– «Ложись»!
Движение руки вниз – и, повинуясь команде, уже и без того присевшие на корточки разведчики распластались на холодной утренней почве. Я опустился следом и приготовился ждать. Тихое, неслышимое движение предохранителей, чей-то слишком шумный вздох, и наконец полная тишина. Теперь только бы все получилось так, как я рассчитывал.
– Наблюдать! – тихий, тающий на удалении трех метров шепот. Для прильнувших к оружию бойцов «наблюдать» в этот момент значило действительно лишь наблюдать, выбирая цели, но не стрелять, дожидаясь моей команды. Но противник не спешил появляться.
Итак, весь мой план строился на жажде «правоверных ваххабитов» вознести молитву Аллаху еще до восхода солнца. Я очень надеялся, что они все выйдут из своих нор. Эта надежда строилась на одном крайне неустойчивом, но очень жизненном посыле: я сомневался, что здесь, на базе, собрались одни праведники, а грешники, как известно, молятся гораздо неистовее и чаще.
Вот только жаль, я не помнил, в какую сторону обращаются лицом молящиеся. Поэтому выбирал для своих парней позицию, с которой просто-напросто открывался вид на всю территорию базы. Оставалось только ждать. Я лег, поудобнее пристроил автомат и тоже начал молиться. Вот только кому?
…Они вышли все семеро, почти одновременно, как взвод солдат на утреннюю пробежку. Я продолжал ждать. Ни малейшей суеты, все степенно. Коврики, как положено. Не люди – мишени, как в тире. Никаких завываний муллы, лишь негромкое бормотание. Я ждал. Молившиеся склонились в поклоне.
– Огонь!
Плюхнули выстрелы, щелкнули затворы. Три пули нашли свои цели, одна прошла мимо. Из четверых оставшихся в живых «чехов» двое даже не поняли, что произошло, еще один настороженно вскинул голову, один успел подняться. Повторный залп повалил его на землю. На несколько секунд возникла напряженная тишина, затем крайний из уже считавшихся убитыми бандитов вскочил на ноги и, держась за бок, метнулся к оставшемуся за его спиной жилищу. «Огонь! Огонь!» – требовательно закричал Тарасов, хотя мои бойцы и без того не прекращали стрелять в убегающего, но то ли торопились, то ли плохо целились, то ли тому необыкновенно везло – пули пролетали мимо. Сухие щелчки выстрелов, казалось, разносились по всему лесу. Не имеющий возможности применить собственное оружие, фешник, встав на колено, лишь нервно дергал своим «АКС» из стороны в сторону, но благоразумно не спешил сотрясать воздух громом его выстрелов. Меж тем, кубарем преодолев последние метры поляны, раненый «чех» скрылся за дверью подземного убежища.
– …С-с-сука, – матюгнулся раздосадованный подполковник и, рывком вырвавшись из занимаемого окопа, бросился вперед. – Ты прикрываешь! – донеслась до меня его просьба-приказ.
– Наблюдать! – в свою очередь рявкнул я и двинул следом за вбежавшим на территорию базы Тарасовым. Переадресовывать команду кому-то из бойцов времени не было.
Десяток шагов настороженно озираясь по сторонам, короткая перебежка. В его руках вновь все тот же «КЯ», автомат в положении «за спину». Впереди хорошо замаскированная, но слегка приоткрытая дверь в подземное убежище. Еще несколько шагов – и подполковник скрылся в черноте входа. Два едва слышимых выстрела. Секунда ожидания. Я уже готов кинуться следом, но из открытой двери пулей вылетает слегка взъерошенный Виктор; озираясь по сторонам, он заталкивает за пазуху какой-то невидимый мне предмет.
– Едва не подставился, – выдохнул он, и я понял, что один из выстрелов был не его. – Сидел сбоку, сучара, со свету не увидел. Вот, – он ткнул пальцем в разодравшую разгрузку полосу. Пуля прошла по поверхности магазинов, не причинив большого вреда ни им, ни их хозяину.
