Поинтересовавшись нашими ближайшими планами и поняв, что посещение ближайшего центра местной цивилизации в них входит, финикиец тут же пригласил нас отправиться в Гадир на его судне. До города недалеко, можно и пешком дойти, но разве не лучше преодолеть этот путь на добром морском корабле? Ему же, учитывая вконец обнаглевших лузитанских пиратов, четыре арбалетчика вовсе не кажутся лишним грузом. Да и вообще — тут моряк многозначительно усмехнулся — люди с нашими знаниями и способностями не на каждом шагу встречаются, и в городе нас, возможно, ожидает интересное предложение…
Какие на нас виды у финикийца, да ещё и в финикийском же городе, мы могли только гадать. Дурную репутацию этих прожжённых охотников за наживой у тех же греков и римлян, о которой нам напомнила Юлька, сбрасывать со счёта не следовало. Понятно, что это мнение их врагов и конкурентов вполне может быть и предвзятым, и даже скорее всего, но ведь и дыма без огня тоже не бывает. Поэтому уши развешивать мы не будем, предложения всякие могут быть, в том числе и такие, которые, как выражался небезызвестный дон Корлеоне, оппонент «не сможет не принять». Но если и так, то с нами хрен он тут угадал — у нас козырной туз в рукаве припрятан в виде пистолета Васкеса, и ещё неизвестно, кто кому чего будет предлагать в духе означенного крутого дона. В общем, получалось, что рискнуть стоило, на чём мы и сошлись во мнениях.
Обрадованный нашим согласием, Акобал предложил нам разделить с ним трапезу, что выглядело хорошим признаком — по обычаям большинства народов после совместной еды не полагается причинять друг другу вред. Впрочем, к предложенному им вину мы приложились лишь тогда, когда выпил и он сам, и его кормчий, да и после этого особо на выпивку не налегали. То, что обиды на это финикиец не включил и взглянул на нас даже с одобрением, тоже показалось мне хорошим признаком. А вот когда я, уже после еды, набил свою самодельную трубку сушёными ивовыми листьями и закурил, взгляд торговца стал каким-то настороженным. Причём, как мне показалось, относилось это не к факту курения в целом, а к самой трубке — именно за ней следил его немигающий взгляд. На мой вопрос о причине интереса торговец ответил, что и среди его соплеменников есть любители подышать дымом, но их курильницы другие, а такой, как у меня, он никогда не встречал. Что интересно, при последних словах моряк отвёл взгляд в сторону, и у меня сложилось впечатление, что тут он несколько лукавит. Не насчёт курения финикийцев, хорошо знакомых с коноплёй, а именно насчёт моей «странной» трубки. Над этим, пожалуй, следовало поразмыслить как-нибудь на досуге, а пока я объяснил ему, что в моей стране многие курят такие трубки, как у меня. Вроде бы, это его настороженность развеяло, но не без колебаний…
Ночевать мы расположились, конечно, в стороне от лагеря моряков и на этот раз не поленились караулить. Пистолет наш испанский мент держал заряженным, с досланным в ствол патроном, и на предохранитель его не ставил — благо, самовзводный ударно-спусковой механизм на это рассчитан. Но мореманы, хоть и кидали жадные взгляды на наших баб, вели себя прилично. Хоть и не вволю, но более-менее, сменяя друг друга, мы всё-таки выспались, а наутро, позавтракав, погрузились на «Коня Мелькарта».
С ветром морякам не повезло — по терминологии капитана Врунгеля дул крутой «вмордувинд», и практически вся команда гаулы села на вёсла. Но матросня гребла весело — по прикидкам Акобала до Гадира, то бишь Гадеса, даже таким ходом было примерно полдня пути. А мы, со своей колокольни, обратили внимание на то, что вопреки расхожему стереотипу никакими прикованными к вёслам рабами тут и не пахнет. Да так оно, собственно, и должно быть, если исходить из здравого смысла. Пиратов в море, как мы уже видели, хватает, а они ведь, по античным-то временам, не только ограбят. Люди — тоже добыча, которую на любом невольничьем рынке можно сбагрить за наличные. И если в планы купца не входит стать добычей пиратов, то для него важно, чтобы и вся его команда — немногочисленная, кстати — была с ним в этом вопросе солидарна. Свободному матросу есть что терять при попадании в пиратский плен, а что теряет раб? Для него это шанс сменить хозяина и судьбу — может быть, на ещё худшую, но может быть ведь, что и на лучшую — это уж как повезёт. Ворочать веслом — работа не из лёгких, а главное — не сулящая никаких перспектив на улучшение, и какой смысл рабу дорожить ей? Ещё ведь вовсе не факт, что у нового хозяина на новом месте жизнь окажется тяжелее…
По дороге торговец, поручив управление судном кормчему, подсел к нам поболтать — типа, светской беседой нас развлечь. И в ходе болтовни то и дело — как бы невзначай — заговаривал о своём хозяине.
