могли в тот момент взять часы и засечь время, вероятно, увидели бы, что прошло не более девяноста секунд.
Нам же показалось, что этот хаос длился целую вечность. В конце концов мы оттуда выбрались...
Молодой Диленбау и раньше бывал на речных порогах. Неистовствующие воды не были для него в
принципе новым переживанием. Но на той речке случилось нечто особенное. Внезапно явленное величие
стихии, ее непреклонная дикая мощь заставили гребцов затаить дыхание. Да, он бывал на речных порогах. Но
не на таких.
Джон Спик, застывший в созерцательном безмолвии. Диленбау, до нитки промокший и до глубины души
охваченный благоговейным страхом.
Исайя, упавший на лицо в Храме. Обхвативший голову руками и беззвучно взывающий к Богу о милости.
Как и те первопроходцы, пророк увидел доселе невиданное. Но в отличие от путешественников он увидел не
творение, а Творца... Бога увидел.
Дело было за семь с половиной веков до Рождества Христова. Исайя был тогда кем-то вроде придворного
священника, царского капеллана. Аристократическое происхождение. Безупречный иврит. Блестящий
успешный профессионал. Но в тот день, когда он увидел Господа, только одно восклицание показалось ему
приличествующим случаю: «Горе мне! Погиб я!» В чем же причина такого исповедания? Что возбудило в сердце
пророка этот вопль? Ответ мы находим в слове, трижды повторяемом серафимами: «Свят! Свят! Свят!»
«Вокруг Него стояли серафимы; у каждого из них по шести крыл; двумя закрывал каждый лицо свое, и
двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: свят, свят, свят Господь
Саваоф! Вся земля полна славы Его!
И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями. И сказал я: горе мне!
погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои
видели Царя, Господа Саваофа» (Ис. 6:2-5).
Когда серафимы снова появляются в Писании, они повторяют все то же слово: «Свят, свят, свят Господь
Саваоф!» Повторение на иврите подобно косметическому карандашу для контуров глаз. Средство
подчеркивания. «Бог, — заявляют нам эти шестикрылые ангелы, — не свят. Он — свят, свят, свят».
Почему же такой акцент именно на святости Божьей? Нигде не говорится о Боге как о «мудром, мудром, мудром». Или «сильном, сильном, сильном». Но только «свят, свят, свят». Сообщение о Божьей святости словно
вынесено в заголовок. Это прилагательное определяет Его природу более верно, чем все остальные вместе
взятые. Первая и последняя хвалебные песни в Библии превозносят именно святость Господа. Переправившись
через Красное море, Моисей и израильтяне пели: «Кто, как Ты, Господи, между богами? Кто, как Ты, величествен святостью, досточтим хвалами, Творец чудес?» (Исх. 15:11). В Откровении победители зверя также
поют: «Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо Ты един свят» (Отк. 15:4).
Святой — на иврите кадош. Это значит отделенный или отрезанный. Таким образом, святость Бога
свидетельствует о Его инакости, непохожести. О Его абсолютной уникальности. Все, что касается Бога, совершенно отличается от чего-либо находящегося в мире, который Он сотворил.
Это все равно что сравнить тебя со склеенным тобой же бумажным самолетиком. Возьми лист бумаги и
сделай самолетик. А потом сравни себя со своим творением. Чтобы аналогия была совсем уж полной, брось
ему вызов. Кто победит? Предложи пробежать квартал на перегонки. Кто окажется быстрее? Или поиграй с
самолетиком в баскетбол. Кто выиграет? Ведь он же не умеет творчески мыслить, и сердце у него не бьется. Он
существует лишь потому, что ты его создал. А летает, только когда ты его запустишь. Перечислять
несоответствия между тобой и бумажным самолетиком можно до бесконечности, и тогда ты, возможно, начнешь понимать все несоответствие между тобой и Богом.
С чем мы можем сравнить Бога? «Ибо кто на небесах сравнится с Господом? кто между сынами Божиими
уподобится Господу?» (Пс. 88:6). «Итак кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдете Ему?» (Ис. 40:18).