– Все? – Сейчас меня интересовало только это.
– Да. Едва успел. – Ответ лаконичен, но не без эмоций.
– Надо уходить!
Если цель, определенная фешнику, достигнута (собрать трофеи и сфотографировать трупы минутное дело – Кудинов с Гаврилюком, озадаченные еще с вечера, уже почти – все сделали: щелкнули убитых и вытащили из спального помещения «чеховское» оружие), то оставаться здесь не имело смысла. Разве что отойти назад и нахлобучить заодно и вторую базу? Но едва ли фешник на это пойдет. Неведомая мне цель им достигнута. Пусть решает сам. У меня же после столь успешного захвата базы в груди невольно бурлил огонь азарта, а азарт, общеизвестно, – не самый лучший советчик в любом рисковом деле.
– Готовим подрыв! – Ну вот, кто бы сомневался! Раз набрали такое количество взрывчатки, то уж наверняка не для того, чтобы вернуться с ним в ПВД. Вот только зачем ему потребовалось разворотить именно это помещение? Хотя мне-то какое дело… – Тротил туда, – он кивнул в сторону распахнутой настежь двери, – и уходим. Только сейчас, вспомнив, я включил радиостанцию и прижал микрофон к щеке.
– Первый, тротил ко мне! – Радиостанция захрипела ответными звуками. – Всем приготовиться к отходу. Как поняли, прием?
Короткие доклады, все вняли, все прониклись, все готовятся. Я представил, как мои бойцы спешно сворачивают коврики, приторачивают их к рюкзакам и раздумывают над тем, кому брать оружие и шмотье ушедших.
– Вон туда! – Я кивнул притащившему взрывчатку Вячину в сторону распахнутой двери.
– Отставить! – шагнувший наперерез подполковник загородил ему дорогу. Боец встал и вопросительно взглянул в мою сторону. Я махнул рукой: «Стой».
– Я сам! – заверил фешник.
Он не доверял нам проведение «инженерных работ» или не желал, чтобы мы заглядывали в готовящееся к подрыву помещение? Да что же там есть такое, что не должны видеть ничьи глаза?
– На ВЗД? – предложил я, впрочем, без особого энтузиазма; и точно, Виктор отрицательно покачал головой.
– На замедленный взрыв нет времени. ЭДПР, линию, подрывную машинку.
Подтянувшийся вслед за Вячиным и теперь стоявший неподалеку Прищепа (на вершине хребта для нашего прикрытия остался один Калинин) тут же вынимал требуемое и подавал излишне нервно озирающемуся по сторонам Тарасову.
– Отводи людей! – Он рассовал в карманы полученное от Прищепы, подхватил весь высыпанный на полиэтиленовую пленку тротил и поспешил в «чеховское» подземное убежище.
Я махнул рукой, отсылая прикрывавшего нас Прищепу и остальных разведчиков в укрытие, сам же остался стоять, наблюдая, как Тарасов, спустившись в помещение и провозившись там не менее минуты, выбрался наружу и спешно разматывая провод, засеменил к ближайшему окопу. Я прыгнул за ним следом, и почти тотчас Виктор ударил по кнопке подрывной машинки.
Похоже, в «избушке» оказалось много взрывчатки и без наших десяти килограммов. Крыша будто вспенилась, дверь с грохотом вылетела и улетела под обрыв. Из разверзшегося чрева убежища вылезло черное дымовое облако. Крыша окончательно рухнула. Ну, теперь уж точно как в том анекдоте: «Ну, кто еще не понял, что я к бабе иду?» Если до сих пор у меня и были какие-то иллюзии относительно скрытности наших действий, то тут они полностью рассеялись. А жаль – я ведь смел надеяться, что недолгая бесшумная стрельба и два пистолетных выстрела могли пройти мимо ушей находящегося в округе противника, но теперь таких надежд не было. Теперь уж точно кто-нибудь, да заглянет на огонек – по наши души. Судя по всему, этого опасался и наш спутник.
– Уходим, уходим, живее! – Вскочив на ноги, заторопился он, и я снова прижал к щеке микрофон радиостанции.