По его словам выходило, что досточтимый Волний — хозяин правильный, и служится у него хорошо. Не в том смысле, что легко — это Акобал подчеркнул особо — но Волний не самодур и достать ему звезду с неба не прикажет. В том, что в нормальных человеческих силах, он требователен, но справедлив, а главное — своих людей в беде никогда не бросает.
Финикиец почти не ошибся в расчётах — пусть и не в полдень, но ещё задолго до вечера впереди показался город. По омывающему его морю сновали небольшие рыбацкие суда, представлявшие из себя уменьшенные копии «Коня Мелькарта», а при приближении к Гадесу нас остановила 'длинная' военная бирема, судя по двум рядам вёсел.
Впрочем, остановила дружески — и судно, и самого Акобала местные должностные лица, видимо, хорошо знали. Так, поболтали с ним немного на гортанном языке, явно финикийском, да и дали отмашку продолжать движение.
— А чего вояки без мачты с парусом? — не понял Володя.
— А это и не вояки, это морские менты, — разжевал я ему, — Окрестности города патрулируют от пиратов и контрабандистов. С двумя рядами вёсел они любую ладью и любого «купца» догонят в два счёта, а парус им на малых расстояниях без надобности.
Переговаривались мы, естественно, по-русски, так что наше дремучее невежество в морских делах для аборигенов так и осталось нашей тайной. Оно и к лучшему, если учесть, что по нашей легенде мы уже обогнули с севера на попутных кораблях всю Европу…
Наша гаула вошла в залив, и нас поразило, как изменилась береговая линия. Современный Кадис — естественно, старый город — стоит на соединённой с материком косе, а Гадес финикийцев — ну, точнее, Гадир, если по ихнему — оказался на острове.
Удивил нас и Акобал, направивший своё судно не к причалам финикийской цитадели, а к предместью на материке напротив неё. Там тоже виднелись и добротные финикийские постройки, но в основном преобладали примитивные местные и, по юлькиной оценке, даже кое-где и греческие. То есть в предместье явно обитали диаспоры, не относящиеся к «титульной нации» города. Зато гавань тут оказалась гораздо обширнее, чем в финикийской части города, и именно в ней разгружалось большинство прибывающих в Гадес судов, не говоря уж о рыбацких баркасах. Как раз на наших глазах к причалу пришвартовалась здоровенная гаула, заметно крупнее акобаловой, и с неё начали сноровисто вызгружать какие-то тюки и амфоры, пока начальник или хозяин корабля завёл беседу с портовым чиновником.
«Конь Мелькарта» прошёл дальше, миновал солидные каменные причалы и уткнулся в простой деревянный в самой глубине гавани. Поручив кормчему руководить разгрузкой, Акобал быстро переговорил с встретившим его служителем склада — кажется, говорили по-иберийски — и поманил нас за собой. Переглянувшись, мы последовали за ним — по сходням колонной по одному, а на причале перестроились в колонну по два. Впереди мы с Васькиным, за нами бабы, замыкали Володя с Серёгой. Это было условлено ещё на корабле — раз мы выдаём себя за княжеских посланцев, коими могли быть только дружинники, значит — должны быть привычны ходить строем. Арбалеты мы держали в положении «на плечо», но колчаны с болтами сдвинули на правый бок для максимальной готовности к стрельбе. Морды, естественно, сделали кирпичом, дабы никому из портового отребья и в голову не пришло попробовать нас на зуб. Впрочем, тут никто особо и не бездельничал.
От склада — небольшого и явно частного — мы прошли по немощёной, но достаточно хорошей грунтовой дороге между каменными оградами дворов и подошли ко входу в довольно приличного вида усадьбу — по мнению Юльки греческого стиля, хотя и без притязаний на классическую помпезность. Акобал попросил нас подождать во дворе вместе с сопровождавшим его матросом с гаулы, а сам прошёл в дом.
— Нас не схватят? — опасливо поинтересовалась Наташка.
— Вряд ли, — успокоил её Володя, — Дом небольшой, и сильных слуг в нём — пара-тройка, не больше.
— Спрятать там можно и десяток, — заметил Серёга.
— Можно, если подготовить засаду загодя, — согласился и я, — Но у них не было на это времени.
— Вряд ли, — успокоил её Володя, — Дом небольшой, и сильных слуг в нём — пара-тройка, не больше.
— Спрятать там можно и десяток, — заметил Серёга.
— Можно, если подготовить засаду загодя, — согласился и я, — Но у них не было на это времени.
В самом деле, никого из своих людей финикиец вперёд себя не послал, да и идти-то тут было всего ничего, так что подготовить нам пакость обитатели усадьбы не успели бы чисто физически. Это, конечно, не значило, что можно расслабиться совсем, но и особо напрягаться смысла не было. Нападать на нас прямо сейчас здесь явно никто не собирался.
