— У вас тут всё время весело! — заметила Велия, снова ускользнувшая от строгой мамаши к нам — ага, спасаться от слепней. Деваха и не подозревала, что сама же и явилась причиной очередного взрыва хохота. Ну, опосредованной, скажем так. В присутствии дочери самой «почтенной» Криулы иберийская солдатня как-то постеснялась выражаться на родном языке, и частота русской матерщины в их речи резко возросла. Но если, обращаясь к нам, они старались говорить медленнее, чтоб мы успевали их понимать, то меж собой они тараторили со скоростью пулемёта, и мы разбирали хорошо, если половину. И когда в бурном потоке трудноразличимой тарабарщины вдруг прозвучало «А хрьен тибье ни мьяса?!», да ещё и с неподражаемым иберийским акцентом, мы — все, даже Васкес — пополам сложились от смеха.
— Милять! — взвыл и яростно хлопнул себя по шее идущмй впереди ибер, когда его укусил особенно зловредный мух — мы снова заржали.
— Максим, а что такое «милять»? — с наивной непосредственностью поинтересовалась девчонка — тут уж заржали иберы, которые от нас уже знали, что это такое. Наши же, прихренев, разинули рты, предоставляя выпутываться мне самому. Ох, млять, в натуре!
— Велия, это очень грубое выражение. Не надо повторять его без необходимости…
— В твоей стране за него вызывают на поединок?
— Ну, не всегда, но вообще-то бывает.
— Ты из-за этого сражался на мечах с великим воином верховного жреца?
— Васькин! Что за хрень ты ей наплёл?! — это я, естественно, спросил по-русски.
— Что наша княжеская сотня враждует с сотней верховного жреца, и ты в героическом поединке проткнул их лучшего фехтовальщика…
— Урою, сволочь! — и, обернувшись к девахе, уже по-иберийски, — Не совсем из-за этого, но ссора всё равно была глупой. Бывает так, что повздоришь из-за пустяка, а отступить нельзя…
— Разве из-за пустяка? — и улыбается, плутовка.
— Васькин! Что за хрень?!
— Причина твоей дуэли была романтической и амурной, — объяснил этот скот, — Но ты не беспокойся — её уже нет в живых, и ты свободен для новых амурных похождений.
— Ну, спасибо! Чтоб тебя слепень в язык укусил! — при этом пожелании Володя с Серёгой захмыкали, давя в себе приступ смеха. Наверное, справились бы, но…
— А что такое «хриень»? — спросила Велия, и тут уж эти два балбеса загоготали во весь голос. Да и не только они…
— Это тоже не самое лучшее из выражений, — сокрушённо признался я.
Выручая меня, Володя загорланил в такт ходьбы:
— Притон, молельня, храм или таверна,
Верши приказ и средств не выбирай!
Тому, кто кардиналу служит верно,
Заранее заказан пропуск в рай!
И мы подхватили уже втроём:
— Его высокопреосвященство
Нам обещал на небе райское блаженство!
Покуда жизнью живём земной,
Пусть похлопочет, пусть похлопочет,
Пусть похлопочет он за нас пред Сатаной!
— Вы поёте весело, но как-то странно, — заметила девчонка, — Зачем-то делаете при этом злодейские рожи! Почему так? Что это за песня?
— Это песня наших врагов, — пояснил я ей.
— И вы так весело поёте вражеские песни?
— Ну, это когда князь нас не слышит. А они поют наши, когда рядом нет верховного жреца.
— Странный обычай!
— Да это не обычай, это просто для веселья. Да и враги-то… Одна страна, один язык, одни и те же боги, да и служба в общем-то одинаковая. Соперничаем, ссоримся, дерёмся — но это там, у нас. А попали бы сюда вместе — вместе бы и держались.
— На войне так и надо! — одобрил невесть как успевший присоединиться к нам Велтур, — Особенно, когда есть настоящий враг — псоглавцы!
— Кто, кто? — не понял я.
— Люди с пёсьими головами! Ну, с собачьими, — учитывая моё плохое знание языка, парень разжевал мне попроще, — Вы ведь там наверняка с ними воюете?
— Ну… гм… Ну, если появятся — наверное, будем воевать. Но откуда им взяться?
— Как откуда? Учёные греки пишут, что они живут как раз где-то в ваших странах!
— Ну, если греки пишут…
Авторитеты — страшная сила. Вот для мусульман, например, аксиома, что арабский скакун — лучше всех прочих, и усомниться в этом при правоверном мусульманине — значит тяжко оскорбить его. А тут, в античном мире, такими авторитетами успели заделаться греки. Ну и что прикажете делать? Хренио вон подмигивает, предлагая сходу сочинить душещипательную байку об эпических старинных битвах с этими самыми «пёсьеголовыми» — ага, не иначе, как в духе гомеровской «Илиады»! Нет уж, хрен ему!