– Четвертый, третий, второй, отход! Всем отход! – дважды повторил я.
– Отход! – покидая свои позиции, командовали командиры троек.
«Отход!» – разносило эхо отзвуки прогремевшего взрыва.
«Отход!» – стучало в моих висках. Рывком выбравшись из окопа и отступая с открытого пространства, я, настороженно оглядываясь по сторонам, пятился к ближайшим деревьям.
Мы уже начали спуск с хребта, когда микрофон моих наушников ожил. Докладывал Довыденко, всю ночь со своей тройкой (я еще вечером, кроме ранее определенного Юдина, «передал» ему во временное распоряжение радиста Гришина и пулеметчика рядового Чаврина) проведший на соседнем хребте, он прикрывал основную часть группы с тыла и заодно приглядывал за соседней базой.
– Командир, на базе «один» движуха… Наблюдаю движуху. Мать моя… да сколько же их повыперло? – Последнюю фразу Эдик говорил для себя, похоже, забыл отключить связь.
– Сколько? – Мне нужна была цифра.
– Почти полторы сотни, – отвечая за бойца, Тарасов вынул из разгрузки и показал мне до сих пор не замеченный никем сотовый телефон. – SMS-сообщение.
Так вот каким образом к нему поступала информация! А я-то… хотя о чем-то подобном подозрения были. Черт…
– Четвертый, начать отход, всем начать отход! Двигаться в нашем направлении. В темпе! Как поняли, прием? – последовала секундная пауза, затем короткое подтверждение принятого.
Так вот каким образом к нему поступала информация! А я-то… хотя о чем-то подобном подозрения были. Черт…
– Четвертый, начать отход, всем начать отход! Двигаться в нашем направлении. В темпе! Как поняли, прием? – последовала секундная пауза, затем короткое подтверждение принятого.
И опять мои мысли вернулись к фешеру. Он знал, он все знал и потому торопил весь вчерашний день. А успокоился, лишь когда понял: «чехи» пришли на базу и отрыва по-любому не получалось. А мне все это он сказать не мог? Мог, но не сказал. Вот гад!
– Надо было оттянуть бойцов. Поставить на взрыватель замедленного действия и уходить!
– Я не мог рисковать! – Это прозвучало почти как оправдание, но… Он не мог рисковать… Черт, а рисковать моими пацанами? Это как? Это можно? Можно, да?! Но все это я сказал молча, одним лишь взглядом, и, как бы подводя черту, подумал: «Ладно, проехали. Надо делать ноги…»
– Живее, орлы, живее…
Наверное, я зря их торопил. Почти спустившийся Гаврилюк как-то неосторожно переступил, ноги соскользнули, он не удержался за веревку и полетел вниз по склону. Там и оставалось-то метра три – сущая ерунда, но по невольно вырвавшемуся, хотя и приглушенному, мату понял: приземление оказалось неудачным.
– Сучья мать! Виктор, спускайся! – побрехать с фешником можно будет и позже. Если повезет.
– Есть, командир! – Ни тени игры, ни капли иронии. Он сделал свое дело и теперь был готов полностью играть по моим правилам. Кожаные перчатки обхватили веревку, и подполковник заскользил вниз.
– Ты следующий! – я ткнул пальцем в присевшего у обрыва Вячина, тот кивнул и, проводив взглядом ускользнувшего за пределы видимости Тарасова, слегка захрипевшим голосом уточнил:
– Веревку забирать будем?
– Хрен с ней! – По провисшему на мгновение фалу я понял: фешник уже спустился. – Давай, Коля, давай, не стой! Вперед!
На хребте грянул взрыв, следом затрещали выстрелы. Похоже, тройка Довыденко все же не успела отойти и ввязалась в бой.
– Четвертый! – дождавшись, когда стрельба на мгновение стихнет, я назвал позывной Эдика. – Что там у вас?
– Да тут… боку… пятеро. Хорошо, «монку» не сняли… Мы чуток подождали… Оружие собрать?
