Я завершила гандикап великолепным прыжком, которому позавидовал бы молодой цветущий кенгуру, и финишировала на пыльном проселке, едва не сбив оказавшуюся в зоне моего приземления бабу с бидоном и допотопным велосипедом в поводу.
– Ох, хай тоби грец! – непонятно выругалась тетка. – Шо це за чертяка такая из кучерей сиганула?
– Про… стите, на…пугала вас, – тяжело дыша и прижимая руку к выпрыгивающему сердцу, извинилась я. – Я не чертяка, а журналистка с телевидения! Настоящий черт с рогами там, в поле остался!
– Тю! – посмотрев туда, куда указывала моя дрожащая рука, удивленно воскликнула тетка. – Це ж Хоменчихина корова! Бодливая – страсть, одну только Хоменчиху и слушается! Петро, пастух наш, ее даже в стадо не берет, так и пасется одна на пустыре, благо, кругом канавы… А ты чегой-то через поле поперлась? У нас все знают, пока Хоменчиха свою Зорьку до двора не сведет, туда соваться нельзя! Эта корова только за прошлый год двоих покалечила, давно ее надо на мясо пустить, да Хоменчиху жалко. Старая она, одинокая, корова эта ей заместо подруги…
Слушая говорливую бабу, я согласно кивала. Действительно, этой Зорьке самое место на бойне, колбаса из нее получится отменная. А ее хозяйку Хоменчиху мне лично вовсе и не жалко, ишь ты, сиротливо ей будет без коровки! А моему Масяньке без любимой мамочки не сиротливо было бы? Из-за того, что эта самая Хоменчиха не присматривает за своей социально опасной скотиной, я чуть не погибла смертью храбрых торреро!
– А ты еще в красном выперлась! – укоризненно заметила моя собеседница, показав на охватывающий мои бедра платок. – Не знаешь разве, что коровы от красного ярятся?
Моя рогатая преследовательница осталась в поле за канавой, но я все-таки сдернула с себя провокационное огненное полотнище.
– Ой-ей! Вижу, напужалась ты здорово! – сочувственно сказала тетка, поглядев на мою некогда белую юбку. Пока я бежала, она перекрутилась, и оставленное йодом пятно оказалось у меня на боку, даже ближе к заду. – Мой внучонок, Васька, также обделался с перепугу, когда на него гусь зашипел! Городские, что с вас взять…
– Это пятно вовсе не от того, о чем вы подумали, – обиделась я. – Это просто йод!
– Так она тебя поранила, что ли? Зорька эта проклятая? – всполошилась тетка. – Догнала, да?
– Да нет же! Это меня крыжовник догнал! – отмахнулась я.
И, сообразив, что говорю непонятно, попыталась объяснить толком:
– Вот я все вам по порядку расскажу. Я приехала на похороны Капитолины Митрофановны Спиногрызовой…
– Точно, Хоменчиха ж на похороны потопала! – хлопнув себя по лбу, перебила меня тетка. – Потому она и корову свою вовремя не увела! Я ее днем-то видела – ну, Хоменчиху, не корову же. Нарядилась она в парадный плюшевый жакет и пошла. Я ей еще сказала – мол, в красном-то жакете на поминки негоже идти, а она – у меня столько жакетов нету, чтобы на каждый случай отдельный цвет подбирать! Хотя, я гляжу, и ты тоже в красном, почитай, в пару Хоменчихе вырядилась: у нее красный верх, у тебя красный низ! Прямо смычка города и деревни!
– Ох! – последняя фраза навела меня на мысль о транспортном сообщении между городом и станицей. – Я же на маршрутку опаздываю! Скажите, пожалуйста, где у вас остановка?!
– Остановка-то? – Баба переложила бидон из правой руки в левую, приставила ладонь козырьком к глазам и пристально всмотрелась в сумрачную даль. – Во-он там, где тополя в рядок стоят, у самого начала шеренги и будет тебе остановка. Только ты не опаздываешь…
– Слава богу! – вырвалось у меня.
– Ты уже опоздала, – хладнокровно закончила фразу тетка. – Последняя маршрутка ушла в восемнадцать тридцать, а сейчас уже начало девятого… Ой, заболталась я с тобой, а мне еще своих ужином кормить!
Брякнув бидоном, женщина оседлала велосипед и укатила прочь, оставив меня одну посреди дороги.
Ничего себе ситуация, да? Девятый час вечера, сумерки, до города тридцать верст и никаких надежд на попутную телегу! А дома маленький сын и муж, который вот-вот начнет обрывать телефоны, разыскивая запропастившуюся супругу!
О, телефон – вот мое спасение!
Спешно достав из сумки сотовый, я без размышлений настучала знакомый номер Иркиного мобильника.
– В чем дело? – не здороваясь, неласково спросила подруга.