— Наверное, где-то есть. Но думаю, что где-то очень далеко от нас — иначе мы бы о них знали.
— Велтур слишком много начитался этих греков! — тут же наябедничала его сестра, хихикая в кулачок.
— Ну, может и ошиблись немного, — неохотно признал парень.
— Вообще-то припоминаю что-то — вроде, рассказывал один заезжий купец с юга про каких-то людей с собачьими головами. Но он говорил, что они совсем дикие и живут где-то в жарких южных странах, — в конце концов, павианы ведь и в самом деле существуют, и я прикинул, что многократно искажённый слух про них вполне мог докатиться и до «наших» глухих лесов, — Да, точно — люди с собачьими головами!
Велтур расхохотался:
— Какие же это люди?! Да, есть в жаркой стране за морем обезьяны — это такие звери, на людей похожи, но волосатые, на четвереньках и с хвостами. И среди них — да, есть и с собачьими головами, очень свирепые. Но это звери, а не люди!
Поскольку по нашей легенде мы сейчас слыхали об обезьянах впервые, я изобразил живейший интерес:
— А чем же они тогда похожи на людей?
— А у них руки как у людей, только волосатые.
— Как у меня? — я рассмотрел волоски на собственной руке.
Велия звонко расхохоталась, а её брат поправил моё «заблуждение»:
— Да нет, Максим, у них совсем волосатые — ну, как у нас на голове! И ноги у них тоже, как руки.
— Тоже волосатые?
— Ну да. И ещё они могут ими хватать палки и камни, как и руками.
— Вот как? Так это они, наверное, и по деревьям хорошо лазают?
— Да, очень хорошо лазают.
Забавно было «просвещаться» о далёкой южной фауне, которую я по научно-популярным книгам и фильмам нашего мира знал уж всяко получше, чем этот увлечённо просвещающий меня пацан…
— Максим, а этот ваш «киняз», которому ты служил — великий человек? — поинтересовался Велтур, когда закончил мой зоологический ликбез.
— Ну… гм… Он князь, ему полагается быть великим.
— А чем именно он велик?
— Ну, перед ним все ходят на полусогнутых. Кто выпрямится, когда он не в настроении — сразу голова с плеч. Крут наш князь Всеслав.
— А для вашей страны он что хорошего сделал?
— Ну, страна цела — и на том спасибо.
— А он со скифами воевал?
— Было дело. Хотели завоевать выход к Скифскому морю. А скифы вздумали сопротивляться.
— Он победил их?
— Ну, верные подданные говорят, что победил. Изменники — что проиграл. А сам князь говорит, что обязательно взял бы главный город скифов, да только у них слишком много стрел оказалось.
— Это как?
— Ну, князь послал своих героев в атаку, а скифы их перестреляли. Он новых послал — они и этих перестреляли. А потом у князя герои кончились, а у скифов стрелы ещё остались.
— А ты на этой войне был?
— Нет, нас уже после неё служить набрали.
— А чем война кончилась?
— Платим скифам дань.
— А почему тогда верные подданные считают, что победили?
— А чтоб изменниками не оказаться. Если князь голову срубит — новая ведь уже не вырастет.
— А ещё с кем воевали?
— На западе ещё хотели к морю пробиться, где «солнечный» камень добывают. А лабусы — мы так тамошних местных называем — тоже вздумали сопротивляться.
— И чем кончилось?
— Да у князя опять герои кончились.
— «Лабиусам» этим тоже дань платите?
— Ну, вот ещё! Скажешь тоже — этим ещё платить! Когда они на нас в ответ попёрли, у них тоже герои кончились, так что теперь просто торгуем с ними.
— И это тоже считается победой?
— А как же? Только изменники смеют сомневаться!
— А много изменников?
— Было много, а потом те, кому головы пообрубать не успели, научились притворяться верными подданными.
— И много таких, притворяющихся?
— Верные подданные говорят, что только отдельные отщепенцы. Сами же скрытые изменники считают, что таковы почти все.
— Ну а ты, Максим, из каких?
— А как ты сам думаешь?
— Наверное, надо быть очень великим человеком, чтобы после стольких оплошностей сохранить власть, — глубокомысленно изрёк пацан — после того, как отсмеялся.
— Кажется, я поняла, почему вы так любите петь вражеские песни, — добавила его сестра.
— Ага, вот как раз поэтому…
— Мчалася тачанка с юга на Воронеж,
— Наверное, надо быть очень великим человеком, чтобы после стольких оплошностей сохранить власть, — глубокомысленно изрёк пацан — после того, как отсмеялся.