– Кончай базар! Какое, на хрен, оружие, отходи!
Мальчишки, черт! Теперь точно вцепятся. Подождали чуток… Трофеи… О господи! Герои… Потенциальные… Как бы свое бросать не пришлось!
– Отходим, командир!
– Живее, ждем вас! – не слыша выстрелов, уже более спокойно ответил я и начал спуск к подножию хребта.
Все оказалось хуже, чем я думал: – Гаврилюк, прислонившись спиной к небольшому, росшему тут же, у подножия, деревцу, сидел на земле и, поджав под себя ногу, болезненно морщился.
– Перелом? – предположил я сразу самое худшее.
– Вряд ли. – Присевший на корточках рядом со снайпером Тарасов отрицательно качнул головой. – Скорее связки порваны.
– Блин… – Слова у меня если и были, то только матерные. Хрен редьки не слаще! Бл… – повторил я, и тут же повернувшись лицом к распластавшемуся неподалеку Прищепе: – Хватаете Гаврилюка – и отход. В темпе!
– А рюкзаки, а оружие? – От моих слов он, кажется, даже немного растерялся. – А вы?
– Догоним, – отмахнулся я от него, как от назойливой мухи. – Уходите, Сашка, уходите!
– Вячин, Калинин – берите Гаврилюка! За мной!
Поняв, что мешкать не стоит, Прищепа говорил короткими рублеными фразами. Остальные, видимо, тоже осознав, что матюги группника вовсе не случайны, быстро сорвались со своих мест и, подхватив сразу же застонавшего снайпера, поспешили вслед за удаляющимся Александром. Когда рядом мелькнуло перекошенное болью лицо Гаврилюка, мне подумалось, что стоило бы сделать ему укол промедола, но его уже тащили, и останавливать их попросту не было времени. Замыкал цепочку уходивших рядовой Кудинов. В его огромных лапищах короткая машинка «ВСС» казалась игрушкой.
– Догоняй! – Я показал фешеру на постепенно удаляющиеся фигуры.
– Рюкзак заберу! – не двигаясь с места, ответил он и, уже не таясь, полез в кармашек за своим драгоценным сотовым.
– Забери! – Смысла спорить не было. Взяв рюкзак, он мог встать в любую тройку, но я хотел предложить ему нечто другое. – Виктор, твоя задача выполнена…
Он кивнул. Но чтобы продолжить, мне его подтверждение не требовалось.
– …и если то, за чем мы шли, действительно столь важно…
– …действительно важно. Даже слишком… – Мы говорили одновременно.
– …то уходи.
– …нет…
– …мы прикроем…
– …я с вами, – твердо заявил подполковник, и я понял, он не уйдет, хотя понимает – в одиночку выбраться из этой передряги ему будет легче. Этот не заблудится. Что-что, а опыта ему не занимать.
– У нас «трехсотый». – Мой Гаврилюк практически ничем не отличался от раненого.
– Я в курсе.
– Если они нас станут преследовать, мы не сможем оторваться.
– Знаю.
– Их чересчур много. – И снова в знак подтверждения, что все понимает, он кивнул.
– Не знаю, что там у тебя, но ты сам говорил, что…
– Не надо… Это я привел вас сюда…
– Что толку, если ты погибнешь вместе с нами?
– …и я вас выведу…
– …уходи…
– Я остаюсь. – Он был непреклонен.
– Как хочешь! – Я смирился, настаивать и дальше не имело смысла. Что ж, может быть, нам еще повезет. Может быть, «чехи» вообще откажутся от преследования…
– Они нас не отпустят. – Он словно прочитал мои мысли.
– Я вызываю артуху.
– Нет! – Я почувствовал исходящую от его слов горечь.
– Почему? – Я требовал ответа. Чтобы лишить себя огневого прикрытия, одного «нет» мне было мало.
– Есть вероятность… есть большая вероятность, что она ударит по нам…
– Почему? – Нельзя сказать, что слова Тарасова явились для меня такой уж неожиданностью. Подспудно нечто подобное я и ждал.