В голове у меня что-то щелкнуло, и я привычно отбарабанила накрепко зазубренное:
– В чем дело? Спасите! Кого? Бегемота! Наш бегемот провалился в болото!
– Ты сдурела?! – зарычала Ирка. – Какой, к чертовой бабушке, бегемот?!
– Именно к бабушке! – подхватила я, мысленно проклиная детские стихи, то и дело сыплющиеся из меня, как крупа из дырявого мешка. – Иришка, я приехала в Приозерный на похороны старушки, той самой, столетней, и застряла!
– Где застряла? – испуганно переспросила Ирка.
– Одной ногой в могиле, можно сказать! Чудом избежала мучительной смерти! А сейчас стою одна я на дороге! Ночь темна, кремнистый путь блестит!
Так, теперь из меня полезли стихи для взрослых, вот, уже Лермонтова цитирую…
– Еще раз и помедленнее, – устало попросила Ирка. – Главным образом, ответь мне на два вопроса: где ты и чего хочешь от меня?
– Я на проселке по дороге к Приозерному, в полукилометре от конечной остановки маршруток! Приезжай за мной, пожалуйста, а то я домой не доберусь! Ну, пожалуйста, Ирусик! Кого же мне просить, как не тебя?
– Иди на остановку и сиди там, – сдалась подруга. – Я буду через полчаса.
При этих словах невидимая Ирка тяжело вздохнула, заставив меня вспомнить о скрывающейся под покровом ночи бодливой корове. Я зябко поежилась, опасливо поглядела в темное поле и резвым полушагом-полубегом, как американские солдаты на марше, потрусила в сторону остановки, бодро и ритмично напевая:
Если не считать затаившуюся во мраке Зорьку, вокруг не было ни души, и покрутить в мой адрес пальцем у виска было некому.
Ирка прибыла даже раньше, чем обещала, всего через двадцать восемь минут. В отличие от меня она живет не в центре города, а на окраине, а это не так уж далеко от Приозерного.
Завидев Иркину «шестерку», я выскочила на дорогу, отклеившись от ствола тополя, с которым сливалась с целью маскировки на местности. Мало ли, какие машины проезжают ночью по большой дороге!
Ирка, не ожидавшая от меня такой прыти, резко затормозила, и я у самого капота в свете автомобильных фар исполнила победный танец – смесь джиги и канкана. Потом села в машину и признательно сказала подруге:
– Спасибо тебе, дорогая! Ты меня спасла!
– Ты опять во что-то вляпалась, – сурово констатировала Ирка, стартуя в сторону сияющего огнями города.
– Разве? – Я обеспокоенно оглядела свои туфли и принюхалась. – Вполне могла вляпаться в навоз…
– Что, села на коровью лепешку? – ухмыльнулась подруга.
– А, ты про это коричневое пятно на юбке? – сообразила я. – Нет, это не навоз. Это на меня карандаш упал.
– Скорее уж, малярная кисть! – не поверила мне Ирка.
– Да нет же, именно карандаш. Просто на него был намотан клок ваты, пропитанной йодом, и этот помазок случайно шлепнулся мне на подол.
– А кому вообще мог понадобиться йод на похоронах? – неожиданно заинтересовалась Ирка. – Что, кто-то из безутешных родственников пытался сделать себе харакири?
– Не напоминай мне об этом мерзавце, – посуровела я. И рассказала подруге, как с благословения Саввы Петровича меня едва не прокомпостировали коровьи рога.
Ирка внимательно выслушала рассказ, против обыкновения, не перебивая меня вопросами, а потом сказала:
– Послушай, а ведь получается, что этот дядька сознательно послал тебя корове в пасть!
– Так можно говорить про льва или волка, – поправила я. – Правильнее было бы сказать, что он послал меня корове на рога.
– Это одно и то же, – нетерпеливо отмахнулась Ирка. – Ты же не думаешь, что та шустрая буренка собиралась расцеловать тебя в обе щеки и прижать к своей груди?
– К вымени, – снова поправила я.
– Отстань! Я говорю тебе, что этот твой Хребтоедов…
– Спиногрызов!
– Заткнись!! Этот хмырь видел, что хозяйка коровы за обе щеки горюет на поминках и, стало быть, знал, что там, куда он тебя послал, скучает бодливая корова!
Я не нашлась, что сказать, и метров триста мы проехали в полном молчании. Потом Ирка покосилась на меня и, очевидно, решила пожалеть, потому что сменила тему.
– Тебя домой отвезти?
– Нет, лучше сначала к тебе, – я с трудом очнулась от неприятных мыслей. – Я хочу переодеться во что-нибудь чистое. У тебя же вроде лежат какие-то мои одежки?