— Кажется, я поняла, почему вы так любите петь вражеские песни, — добавила его сестра.
— Ага, вот как раз поэтому…
— Мчалася тачанка с юга на Воронеж,
Падал враг под пулями, как под косою рожь,
Сзади у тачанки надпись «Хрен догонишь!»,
Спереди тачанки надпись «Хрен уйдёшь!»
Так, горланя «вражьи» песни и развлекая подрастающее поколение местной аристократии, мы и коротали путь по длинным и извилистым горным тропам. Но не приходилось скучать и нам самим — уже на следующий день я пообещал Васкесу собственноручно укоротить ему его слишком длинный язык. Дети рассказали услышанное от нас матери, а та — нашему командиру. Тордул же, вояка опытный, засыпал нас такими вопросами, что мы едва сумели удовлетворить его любопытство — к счастью, сугубо профессиональное — не запутавшись. После этого наш мент, и сам изрядно перебздевший, зарёкся врать без согласования своих выдумок с нами. А вердикт нашего начальника был таков:
— Воевать так, как воюет ваш «киняз» — людей не напасёшься. Вы — его подданные, и будет нехорошо, если я при вас назову его глупцом. Но мы так не воюем, и вы сами это уже видели. А я уже видел в деле вас и считаю, что без своего вождя вы воюете лучше, чем с ним. Значит, к вам самим боги благосклоннее, чем к нему. Пусть так будет и впредь!
Против такого мнения начальства мы ничего не имели. Тем более, что в нём содержался и намёк на весьма вероятные улучшения, против которых мы, само собой, тоже ничего не имели. В этом нашем первом походе обстоятельства сложились для нас на редкость удачно. Ещё утомляют переходы, ещё стелется пыль, ещё донимают слепни, но это уже обратный путь — с победой и добычей! Если бы ещё только Велия не так часто мозолила глаза…
Побаловав нас разгулом сразу после взятия «города», командование затем снова навело порядок, и на привалах баловаться с пленницами больше не дозволялось. Будучи достаточно ценной частью добычи, они должны были сохранять «товарный вид». В результате нас за эти дни снова стал донимать изрядный сухостой, а тут, то и дело, мелькает эта шмакодявка, которой ещё, кажется, и шестнадцати-то не исполнилось, но фигурка уже весьма соблазнительная, что прекрасно просматривается и сквозь одёжку. А до деревни ещё день пути, и дайте боги, чтобы из погибших в походе пейзан ни одна сволочь не оказалась каким-нибудь родственником Астурды! Только не это!
— Да, было бы неприятно, — согласился испанец, — Общая радость от удачной мести не отменит семейного траура по убитым своим…
А тут ещё Серёга с Володей предвкушают, как доберутся до своих Юльки с Наташкой, у которых уж точно не окажется никакого траура. Как завалят их в койку, в каких позах будут их иметь, по скольку раз — в подробностях предвкушают, со смаком, да ещё и обсуждают эту перспективу меж собой вслух! Ну и не сволочи ли они оба после этого?!
12. Металлургическая магия
Боги в самом деле оказались к нам благосклонны. В деревне Тордул объявил большой привал, и радующихся оказалось гораздо больше, чем горюющих. Сказанное Васькиным было верно, но верно было и обратное — индивидуальный траур немногих не отменял общего празднества.
Гонцы уже известили местных о нашем успехе и возвращении, и к нашему приходу улицы деревни оказались уже перевитыми многочисленными гирляндами из какой-то вечнозелёной лозы. Не будь время осенним — в них, как нам объяснили сослуживцы, обязательно вплели бы и множество цветов. Но и так получилось очень даже здорово. Староста общины, надо отдать ему должное, мужиком оказался неглупым и понятливым, долгими торжественными речами нам не докучал, да и на угощение расстарался на славу. Вино и пиво лились рекой, сытной и вкусной еды тоже хватало, и подавалось всё это со всем иберийским радушием. Давненько мы так славно не пировали!
Володя с Серёгой, спеша к своим бабам, пытались отпроситься в рудничный посёлок, но Тордул был непреклонен — никакого разделения сил. Хватит уже неожиданностей! Мы с Хренио подмигнули им, но расписывать собственные предстоящие похождения не стали — не звери же, в конце-то концов. Впрочем, те, обломавшись с сексуальными предвкушениями, теперь переносящимися назавтра, отреагировали предсказуемо, смешав вино с пивом и налакавшись до труднотранспортабельного состояния. А Серёга вскоре и вовсе перевёл своё состояние в нетранспортабельное, заснув прямо посреди импровизированного бивака.