Даже Сам Господь спрашивает: «Кому же вы уподобите Меня и с кем сравните?» (Ис. 40:25). И если на этот
вопрос можно дать ответ, то Он Сам же его и дает:
Я Бог, и нет иного Бога, и нет подобного Мне. Я возвещаю от начала, что будет в конце, и от древних
времен то, что еще не сделалось, говорю: Мой совет состоится, и все, что Мне угодно, Я сделаю. Я воззвал орла
от востока, из дальней страны, исполнителя определения Моего. Я сказал, и приведу это в исполнение; предначертал, и сделаю (Ис. 46:9-11).
Всякое стремление уподобиться Богу тщетно. Попытки найти человека, подобного Господу, обречены.
Никто и ничто не сравнится с Ним. Никто не способен дать Ему совет. Никто не может помочь Ему. Но Сам Он
«есть судия: одного унижает, а другого возносит» (Пс. 74:8).
Ты и я можем обладать силой. Но Бог Сам есть сила. Мы можем быть светлячками, но Он есть свет. «Ибо
у Него мудрость и сила» (Дан. 2:20).
Посмотри на Вселенную. Горшечник берет глину, обрабатывает ее и делает сосуд. Бог же берет ничто и
творит нечто. Бог сотворил все, что ныне существует, Своим божественным повелением из ничего, ex nihilo. Он
не зависит от материи, существовавшей ранее. До момента своего сотворения Вселенная не была каким-то
темным пятном. Ее просто не было. Бог ведь даже темноту сотворил. «Я образую свет и творю тьму» (Ис. 45:7).
Апостол Иоанн провозглашал: «Ты сотворил все, и все по Твоей воле существует и сотворено» (Отк. 4:11).
Попробуй проследить, как Божьей силой была создана Вселенная, и объяснить противоречие между Его
могуществом и мудростью. Божье всеведение управляет Божьим всесилием. Безграничное знание повелевает
безграничной мощью. «Премудр сердцем и могуч силою» (Иов. 9:4). «У Него премудрость и сила» (Иов. 12:13).
Его могущество не имеет ничего общего с капризами и легкомыслием. Совсем напротив. Его мудрость
управляет Его силой и уравновешивает ее. Апостол Павел говорит: «О, бездна богатства и премудрости и
ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим. 11:33).
Он знает тебя настолько же полно и совершенно, как знает Вселенную. «Еще нет слова на языке моем, —
Ты, Господи, уже знаешь его совершенно... Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для
меня назначенные, когда ни одного из них еще не было» (Пс. 138:4,16).
Покрывало, искажающее твое и мое представление о реальности, никак не влияет на Бога. Наши
невысказанные слова для Него все равно что произнесенные вслух. Скрытые мысли — как громко
провозглашенные. Еще не случившиеся события — как давно ставшие достоянием истории. Он знает будущее, прошлое, скрытое и невысказанное. Для него не существует тайн. Он всемогущий, всезнающий и
всепроницающий.
Царь Давид недоумевал: «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?» (Пс. 138:7). Господь
напоминает нам: «Разве Я — Бог только вблизи, говорит Господь, а не Бог и вдали? Может ли человек скрыться
в тайное место, где Я не видел бы его? говорит Господь. Не наполняю ли Я небо и землю?» (Иер. 23:23,24).
Итак, теперь ты видишь «святую непохожесть» Бога? Как доказывает переживание Исайи, те, кто видит
Его ближе всего, превозносят Его выше всего. Он настолько свят, что даже безгрешные серафимы не
осмеливаются на Него взглянуть! Они закрывают лица крыльями. Забавно, что они прикрывают еще и свои ноги.
Зачем? На иврите одно и то же слово обозначает ноги и половые органы. Простите мне эту мысль, но кажется, что ангелы в Божьем присутствии чувствуют себя совершенно беспомощными слабаками, «импотентами».
Исайя мог бы попробовать поболтать с ними. Но, став свидетелем Божьей святости, он оставил всякие
мысли о самодовольстве. Он не делает записей, не пытается сочинить проповедь или устроить серию
семинаров об увиденном. Вместо этого он падает на свое лицо и молит о милости. «Горе мне! погиб я! ибо я
человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (Ис. 5:6).
Но видение, данное Богом, было не об Исайи, а о Господе и Его славе. Служитель прекрасно понял это.
«Не я в центре, а Он!» Исайя обретает смирение не благодаря поискам славы, но благодаря поискам Господа.
Мгновение в Его присутствии — и пророк уже согласен признать, что подобен заразным и больным: словом
«нечистый» в те времена называли прокаженных. Так Божья святость заставляет замолкнуть человеческое
«нечистый» в те времена называли прокаженных. Так Божья святость заставляет замолкнуть человеческое
самомнение.