– Не все хотят, чтобы это… – подполковник похлопал себя по груди, – дошло по предназначению.
– Как вы задолбали! – Я возмущенно дернул подбородком. – Когда же вы там разберетесь? – Я не имел в виду сидящего рядом Тарасова, кем бы он на самом деле ни был; я даже не к нему обращался. Копившееся годами негодование на власть предержащую готовилось вырваться наружу. – Враги, кругом враги! – говоря это, я, наверное, весьма горько улыбался, в душе возникла злость и одновременно какая-то детская беспомощность. – Чертовы уроды… Впрямь враги…
– Возможно, чуть позже я расскажу все, но не сейчас… – Подумав о том, «откуда у фешника такое столь внезапно появившееся желание излить душу», я вдруг понял, что подполковник смертельно устал. Устал играть в не им начатую игру. – Тем, кто меня послал, недостаточно знать, что пакет был у меня в руках. – Зачем он мне это говорит? – Да, в случае возникновения какой-либо опасности я обязан его уничтожить. Но чтобы мое задание было выполнено полностью, документы необходимо доставить в целости и сохранности.
– Значит, те, другие… они могут подать команду на нашу ликвидацию только потому, что…
– Да, именно потому, что документы у меня. Я уничтожу пакет, как только возникнет опасность его захвата боевиками или… – Он сделал акцентирующую паузу. – Возникнет прямая угроза моей жизни, жизни всей группы и, как следствие, утеря контроля над находящимися в нем документами. Самое смешное, если о возможности утери пакета и возврата его боевикам станет известно моему начальству, то самое меньшее, что нас ждет, – это встреча с «Точкой». Поэтому…
Он говорил несколько путано и одновременно излишне подробно, но общий смысл сказанного был очевиден.
– Черт! – не ко времени у меня вырвалось упоминание нечистого. – Но хотя бы после погрузки в машины нас оставят в покое?
– Вряд ли.
– Тогда как же…
– Нас, возможно, даже встретят, но будут искать одного меня. Вы им ни к чему. Я уйду, но позже.
– Значит, «враги» напали на след?
– Да. – Подполковник демонстративно повертел в руках свой телефон. – Они уже прибыли к вам в отряд.
– Ясно.
Ну, вот, теперь и он тоже в курсе. Мне даже ничего говорить не пришлось. Я вздохнул и говорить ничего не стал – на открытую площадку начали выходить бойцы основной части группы…
Хаваджи Мирзоев
Хаваджи буквально обезумел от обуревающей его злости. Лично он не видел за собой вины в том, что русские так легко захватили соседнюю базу. Захватили и ушли, забрав какие-то важные документы. Документы, столь тщательно охраняемые, что даже он, Хаваджи Мирзоев, не знал об их существовании. Так что вины за случившееся он за собой не чувствовал. Тем более что едва утренняя молитва оказалась прервана взрывом, он тут же вооружил своих людей и отдал команду на выдвижение. Сработавшая мина и последовавшие вслед за этим выстрелы развеяли все сомнения – здесь русские. Естественная жажда мести гнала его людей вперед, но Мирзоев как опытный командир не спешил ввязываться в драку. Теперь, понеся первые потери и не зная количества противостоявшего ему противника, Хаваджи двигался вперед со всей возможной осторожностью. Кто знал, не ждала ли его заранее расставленная ловушка? Когда же отрядным следопытам удалось выяснить, что в окрестностях находится всего одна спецназовская группа, он приободрился и тоже воспылал жаждой отмщения за своих моджахедов. Не охладил его пыла и растерянный вид вернувшихся с базы Мухтара и Хамида, высланных на нее тотчас по прошествии взрыва. Они-то и доложили о полном уничтожении находившегося на ней охранения и взорванном командирском блиндаже. Наоборот, Хаваджи охватил еще больший азарт. Десяток самых сильных воинов был выслан вперед, чтобы догнать и связать боем поспешно уходящих спецов; остальные спешно готовились к погоне.