Оставив приятелей наслаждаться недоперевыпитым — больше они уже не могли, хотя явно хотели — мы с испанцем отправились к речке. В целом она была бурной, но за излучиной образовалась тихая заводь, где течение было послабее, и вода успевала прогреться солнцем получше — не май ведь месяц. Искупались — да, водичка — явно не парное молоко. Смыли дорожную пыль, даже постирались, развели костерок обсыхать, выкурили трубку. До заката было ещё прилично, и наши сослуживцы продолжали весело гудеть в деревне. Мы же ждали — я успел уже повидаться с Астурдой и договориться с ней — она обещала явиться прямо сюда и привести подходящую подружку для Васкеса.
Девицы долго ждать себя не заставили. Пришли они поддатые, понятливые и податливые. Переглянулись, перемигнулись, пошептались, похихикали, а затем быстро разделись и полезли в заводь ополоснуться. Кстати, не особо-то и визжали, входя в холодную по осеннему времени воду — видно, хорошо успели вином разогреться. Ну, Астурда — это что-то с чем-то. Хоть и не мурыжила меня целенаправленно, но даже и в спешке ухитрилась нехило подразнить. Впрочем, много ли мне надо-то было, после столь продолжительного воздержания?
Но и её подружка, бабёнка с выдающимися формами, оказалась оторвой не хуже серёгиной Юльки. Такое эротическое шоу нам устроила, что хоть стой, хоть падай.
Наш мент, едва та вышла из воды, захотел разложить её прямо на берегу, но она со смехом увлекла его к дальним кустикам — укрытию, скорее чисто символическому, чем реальному. Астурда тоже не пожелала откровенного разврата и поманила меня к кустикам с другой стороны, которые были погуще. Ну что ж, если им нужна видимость приличий — я ни разу не против. Зайдя в кусты, я облапил девицу, укладывая её на мягкую подстилку из сухих листьев…
— Тссс! Погоди, успеешь ещё! — прошептала вдруг она и отодвинула рукой ветку, — Взгляни туда!
Я глянул и прифонарел. За кустами в заводи купалась другая деваха — с превосходной фигурой и роскошной пышной косой, которая мне кого-то напоминала…
Зрелище было увлекательнейшее. Омывшись и вволю поплавав, красотка вышла примерно по пояс, тщательно отжала косу, медленно обернулась всем телом, показывая великолепные верхние выпуклости, подняла глаза и увидела нас, а солнечные лучи осветили её лицо. Пожалуй, я выпал в осадок не меньше её, поскольку узнал Велию, как раз перед последним переходом и заплёвшую свои густые роскошные волосы в толстую косу…
Деваха ойкнула, инстинктивно отвернулась вполоборота и прикрыла грудь рукой, но потом улыбнулась и показала язычок, после чего помахала нам ручкой и плавно вышла из воды, дразнящее покачивая бёдрами. И взгляд её был скорее весёлым, чем осуждающим. Или мне показалось?
— Она пока ещё слишком юна для тебя, — с соблазнительной хрипотцей проворковала Астурда, — Иди ко мне, я излечу твои раны, — а глаза у чертовки хитрющие! Да и чего уж там! Нехорошо, конечно, было спалиться со шлюхой перед девчонкой, которая мне откровенно нравилась, но что сделано, то сделано. И разве не Астурду я желал, страдая от сухостоя во время похода? Охи и вздохи из-за дальних кустов, за которыми был занят добрым делом Васькин, являли собой заразительный пример, которому я охотно последовал…
Поздним вечером мы наконец пресытились женской лаской, а зудящие комары напомнили нам, что всё хорошо в меру. Добрая половина нашего отряда, упившись, дрыхла меж костров, дымок от которых был всё-таки несколько лучшей защитой от маленьких ночных кровососов, чем занавешенные грубыми циновками окна деревенских домов. Отсыпав Астурде горстку честно заработанных ей монет, я шутливо шлёпнул её по округлому заду и спросил:
— Ты нарочно подстроила эту встречу с Велией?
— Нет, что ты, клянусь богами! — но глаза опустила и улыбнулась краешками губ.
— И часто ты испытываешь терпение богов подобными клятвами?
— Они милостивы и прощают мелкие шалости, — на этот раз Астурда улыбнулась откровеннее, — Но тебе не о чем беспокоиться, и в этом я клянусь тебе по-настоящему!
Испанец же только посмеялся над моей оплошностью:
— Нашёл, из-за чего переживать! Это же античный мир! Да тут любой важный сеньор просто обязан иметь красивую рабыню-наложницу, а если достаточно богат и может себе позволить — то и целый гарем наложниц. И законные жёны вовсе не ревнуют к ним своих мужей.