Ирка молча кивнула и повела машину в сторону от многоэтажек Пионерского микрорайона, на проселок, ведущий к частным домам на окраине.
– Тебя домой отвезти?
– Нет, лучше сначала к тебе, – я с трудом очнулась от неприятных мыслей. – Я хочу переодеться во что-нибудь чистое. У тебя же вроде лежат какие-то мои одежки?
Ирка молча кивнула и повела машину в сторону от многоэтажек Пионерского микрорайона, на проселок, ведущий к частным домам на окраине.
Спустя пять минут мы уже входили в дом.
– Твои уехали сразу после обеда, – сообщила Ирка, заметив, что я прислушиваюсь. – Дома никого, Моржик улетел в Москву за товаром. Пусто и тихо…
Не успела она договорить, как истерически завизжал телефон.
– Алло? Привет! Да, она у меня, – проговорила Ирка в трубку.
Я поняла, что звонит Колян, и подошла к телефону, не дожидаясь приглашения.
– Привет, Колян, не волнуйся, со мной все в порядке, минут через двадцать буду дома! – бодрой скороговоркой протарахтела я.
– Поторопись, пожа…
Колян не успел договорить. Из трубки донесся приглушенный расстоянием возмущенный визг, потом встревоженный голос мужа воскликнул: «Колюша, отдай папе трубочку!», затем трубкой пару раз сильно ударили, предположительно об пол, и наступила тишина.
– Алло? – позвала я, прислушиваясь.
– Мам-ма! – завопил соскучившийся ребенок. – Мама-уа-уо-о!
– Он рыдает, – пояснил Колян.
– Это понятно и без сурдоперевода, – расстроенно заметила я.
Прислушивающаяся к нашей беседе Ирка поспешно распахнула платяной шкаф и выудила из него мои летние джинсы. Выражая благодарность, я молча приложила одну руку к сердцу, другой стянула с себя испоганенную юбку и сказала в трубку:
– Успокой ребенка, я скоро буду!
Повесила трубку, натянула штаны и побежала прочь из дома, во двор, к машине, которую Ирка даже не загоняла в гараж.
– Быстро бегаешь, – заметила тяжело отдувающаяся Ирка, присоединившись ко мне минутой позже. – Видать, натренировалась!
– Бодливая корова на тренерской работе творит чудеса, – буркнула я, нетерпеливо притопывая ногой, как будто придавливала педаль газа.
Сердилась я сама на себя: зачем вообще было ехать в этот Приозерный? Почему я никогда не упускаю возможности осложнить себе жизнь?
Вопрос этот я задавала себе уже не раз, однако он всегда был риторическим и не предполагал ответа.
Остаток вечера в узком семейном кругу прошел спокойно, ничего примечательного не произошло, если не считать нашей с Коляном непродолжительной дискуссии по поводу одного известного детского стихотворения.
– Кыся, А.Барто – это женщина или мужчина? – спросил Колян, едва я переступила порог.
– Кака! – требовательно произнес Масянец, подпрыгивая у папы на коленях.
Ребенок настойчиво тянул из рук Коляна иллюстрированную книжку. Что-то новенькое, видно, Колян купил! А малыш, как обычно, желает прослушать новое литературное произведение раз десять-пятнадцать подряд.
– Дубль восемь, – Колян со вздохом раскрыл сборник. – Начинаем сначала… Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу…
– Барто зовут Агния, – переобуваясь в домашние тапки, ответила я мужу. – Насколько я понимаю, это женское имя.
– А стишки тут есть совсем не женские! – сообщил Колян, прерывая печальную повесть о покалеченном топтыгине. – Такое мог бы написать сексуально озабоченный мужик! Вот, послушай!
– Слушаю, – я присела на диван и забрала к себе Масю.
продекламировал Колян.
– И что тут особенного? – спросила я.
– Здрасьте! – всплеснул руками муж. – Ты разве не поняла? Резиновая Зина! Да еще разиня! То есть с разинутым ртом! Это же довольно точное описание надувной женщины из секс-шопа!
– Ага, а «измазалась в грязи» – это, по-твоему, символическое описание ее нравственного падения, да? – захихикала я.
– Возможно, – Колян замолчал и задумался.
– Интересно, что сказал бы по этому поводу Фрейд! – съязвила я.
– Ладно, ладно, кто бы что понимал в психоанализе! – надулся муж.
Мы еще немного поговорили на тему сексуальной озабоченности и единодушно решили, что с этим нужно что-то делать. В смысле, с озабоченностью.
– У меня есть пара идей на этот счет, – оживился Колян. – Я расскажу тебе о них, когда Маська уснет.
– Лучше завтра, – зевнув, попросила я.
Я страшно устала и жутко хотела спать. Уснула, кажется, даже раньше, чем укачиваемый мной Масяня.