Но Божья милость делает святыми и нас. Смотри, что происходит дальше.
«Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с
жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и
грех твой очищен» (Ис. 6:6,7).
Сам пророк ни о чем не просил. Ни о каких благословениях. Он едва осмелился надеяться на
помилование. Но Бог полон благодати и готов прощать. Он очистил грех Исайи и дал его жизни новое
направление. И вот Господь вопрошает: «Кого Мне послать? и кто пойдет для Нас?» (Ис. 6:8). Руки и сердце
пророка устремляются к небу. «Вот я, пошли меня» (Ис. 6:8). Мимолетное знакомство с Божьей святостью, — и
Исайя больше не может молчать. Как если бы он обуздал неистовство той реки на дне каньона. Как если бы
увидел то же, что и Моисей, — Самого Господа.
Хоть и мимолетное знакомство, но ведь с Самим Богом. С Богом, не похожим ни на кого другого. Встреча
со святой непохожестью.
ГЛАВА 5
«МИНУТОЧКУ»
Обычно, когда маленькие дети произносят новое для них слово, родители ликуют.
— Дорогая, малыш Бобби только что сказал «бай-бай»!
— Мам, ты не поверишь, что творит твоя внучка. Она до пяти сосчитала!
— Эрни, ну-ка покажи дяде Тому, как поет птичка.
В такие моменты мы готовы хлопать от радости в ладоши. Я всегда так и делал. Но было одно исключение.
Однажды моя дочь произнесла фразу, заставившую меня умолкнуть. Дженне тогда было года два и она
еще только начинала говорить. В тот вечер она, цепляясь своей ручонкой за мою ручищу, прогуливалась по
нашей гостиной. Вдруг она остановилась, уставилась на мяч на полу, затем посмотрела на меня и заявила:
«Минуточку!» Рука Дженны выскользнула из моей, и дочка оставила меня в одиночестве.
Минуточку? Кто поведал ей о минутах? Вообще-то стиль ее существования не предполагал, что она имеет
хоть какое-то представление о времени. Младенцы же ничего не знают о таких вещах, как начало или конец, спешить или медлить, поздно или рано. В крохотном мире ребенка настоящее время занимает все
пространство существования, а представления о будущем и прошлом сведены к минимуму. Но эта фраза
Дженны — «Минуточку!» — свидетельствовала о том, что время начинает проникать и в ее мир.
В автобиографии «Священное путешествие» Фредерик Бьюкнер делит свою жизнь на три этапа — «до
времени», «после времени» и «вне времени». Годы детства, пишет он, проходят «до времени»: «Какой ребенок с
наступлением лета станет думать о том, что оно когда-то кончится? Какой ребенок, увидев на детской площадке
выпавший снег, будет размышлять о том, что снега здесь когда-то не было?»
Может, детство для нас сродни той жизни, что Адам и Ева вели до грехопадения? Пока эта супружеская
пара не перешла границы владений дьявола и не съела запретный плод, никто ведь не печатал календарей, не
носил часов и не строил кладбищ. Они пребывали в мире, свободном от временных ограничений. Также как в
мире двухлетней Дженны минуты являлись величиной неизмеряемой. Никаких сложностей, ежедневные
прогулки, сон, музыка, папа, мама. Но «Минуточку!» возвестило, что и на этот островок невинности проникли
коварные пираты. Время оккупировало мир моей дочери.
И вот она начинает понимать, что жизнь — это сумма мгновений, совокупность элементов, поддающихся
измерению и счету. Как сдача в кармане или кнопки в банке. В вашем кармане еще может быть полно
десятилетий, а в моем осталось лишь несколько лет. Но все равно каждый располагает какой-то суммой
временных отрезков.
Каждый, но не Бог. Если уж составлять список высказываний Христа, способных потрясти наше привычное
человеческое восприятие мира, давайте одним из первых поставим там и это: «Прежде нежели был Авраам, Я
есмь» (Иоан. 8:58). Если бы толпа и не убила Иисуса сразу же после этого заявления, то уж спустя какое-то
время точно бы расправилась. Он провозгласил Себя Богом. Вечным Существом. Тем, Кто «Высокий и
Превознесенный, вечно Живущий» (Ис. 57:15).
Писание словно старается передать нам эти слова в стереозвучании. Бог существует «от века» (Пс. 92:2).
