– С какой это стати? – заворчал тот, мысленно поминая недобрым словом городских ментов.
Налетели, как воронье, расковыряли могилу, землю разбросали, венки раскидали, устроили бардак в приличном месте! И укатили, даже не сказав, можно ли убрать непотребство, или надо оставить все как есть?
– А ежели не закапывать, то надо бы хоть домовину из ямы вытащить, – продолжал нудеть Ленька. – В ее уже до половины вода налилась, дождь пузыри выбивает, не гроб, а чистая джакузи! А вещь, между прочим, денег стоит, и ежели она покойнице больше не нужна, так можно и нового хозяина найти, не пропадать же добру!
– А что? Это мысль! – оживился Трофимыч. – Давай, вытягивай наверх домовину, яму засыплешь, а гроб себе возьмешь, вместо денег!
– Про запас, что ли? – удивился Ленька. Подумал немного, соображая, и обрадованно кивнул головой: – А и точно! Я ее теще подарю, у ей как раз завтрева именины!
Обрадовавшись, что проблема разрешилась, Трофимыч выпроводил Леньку из сторожки, налил в помятую солдатскую кружку горячего чаю из термоса и сел поближе к керосинке – разгадывать кроссворд в газете. Он успел разгадать два слова, а на третьем застопорился, потому что слово, первым пришедшее на ум при вопросе «Человеческий орган из трех букв?», почему-то в крестословицу не вписалось. И как раз в тот момент, когда Трофимыч, подняв глаза к протекающему потолку, шевелил губами, вспоминая анатомию, скрипучая дверь сторожки распахнулась, едва не слетев с петель.
– …! – нервно воскликнул испуганный Трофимыч, повторив между прочим и трехбуквенное слово, не вписавшееся в кроссворд. – Ленька, мать твою! Ты какого этого самого ломишься в помещение, как бульдозер?!
– Слышь, Трофимыч! А она опять там! – тыча заметно дрожащим пальцем через плечо, пробормотал запыхавшийся Ленька – Лежит в гробу, будто и не уходила никуда! Только уже в пальте и с сумкой!
– Кто в пальте? – не понял Трофимыч.
– Да покойница же! – плачущим голосом рявкнул Ленька. – Бабка Спиногрызова, кто же еще! Лежит в открытом гробу, как в корыте, мокрая, синяя и ручки в кулаке сжимает!
– Чьи ручки?!
– Да сумки же!
– Ты с ума сошел! – Трофимыч снял очки и отложил газету с кроссвордом, даже не заметив, что плюхнул ее в кружку с чаем.
– Не-а! – замотал головой Ленька. – Я своими глазами видел: лежит она в гробу как живая! То есть, наоборот, как мертвая! И в пальте! Слышь, Трофимыч, я все понимаю, но на фига ей там пальто?!
– Для сугреву, – машинально брякнул Трофимыч, поспешно напяливая телогрейку и от волнения не попадая руками в рукава. – А ну, сказочник, пошли посмотрим на твою мертвую красавицу!
Оступаясь на раскисшей тропинке, они прошагали к могиле, в полном молчании и таком же обалдении постояли у края ямы и, так и не произнеся ни слова, вернулись в сторожку.
– Так, Ленька! – преодолевая дрожь в голосе, распорядился Трофимыч. – Сиди тут, карауль объект, а я огородами в поселок побегу, в сельсовет, к телефону. Буду ментов обратно вызванивать!
– Сам карауль! – Ленька сложил грязные пальцы в фигу. – Я че, идиот, в потемках с бродячей покойницей кантоваться?!
– Тогда побежали вместе!
Бросив на столе кружку с недопитым чаем и киснущей в нем газетой, шариковую ручку и новый китайский термос, Трофимыч запер сторожку на висячий замок, и следом за нетерпеливо притоптывающим копачом Ленькой порысил за шоссе к новостройке по кратчайшему пути к сельсовету. Стараясь не отстать от более молодого товарища, Трофимыч размеренно дышал носом и внимательно смотрел под ноги.
– Че стал, холера?! – раздраженно рявкнул он, когда плечистый Ленька неожиданно затормозил, загородив проход.
Копач молча посторонился, и Трофимыч увидел еще одно неподвижное тело, кулем лежащее на мокрой земле у временного сортира строителей: ноги в будке, голова в капюшоне снаружи. Понять по одежде, мужик это или баба, было невозможно, да Трофимыч не больно-то и приглядывался. Очень нужно покойников рассматривать!
– Вот-те нате, хрен в томате! – плачущим голосом воскликнул деморализованный Ленька. – Еще один мертвяк! Батюшки святы, что же это творится!
– Не подходи! – закричал Трофимыч. – Бежим дальше, пусть себе валяется, жмуриком больше, жмуриком меньше, нам-то какое дело? Пусть менты их себе до кучи собирают!