Переговорив — по-русски, конечно — на эту животрепещущую для нас тему, мы даже успели выкурить трубку, затягиваясь по очереди, когда показавшийся в дверях Акобал пригласил нас в дом — прямо так, даже не разоружаясь. В доме финикиец представил нас хозяину — седому, но довольно крепкому старику, показавшемуся мне непохожим ни на финикийца, ни на грека, ни на ибера, а затем представил нам его — досточтимого Волния, ведущего здесь все семейные дела почтенного купеческого клана Тарквиниев. Досточтимый, как выяснилось, тоже прекрасно владел иберийским языком, так что двойного перевода нам не потребовалось. Он с интересом выслушал краткое изложение нашей легенды и с ещё большим интересом посмотрел наши арбалеты, после чего, не вдаваясь в подробный допрос о наших приключениях, сразу же поинтересовался, каков наш князь и хорошо ли нам у него служилось.
К этому вопросу мы подготовились заранее и ответили, как и было между нами условлено — что князь наш весьма велик и грозен, и у него не забалуешь, а уж службу порученную не исполнить — да упасут всемилостивейшие боги от такой беды! Добавив ещё несколько славословий своему несуществующему повелителю и лишь косвенным образом тонко намекнув, как затрахал нас этот самодур, мы явно произвели на хозяина усадьбы благоприятное впечатление. Во всяком случае, он понимающе усмехнулся и посетовал на то, что страна наша, как он понял, находится слишком далеко, и путь туда слишком труден и опасен, а его почтенные гости, как он видит, не очень-то к нему готовы. И хотя он, конечно же, может лишь приветствовать нашу преданность своему великому и мудрому повелителю, не желаем ли мы, находясь здесь, послужить другому — гораздо менее великому, но едва ли менее щедрому? Заметив наши заранее согласованные и срежиссированные недоверчивые усмешки, Волний добавил, что ещё ни один человек, служащий роду Тарквиниев, не жаловался на хозяйскую скупость. Те же, кто служит на совесть, имеют все шансы разбогатеть и сделаться уважаемыми людьми. Поэтому он предлагает нам хорошенько подумать над этим, а пока нас накормят и определят на постой. По его знаку, означающему окончание приёма, Акобал вывел нас из основного здания в пристройку и передал с рук на руки хозяйскому управляющему.
Роскошных апартаментов нам, конечно, никто не предоставил, но разместили по местным меркам неплохо — проходя по двору, мы заметили, что помещение для домашних слуг выглядит куда скромнее. Накормили, правда, вместе со слугами, но сытно — ячменной кашей и рыбой с пшеничными лепёшками, оливками и виноградом, да и вино оказалось неплохим. Не знаю уж, как тут принято обращаться с домашними рабами, но на их кормёжку хозяева, похоже, не скупились. Да и не выглядели обедавшие с нами рабы «крепышами из Бухенвальда».
— Кажись, нам дают понять, что на службе мы будем питаться ещё лучше! — предположил Володя, и мы, поразмыслив, согласились. Собственно, никто и не сомневался, что предложение старика надо принимать, просто следовало набить себе цену. Когда освоимся и осмотримся — будет виднее, а пока надо брать, что дают. А судя по интересу старика к нашим арбалетам, задействуют нас наверняка по воинскому ремеслу. С одной стороны, после срочной службы в «непобедимой и легендарной», такая перспектива не могла не насторожить, но с другой — в этом мире профессия воина всяко почётнее, чем в нашем, а служба нас ожидает не в казённой армии, а явно в частной, нечто вроде ЧОПа нашего мира, а это уже совсем другое дело…
Вечером мы с Хренио объявили досточтимому Волнию о нашем принципиальном согласии и предложили обсудить детали. Старый этруск — судя по принятым в этом роду именам — объяснил нам в общих чертах своё видение нашей службы. Оказалось, что нас угораздило попасть в довольно оживлённую обстановку. В глубине страны взбунтовались турдетаны — как мы поняли, местное иберийское племя. У семьи же Тарквиниев находятся в тех местах принадлежащие ей рудники и металлургические мастерские, приносящие семье немалые доходы, и Волний намеревался на днях отправить туда подкрепление. Именно в него нам и предлагалось вступить в качестве воинов-стрелков. Как пояснил наш наниматель, сражаться с бунтовщиками в чистом поле там найдётся кому и без нас, нам же предстоит охрана тамошнего семейного предприятия. Это в идеале, поскольку в условиях бунта никто ничего гарантировать не может. Но где дополнительный риск — там ведь и дополнительное вознаграждение, а рисковать своими людьми понапрасну в семье Тарквиниев не заведено.
