончив разговор, вернул ему телефон. — Обо всех позаботился… кроме меня. Это ж какую ямищу на троих рыть придется! Целый, мать его, котлован!
— Руки не отвалятся, — без тени сочувствия сказал майор. — Труд, Леха, сделал из обезьяны человека. Так, глядишь, и из тебя что-то путное получится…
Синий грузовой микроавтобус выехал за пределы старой, частично заброшенной промзоны на застроенную пятиэтажными домами улицу, миновал станцию метро, выбрался на простор Ленинградского шоссе и покатился к выезду из города, увозя в последний путь подполковника запаса Саблина вместе с тросточкой, кефиром и медленно, но верно слипающимися в один непригодный к употреблению ком пельменями.
* * *Как и обещала заметка в светской хронике, реконструкция длилась недолго и коснулась, в основном, интерьера, из которого по желанию нового хозяина клуба удалили гламурную мишуру, придав ему солидную строгость. В сочетании со сдержанной, не лезущей в глаза роскошью, эта строгость придавала «Кремлю» вид места, предназначенного для отдыха людей, которые по-настоящему не отдыхают никогда. По легенде, Дмитрий Иванович Менделеев увидел свою периодическую таблицу элементов во сне. Те, кто уже получил отпечатанные на тисненой золотом мелованной бумаге приглашения на приуроченный к открытию обновленного клуба бал-маскарад, периодических таблиц не изобретали, но мозг каждого из них, как и мозг великого химика, никогда не спал и не работал вхолостую.
Наиболее существенным изменениям подвергся малый банкетный зал, но и здесь они носили, в основном, косметический характер. Простенки с фальшивыми стрельчатыми окнами занавесили тяжелыми портьерами винно-красного бархата, пол украсился отполированными до зеркального блеска плитами черного мрамора, а сверху этому блеску вторил глянцевый натяжной потолок, тоже черный. Скрытые лампы заливали помещение мягким рассеянным светом; перенесенная на противоположную сторону зала дверь, теперь открывавшаяся в выходящий на улицу короткий коридор, тоже была занавешена портьерой, так что помещение казалось закупоренным наглухо, как в загадке про огурец: ни окон, ни дверей, полна горница людей.
Составленные в длинный ряд обеденные столы вынесли, заменив одним длинным столом мореного дуба. Это был настоящий стол для совещаний — Т-образный, с короткой перекладиной в обращенном к задрапированному выходу торце и двумя рядами удобных с виду кресел по сторонам. На краешке «хозяйского» письменного стола тихонько шелестел кулером работающий ноутбук, принадлежавший, судя по лежащим рядом с ним чертежам и эскизам, дизайнеру, который разрабатывал проект реконструкции интерьера. На экране компьютера виднелся этот самый проект, так что при желании можно было сравнить и убедиться, что работа завершена в полном объеме, и материальное воплощение проекта ничем не отличается от первоначального замысла.