Согласно кивнув, Ленька припустил по тропинке, подгоняемый Трофимычем, который даже не оглянулся на неподвижное тело у будки.
Как подъехала Иркина «шестерка», я не заметила и очнулась только при звуках знакомого голоса:
– Бомжуешь?
Против ожидания, голос верной подруги звучал не столько укоризненно, сколько сочувственно.
– Иришка, это ты? А мне тут по голове дали! – пожаловалась я, не открывая глаз.
– Давно пора! – проворчала Ирка.
Я почувствовала, как ее руки мягко ощупывают мою раскалывающуюся черепушку.
– Отползай от этого гроба, – скомандовала подруга, прикрыв дверь сортира. – Лежишь в тени, и без того ничего не видно в сумерках!
Вздрогнув при упоминании слова «гроб», я открыла глаза: действительно, уже темнело! С трудом скосив глаза на часы, я определила время: половина пятого. Сколько же я валялась сначала в бетонном саркофаге, а потом у подножия шедевра деревянного зодчества? Нет, сейчас не смогу подсчитать, уж очень голова болит, и мысли путаются.
– Может, у меня там перелом? – подумала я вслух.
– Топай к машине, переломанная! – Ирка быстро, но решительно отволокла меня в «шестерку» и усадила на переднее сиденье.
Машина мягко тронулась с места, а я снова закрыла глаза и поплыла по волнам. И милицейской машины, с которой мы разминулись на выезде из станицы, не увидела и не услышала.
Поздним вечером капитан Лазарчук писал отчет для начальства, отчего-то живо заинтересовавшегося происходящим в Приозерном. Пресс-секретарь ГУВД в приватной беседе с Серегой смутно намекнул на то, что это как-то связано с приближающимися выборами.
Выборы капитана интересовали, как рыбу зонтик, но отчета ждали именно от него, поэтому Серега и сидел в полночный час в полутемном кабинете, гоня прочь несвоевременные мысли о пропущенном ужине.
Проклятый отчет никак не вытанцовывался, получалась какая-то беллетристика, мистика с фантастикой.
– Итак, – Серега откашлялся и прочитал написанное вслух, проверяя звучание. – Такого-то числа такого-то месяца в таком-то часу… Ну, тут все нормально… Вот! В открытой могиле местного кладбища, в гробу, принадлежащем покойной гражданке Спиногрызовой К.М., было обнаружено мертвое тело неизвестной женщины…
Капитан поморщился и задумался, можно ли так сказать: «В гробу, принадлежащем покойной гражданке»? Имеют ли усопшие право собственности и статус граждан? Подумав, он решил махнуть рукой на стилистические погрешности: пусть гувэдэшный пресс-секретарь сам правит отчет, если ему захочется. Лазарчук вам что, Пушкин?
– Без признаков насильственной смерти, – закончил он абзац.
И начал новый:
– В тридцати пяти метрах от открытой могилы Спиногрызовой К.М., под елью, была обнаружена хозяйка гроба…
Капитан скривился, как от зубной боли, но волевым усилием остановил руку, тянущуюся исправить корявый пассаж.
– Спиногрызова К.М., опознанная приглашенными для этой цели родственниками. Далее…
Капитан почесал в затылке, поймал вдохновение, как вошь, и с ускорением затарахтел на старой печатной машинке.
– По свидетельству обнаруживших тело неизвестной гражданки сторожа кладбища Степанова С.Т. и рабочего Михалева Л.Н., за пределами кладбища, на строительной площадке жилкомбината номер шесть, в момент пересечения упомянутой территории бегущими к телефону свидетелями, находился еще один труп неопределенного пола. Однако к моменту прибытия следственной группы этот труп исчез. Предположительно, уехал в автомобиле «Жигули 2106», свежие следы которого были обнаружены неподалеку на обочине…
Еще пара минут машинописных трудов – и Лазарчук поставил последнюю точку и смахнул пот со лба. А потом перечитал свой увлекательный рассказ о приключениях бродячих трупов и размашисто подписался: «Капитан Стивен Кинг-Лазарчук». Криво ухмыльнулся, скомкал бумагу, швырнул ее под стол и с протяжным вздохом заправил в машинку новый лист.
Я лежала в темной комнате с резиновым пузырем на голове. В пузыре был лед, кубики которого нервничающая Ирка извлекла из многоячеистого лоточка в морозилке, размашисто шарахнув перевернутой емкостью о стол, как это делают при игре доминошники. Грохот удара завершился нежным стаккато разлетевшихся по кухне ледяных кубиков. Я поморщилась, а Ирка проворно собрала ледышки, затолкала их в горлышко резинового пузыря, установила его в шатком равновесии на моей макушке и строго сказала:
– Я пойду сварю тебе бульон, а ты лежи тихо и не шевелись. А то грелка свалится.