Переглянувшись, мы согласились — без особого восторга, конечно, но выбирать было не из чего. Старик же, получив наше согласие на найм, тут же велел своему управляющему выдать нам аванс, в качестве которого каждый из нашей четвёрки стал обладателем пяти серебряных монет гадесской чеканки. Кроме того нам было объявлено, что с этого момента мы поставлены, говоря современным языком, на полное довольствие.
Утром следующего дня хозяйский управляющий повёл нас на рынок для закупки всего необходимого. Как оказалось, «полное довольствие» по понятиям этого времени означало лишь еду, питьё и кров, а экипироваться мы должны были за собственный счёт. Собственно, для приобретения экипировки нам и был выдан аванс.
Впрочем, за некоторым исключением. Когда я, остановившись у лавки кузнеца-оружейника, пожелал прицениться к массивным железным наконечникам для стрел, управляющий сообщил — к моему немалому удовольствию, что расходные боеприпасы идут за счёт нанимателя, после чего принялся яростно торговаться с кузнецом. В результате наши дорожные котомки сразу же потяжелели, приняв в свои утробы свёртки с тремя десятками маленьких, но смертоносных железяк на каждого. Когда управляющий расплачивался, я обратил внимание, что стоил каждый наконечник одну маленькую бронзовую монетку, которых у нас хватало трофейных. Так же бесплатно нам досталась и нужная для их прикручивания к древку суровая нить, и по мотку крепкой бечевы для запасных тетив. Но на расходниках халява и закончилась.
Прежде всего, посовещавшись, мы вспомнили, что сырое дерево недолго сохраняет свои упругие свойства. То, что годилось в качестве временной меры, не годится для долгосрочного применения, и нам следовало первым делом сменить «кризисно-выживальщические» дуги наших арбалетов на что-то посерьёзнее и подолговечнее. Поэтому мы направились к торгующим готовыми изделиями и полуфабрикатами плотникам со столярами в поисках подходящих хорошо просушенных досок. Идеалом был бы тис, но дела с ним никто из нас в прежней жизни не имел, и как выглядит его древесина, мы не имели ни малейшего понятия. Проконсультироваться же с аборигенами — так, чтобы наверняка, без ошибок — было затруднительно даже через нашего переводчика-баска. Все-таки современный баскский — ни разу не древний иберийский. Прикинув хрен к носу, мы тис по этой причине забраковали и решили поискать что-нибудь более знакомое. К счастью, нам удалось обнаружить ясень. В лесу я бы его хрен нашёл — тоже ведь не знаю, как выглядит само дерево, но древесина-полуфабрикат — другое дело. С ясенем я как-то раз дело имел, когда делал себе на заводе хороший нож — в то время таких было ещё нигде не купить — и на накладки рукояти и ножны искал хорошее дерево, достойное клинка. Эх, сюда бы мне сейчас тот нож! Увы, он остался дома, как и многое ещё, что мне бы тут весьма пригодилось… Вот тогда-то, когда я его делал, мне как раз ясеневую древесину и показали, а в процессе работы над накладками и половинками ножен и последующего горделивого любования делом своих рук я хорошо запомнил текстуру.
Она похожа на дубовую, только ясень пористее, а главное — тонкие тёмные прожилки поперёк годичных колец у него идут через всю толщу доски. Хорошо заметно это, конечно, только на полированной поверхности, а к местным грубо обработанным полуфабрикатам мне пришлось внимательно приглядываться, дабы не ошибиться. Но ничего, разобрался и опознал. Приценились, выбрали заготовки — тоже, кстати, не чисто ритуальная процедура. Полноценными свойствами обладает только ядровая древесина, внутренняя, которая потемнее, а светлая заболонная, что ближе к коре — дрянь. На художественные поделки или на топливо годится, а в серьёзное дело — сразу на хрен. Я этот нюанс просёк, когда к своему ножу деревяшки делал, а тут ещё и Наташка, вдруг заинтересовавшаяся, чего это мы там колупаемся, тоже эту тонкость подтвердила. Она, оказывается, студентка Лестеха! Млять! И не сказала сразу, когда я ломал башку в лесу над деревом для наших агрегатов! Ну и кто она есть после этого! Хотя и мы, конечно, тоже хороши. Володя не вспомнил, я не поинтересовался, посчитав бестолковой гуманитаршей, а ей самой и вовсе было никчему. Бабы ведь ставить себя на место другого не приучены, и ей и в голову не пришло, что мы можем не знать столь элементарных вещей. Но — так или иначе разобрались, заготовки выбрали и на пару медяков каждый разорился. Дороговато для мира, где дерева до хренища, а металла не в пример меньше? Так ведь и деревяшка-то не просто вчера срублена, а просушена хрен знает сколько времени и предварительно обработана. Тут от силы четвертушка от медяка за саму деревяшку, а всё остальное — за возню с ней.