Он есть «Царь вечный» (Иер. 10:10). «Нетленный» (Рим. 1:23). «Единый имеющий бессмертие» (1 Тим. 6:16). Небо и
земля исчезнут, «но Ты — тот же, и лета Твои не кончатся» (Пс. 101:27). Легче сосчитать, сколько тонн соли
содержится в Мировом океане, чем как-либо измерить Божьи годы. Потому что «число лет Его неисследимо»
(Иов. 36:26).
Проследи, как дерево вырастает из семени. Проследи, как платье попадает на прилавок с фабрики.
Проследи, как младенец зарождается в утробе матери. Проследи, как Бог... как...
Нет, не получится. Бога даже Сам Бог не творил. «От начала дней, Я Тот же» (Ис. 43:13). Вот поэтому Иисус
и делал заявления вроде: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Иоан. 8:58). Он даже не сказал: «Я
существовал еще до того, как Авраам родился». Бог никогда не говорит о Себе: «Я был». Потому что Он всегда
есть. Он есть — и прямо сейчас, и в дни Авраама и в конце этого мира. Он вечный. Он не живет в мгновения
времени, следующие друг за другом. Мир Его бытия — одно-единственное мгновение. Или, лучше сказать, Его
мир — вообще «безмоментный», вневременной.
Для Него человеческая история представляется не вереницей веков, а одной-единственной фотографией.
Твою жизнь, всю целиком, Он видит сразу, лишь мельком взглянув на нее. Твое рождение и твоя смерть
существуют для Него в одной фоторамке. Он знает и твое начало, и твой конец, потому что Сам не имеет ни
того ни другого.
Понимаешь хоть немного? Нам, существам, закованным во времени, вечность кажется чем-то
непостижимым.
Это все равно, как если бы тебе в руки попала книжка на кан-дзи (ну конечно, если ты сам не японец). Вот
ты разглядываешь эти странные начертания, изучаешь зигзаги иероглифов. Но в итоге все-таки качаешь
головой. Для понимания такого странного языка в твоей голове не находится места. А если бы кто-то научил
тебя читать и писать по-японски? Предположим, какой-то носитель языка уделил бы свое время, а ты бы
обнаружил в себе волю и желание... И вот, день за днем, ничего не значившие символы превращаются в
повествование, полное смысла.
С Божьей помощью нечто подобное происходит с нами и в том, что касается понимания вечности. Бог
учит нас своему языку. «И вложил вечность в сердце их» (Еккл. 3:11, New American Standard Bible), Все начинается
с предчувствия, что мы были созданы для каких-то вечных целей, и с надежды, что это предчувствие верно.
Помните историю об орле, воспитанном курами? Из своего курятника однажды он увидел орла, парящего
в облаках, и в сердце его что-то зашевелилось. «И я могу так!» — зашептал он. Другие курицы смеялись, но
он-то лучше знал. Он был рожден другим. Он был рожден с верой в иное.
Вот так и с тобой. Твой мир простирается далеко за пределы твоего курятника. Вечность добивается
твоего внимания. Твое земное бытие по сравнению с Небесами все равно что песчинка рядом с Эверестом. А
если этих песчинок всего-то две, мы и представить не можем, как выложить из них гору. Небеса же — это как
собрать весь песок на всех пляжах мира и еще добавить... Земная же жизнь будет тогда чем-то вроде сотой
доли одной песчинки... Хочешь подсказку, как определить продолжительность всего твоего земного
существования? Повторяй за моей Дженной: «Минуточка!»
Не это ли определение выбрал и Павел? «Наше легкое страдание всего лишь на мгновение, но оно
производит в нас избыточное, преобладающее, вечное чувство избыточной славы» (2 Кор. 4:17, New King James Version, курсив автора).
А что если бы мы увидели апостола в тот самый момент, когда он пишет эти строки? К тому времени он
уже был «безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти». «От Иудеев, — пишет он, — пять раз
дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза
я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской» (2 Кор. 11:23-25). И до сих пор он пускается
в опасные для жизни походы по рекам, бродит по пустыням, подвергается холоду, нападениям, голоду и жажде.
Это и есть, по словам самого Павла, то самое легкое страдание, посещающее нас всего лишь на мгновение.
Что если бы у нас было такое отношение к жизни? Что если б мы смогли увидеть свои трудности как