– Я пойду сварю тебе бульон, а ты лежи тихо и не шевелись. А то грелка свалится.
– Холодилка, а не грелка! – буркнула я, чувствуя на своей макушке ледяную тяжесть полярной шапки.
– Грелку, если будет сползать с головы, лови и поправляй, – повторила озабоченная Ирка.
– Лови и поправляй! И это называется «не шевелись!», – съязвила я, чтобы замаскировать свои истинные чувства. На самом деле Иркина забота меня растрогала почти до слез.
– Ладно, – непривычно мягкая Ирка тут же со мной согласилась. – Тогда я принесу скотч.
О каком скотче она говорит, я не поняла. Вообразила, что заботливая подруга решила подбодрить меня шотландским виски, которое я, в принципе, не употребляю, но Ирка вернулась всего лишь с рулончиком липкой ленты, которой намертво закрепила на моем черепе резиновую грелку-холодилку.
– Теперь это можно будет содрать только вместе со скальпом, – недовольно проворчала я.
Ирка моей реплики не услышала. Прикрыв дверь, чтобы меня ничто не беспокоило, она удалилась в кухню за обещанным бульоном. Бульон, если в нем не плавает добрый кусок курицы, я уважаю не больше, чем виски. И не понимаю, кто вообще придумал считать супом процеженный мясной отвар, воспетый народом в бессмертном стихе: «Жиринка за жиринкой гоняется с дубинкой»?
Осторожно поворочавшись, чтобы поудобнее устроиться на диванных подушках, я угнездилась так, чтобы леденящий голову пузырь не перекашивался и не тянул попавшие под липкую ленту пряди волос, и задремала.
И приснилось мне… Нет, начну по порядку.
Помню, в юности я искренне восхищалась Дмитрием Менделеевым. Действительно, гениальный ученый придумал восхитительно легкий способ совершать научные открытия: не горбясь над микроскопом, не дыша вредными парами химикатов, а мирно посапывая на удобном ложе! Мне очень хотелось освоить этот метод, и я всеми силами старалась. Укладываясь вечером в кровать, вдумчиво формулировала своему подсознанию задачу, и иногда добивалась успеха. Не буду врать, легендарная Периодическая таблица Менделеева не приснилась мне ни разу, но вспомнить забытый телефонный номер, адрес, фамилию время от времени удавалось. Случалось также, что во сне мое работящее (в отличие от меня самой) подсознание восстанавливало логику каких-либо событий и подсказывало мне решение очередной житейско-психологической проблемы. Помню, как-то, уже будучи вполне взрослой особью, я во сне придумала великолепный рекламный текст для фирмы, производящей мини-пекарни, и наяву мне за него заплатили неплохой гонорар.
Так вот, дремала я на Иркином дорогущем парадном диване – эксклюзивная модель из салона «Итальянская мебель», белая свиная кожа и массив кавказского бука… Кто бы мне сказал, где водятся белые свиньи и откуда в Италии кавказский бук? Но это так, реплика в сторону… В общем, посапывала я на итальянской свинско-буковой мебели, и мне приснилось, что мой сотовый телефон пискнул, как придавленная мышка, получив SMS-сообщение. А я вроде открыла его и прочитала: «Дедка за репку, бабка за дедку». И подпись: «Внучек». И вроде отправлено это сообщение не откуда-нибудь, а с мобильного телефона Генки Конопкина!
Увидев мысленным взором улыбающуюся щекастую морду живого и здорового Генки, я испытала болезненный укол в сердце и проснулась. Очень вовремя! Запомнила сон во всех подробностях, и, уже возвращаясь в реальность, сопоставила слово «бабка» со словом «бабки», которое действительно упоминалось в незабываемой «эсэмэске», присланной мне Генкой в день Капиных именин: «Бабки грохнули. Буду копать». На самом-то деле, поскольку мой недорогой интеллектуально-ограниченный сотовый русских букв не знает, все сообщения, которые он передает или принимает, набираются латиницей. И Генкино сообщение выглядело так: «Babky grohnuly». Естественно, последнюю букву в первом слове, «Y», я расшифровала как русское И. А что, если Конопкин просто-напросто ошибся, в спешке перепутал буквы, и латинский «игрек» в его тексте должен был означать нашу букву У? С виду они ничем не отличаются одна от другой!
Но, если это так, то Гена спешил сообщить мне вовсе не о загадочных финансовых растратах! Он написал: «Бабку грохнули!», бабку, а не бабки! Старушку, а не деньги! И тогда понятно, почему он поперся в проклятый сарай за лопатой: чем же еще копать, как не ею?!