Суббота
– И! – радостно запрыгал в коляске Масянька, увидев спешащую навстречу Ирку. – И-и-и-и-й!
Приветственный вопль перешел в визг, от которого закладывало уши. Шокированный этим шумовым эффектом гражданин на ближайшей к нам лавочке уронил на землю свою газету.
Растроганная Ирка, расплывшись в ответной улыбке, бросилась к коляске с громким криком:
– Привет, Масянец-толстусянец!
Любитель свежей прессы, едва успев поднять свою газету, выронил ее вновь.
– Масюслик мой миленький! – ворковала Ирка, обнимая сидящего в коляске ребенка.
Я заметила, что задние колеса экипажа приподнялись над землей, и предупредила подругу:
– Малыш пристегнут ремнем. Ты хочешь взять его на ручки вместе с коляской?
– Да? То-то мне тяжеловато! А я подумала, это Масянька так поправился за то время, что мы с ним не виделись! – Ирка отпустила ребенка.
– Ага, за те три дня, что вы были в разлуке! – хмыкнула я.
Вручила малышу бутылочку с соком и покатила коляску по парковой аллее в сторону летнего кафе, за столиком которого нас ждали Колян и Моржик.
Иркин супруг, наш добрый друг и в некотором роде мой крестник, ворвался к нам в дом в районе полудня – как я поняла, прямиком из аэропорта.
– Люди! Мы своего счастья не понимаем! – возвестил он с порога. – В Москве плюс восемь, дождь, слякоть, а у нас такая красотища! Двадцать три градуса, солнышко, листопад! Пойдемте в парк!
– А домой ты заезжать не будешь? – спросила я, лоббируя интересы подруги. – Небось Ирка там еды наготовила как на свадьбу, чтобы сразу начать кормить тебя, отощавшего в странствиях.
– Накормлюсь в парке шашлыком, – отмахнулся Моржик.
– Шашлыком! – воскликнул Колян, всем своим видом изображая полное одобрение его плана.
– Ладно, в парк так в парк, – согласилась я. – Все равно ведь пойдем гулять с Масянькой, можем и мимо шашлыков прокатиться…
– Как это – мимо?! – в унисон возроптали мужики.
– Шашлык– не лучшее питание для годовалых малышей, – объяснила я. – Кто хочет жаренной на угольях свининки, тот может идти в парк прямо сейчас. А я позвоню Ирке, встречу ее, и мы вас догоним.
К моменту всеобщего воссоединения в кафе о шашлыках говорилось уже в прошедшем времени. Сытые и довольные мужчины, потягивая баночное пиво, рассказывали друг другу анекдоты. Разговаривали они громко, и не только потому, что немного выпили, но и для того, чтобы перекричать музыку. На летней эстраде вблизи кафе шел концерт, посвященный пятилетию супермаркета торговой компании «Нате!», спонсировавшей мероприятие.
На сцене сменяли друг друга певцы, танцоры и артисты разговорного жанра, причем программа шоу была составлена в отфонарном стиле «С бору по сосенке»: следом за солистом краевой филармонии на эстраде появлялся неумытый юноша-рэппер, за ним выскакивала балерина в помятой пачке, а ее сменяла доморощенная поэтесса. Подбор номеров интриговал неожиданностью: заранее никак нельзя было предсказать, какое искусство понесет в массы очередной выступающий. Наверное, еще до нашего с Иркой и Масяней появления на сцене выступали артисты цирка, потому что Колян начал рассказывать Моржику тематический анекдот.
– Папа, пойдем в цирк! – говорит мальчик отцу.
– Да ну, что я там не видел? – упирается папа.
– Жалко! – вздыхает малец. – Говорят, там голая тетя на тигре скачет!
– На тигре, говоришь? Хм… Давно я тигров не видел…
Колян закончил рассказ и сам первым захохотал. Моржик широко ухмыльнулся и вдруг изменился в лице.
– В чем дело? – встревожился Колян. – Я что-нибудь не так сказал?
Моржик потряс головой и изумленно произнес:
– Тигры! – рукой он указывал в сторону сцены.
Колян, сидевший к эстраде спиной, живо обернулся и тоже ахнул. На подмостки под разудалую музычку выпрыгнули три девицы, наряженные не то тиграми, не то кошками: помимо черного белья, на них были тигровой окраски чулки на подвязках, такие же перчатки до локтей и картонные полумаски усатых-полосатых. Сзади у танцовщиц болтались длинные плюшевые хвосты, похожие на сильно вытянутые и пластичные милицейские жезлы. Назвать то, что исполняли барышни, танцем, можно было с большой натяжкой. Они просто ходили по сцене под музыку – крадучись, скрючивая руки наподобие когтистых лап и вращая на манер скакалок пристяжные хвосты, но и в таком виде номер впечатлял. Особенно мужчин!