И тут я со всей отчетливостью припомнила прямоугольник свежевскопанной проседающей земли на огороде Спиногрызовых! Не там ли собирался копать пронырливый Генка? Не там ли он предполагал обнаружить «грохнутую бабку»?! Вот только о какой бабке речь? Вроде по всем статьям у нас полный комплект, разве что гипотетическую утопленницу Анну не нашли. Или нашли? Надо бы выяснить… Хотя Анна пропала уже после похорон бабы Капы и, соответственно, после того, как Генка прислал мне свою шифровку. Стало быть, речь о какой-то другой бабке.
Я тихонько сползла с итальянского дивана, скрипящего отнюдь не тише своих российских собратьев. Ирка, истово хранящая мой покой, услышав, что я встала, примчится из кухни с половником в руке и не просто загонит меня обратно на диван, но заставит соблюдать строгий постельный режим силой. Например, примотает меня к дивану скотчем, его же у нее целый рулон!
На ощупь, потому что заботливая подруга, уходя, выключила в комнате свет, я нашла на полу свою сумку, выудила из нее сотовый телефон и позвонила доброму приятелю-менту, здраво рассудив, что он наверняка информирован лучше меня.
– Лазарчук у аппарата, – устало отрекомендовался Серега.
– Привет, у меня к тебе вопросик, – прикрываясь ладошкой, зашептала я.
– Громче говорить можешь?
– Не могу, вокруг шпионы… Сереженька, ты не в курсе, скажи: у нас где-нибудь в окрестностях старушки не терялись?
– Живые или мертвые?! – Судя по тону, смертельно утомленный капитан неожиданно ожил.
– Сама не знаю… А что, есть лишние покойницы?
– Скорее, наоборот, – задумчиво, словно не мне, а себе самому, ответил капитан. – Лично у меня тут недобор, одно тело пропало!
– Мужское или женское? – заинтересовалась я.
– Неизвестно. Оно было одето в стиле «унисекс»: кроссовки, джинсы и свитер с капюшоном.
Что-то в этом описании показалось мне знакомым.
– Свитер случайно не цвета морской волны?
– У меня записано – «сине-зеленый».
– Можно и так сказать. А когда это непонятное тело пропало? Не сегодня ли, во второй половине дня, где-нибудь в окрестностях Приозерного поселкового кладбища?
– Откуда знаешь?! – закричал мне в ухо капитан.
Я поморщилась и отодвинула трубку от уха.
– Не ори, – попросила я перевозбужденного приятеля. – У меня голова болит! И успокойся, то тело в капюшоне пока что еще более или менее живое. Хотя, если ты не перестанешь так орать, оно вполне может скончаться прямо сейчас. От разрыва барабанной перепонки.
– Значит, этим телом была ты, – быстро сделал правильный вывод смышленый капитан. – Черт, я должен был догадаться! Ну, кто же еще бросил бы в очко уличного сортира конверт с логотипом Общественного российского телевидения!
– Должно быть, этот конверт свалился с моей головы, когда я сидела на постаменте, – я тоже проявила смекалку. – Постой-ка… А вы что, выловили его из дерьма?!
– Нет, просто посветили в дырку мощным фонариком и разглядели полузатопленный конверт и на нем логотип… Так, значит, пропавший труп – это ты… А что ты там делала?
– Неважно, – отмахнулась я. – Потом расскажу. Сейчас давай определимся: я тебе помогла? Помогла! Нашла пропавший труп! Поставь мне это в заслугу, с тебя причитается! Пока!
Торопливо, чтобы Лазарчук не успел вклиниться в мою речь с очередным неуместным вопросом, я прервала разговор и выключила телефон, чтобы капитан не смог мне сразу же перезвонить. Побрела было обратно к дивану, но тут тихо скрипнула дверь, и я замерла на одной ноге посреди комнаты.
В потоке света появилась маленькая фигурка.
– Мама?
– Масянька! Ты откуда?
– От верблюда! – хохотнул в коридоре невидимый мне Моржик. – Ой, Колян, извини, я не имел в виду ничего такого…
– И Колян тут? – Я шагнула к двери и выглянула в коридор.
– Мама! – Малыш надул губы и горько расплакался.
– Кыся, что это за нарост у тебя на голове? Похоже на крынку! Если это не естественное образование, сними его поскорее, не пугай ребенка! – сказал Колян, подхватывая на руки плачущего малыша.
Выдирая прилипшие к скотчу волосы, я стащила с головы пузырь с растаявшим льдом. Ребенок неуверенно улыбнулся, я протянула к нему руки:
– Колюша, иди к маме! Солнышко мое, я соскучилась!
– Отдай малыша, еще заразишь его! – испугался Колян.
– Чем? – удивилась я.
– Откуда я знаю? – Супруг рвал у меня из рук сынишку. Тот снова надул губы. – Чем ты там больна?
Я вопросительно взглянула на Ирку. Она развела руками: