Ей было интересно, как видят и изображают русских зарубежные писатели.
Каждый такой опыт показывал, что о достоверности говорить не приходится.
Даже писатели-эмигранты, много лет прожившие в России, не могли избежать огрехов при изображении сегодняшней российской действительности. А уж о таких авторах, как Мартин Круз Смит, написавший знаменитый бестселлер «Парк Горького», и говорить нечего. Настя соскучилась уже на сороковой странице, мужественно домучив книгу почти до конца, но все-таки не дочитала, не сумев справиться с раздражением от явных глупостей и нелепостей в описании московской жизни. Потом она добросовестно пыталась прочесть «Полярную звезду» и «Красную площадь» того же Круза Смита, и снова потерпела неудачу. Книги были откровенно плохие, и ей оставалось только удивляться, почему за рубежом они стали бестселлерами.
Но с Бризаком все было иначе. Конечно, думала Настя, он не Сидни Шелдон и не Кен Фоллет, но детали у него удивительно правдивы. Кажется, будто он прожил в России всю жизнь, что он и сейчас здесь. Ее поражало, с какой точностью он называет цены на те или иные товары или услуги, даже когда события в его книгах происходят в последние два-три года. Но это ладно, цены каждую неделю печатаются в некоторых газетах, и при желании их можно получить и выудить всю необходимую информацию. Однако в произведениях Бризака были и другие детали, о которых в газетах не прочтешь, о них можно только знать из собственного опыта, много лет работая бок о бок со следователями, сыщиками, прокурорами и судьями, ежедневно общаясь с продавцами в магазинах и с бабками в очередях, а заодно и отсидев порядочный срок в исправительно-трудовой колонии, о чем наглядно свидетельствовал один из последних романов писателя, названный им «Грустное возвращение». И в Насте крепла уверенность, что Жан-Поль Бризак – русский эмигрант. Что же касается изящного французского языка, которым были написаны его книги, то у него могли быть переводчики и редакторы. А прячется он от журналистов и фотографов, чтобы не разрушать легенду о французе-беллетристе. А может быть, он скрывается от правосудия…
– Виктор Алексеевич, нам нужно выяснить, бывал ли Бризак в России. Я хочу понять, откуда в его голове появился этот злосчастный скрипичный ключ салатного цвета. Если мы с вами не верим в потусторонние силы и ясновидение, то остается единственное объяснение: Вика Еремина и Жан-Поль Бризак были свидетелями одного и того же события, в котором фигурировала странная картинка. Впоследствии эта картинка снилась Ереминой, превратившись в навязчивый кошмар, а Бризак, не столь впечатлительный, включил ее в свой творческий арсенал.
Гордеев задумчиво грыз дужку очков, слушая Настю. Он выглядел еще хуже, чем несколько дней назад, но в его взгляде больше не было вопроса.
«Он уже знает», – поняла Настя. Да, полковник Гордеев уже знал или почти знал, кто из его сотрудников оказывает услуги преступникам. Он только не знал, что ему теперь делать, как совместить служебный долг с человеческими чувствами.
– Другого объяснения быть не может? – наконец спросил он.
– Наверное, может быть и другое. Только я его еще не придумала. Это – пока единственное.
– Хорошо, я свяжусь с ОВИРом. Но что мы будем делать, если Жан-Поль Бризак – это псевдоним, а в паспорте у него совсем другое имя? Ты об этом подумала?
– Я пытаюсь через своего знакомого выяснить, не знают ли этого Бризака в журналистских кругах. Может быть, им что-нибудь известно насчет псевдонима и настоящего имени.
– Что за знакомый? – нахмурился Гордеев.
– Геннадий Гриневич, работает в театре помощником режиссера.
– Ты давно его знаешь? – продолжал допытываться полковник.
– С детства. Да что с вами, Виктор Алексеевич? – вырвалось у Насти. – Нельзя же весь мир подозревать. Так и с ума сойти недолго.
– Вот тут ты права. Иногда я думаю, что и вправду сошел с ума, – горько усмехнулся Гордеев. – Ладно, Стасенька, работай. И еще раз прошу тебя, девочка, держи свои умозаключения при себе. Не делись ими ни с кем, только, может быть, с Чернышевым, и только в крайнем случае. Ты поняла?
– Мне очень трудно, Виктор Алексеевич, – тихо сказала Настя. – Вы меня поставили в такие условия, когда я раздаю поручения направо и налево, как большой босс, а ребята при мне выполняют роль шестерок. Они обижаются, и я их понимаю. Да и не по мне такая роль, я по натуре не лидер.
– Терпи, Стасенька. – Впервые за много дней голос начальника смягчился и потеплел. – Терпи. Так надо для дела. Вспомни свою Лебедеву.
Да, Лариса Лебедева была первой и, несомненно, удачной ролью Насти Каменской. Уверенная в себе, напористая красотка шантажистка сумела убедительно сыграть и выманить из норы наемного убийцу Галла, работавшего по заказам представителей высшего эшелона. Таких, как Галл, было в стране совсем немного, по пальцам перечесть, это были высокооплачиваемые убийцы высшего класса, по результатам работы которых уголовные дела никогда и не возбуждались, потому что все сходило за несчастный случай, катастрофу, естественную смерть или самоубийство. Собственно, задачей шантажистки было испугать того, кто мог вызвать киллера-профессионала в Москву, причем сделать это так, чтобы заказчик непременно решился на убийство и в то же время вызвал именно Галла, а не кого-нибудь другого.
Команда под руководством Колобка-Гордеева играла практически вслепую, на ощупь, делая осторожные шаги и совершенно не понимая, в правильном ли направлении они двигаются. Единственным признаком того, что они все делают правильно, могла быть только попытка Галла убить Ларису Лебедеву, то есть Настю. И Каменская провела неделю в пустой чужой квартире, прислушиваясь к шорохам на лестнице, терпеливо ожидая прихода человека, который должен будет ее убить. А когда Галл явился убивать ее, Настя-Лебедева провела с ним наедине целую долгую ночь, пытаясь понять, что же он задумал. И не просто понять, но и заставить его сказать о своих планах вслух. Все разговоры в квартире прослушивались людьми Гордеева, но подозрительный Галл такую возможность учел и жестко предупредил шантажистку, что если она работает на милицию и посмеет сказать вслух что-нибудь для него, Галла, опасное, то жить ей после этого останется секунд десять – пятнадцать, не больше, и не спасет ее ничто и никто, даже если в соседней квартире находится милицейская группа захвата. Группа захвата в соседней квартире действительно была, но Настя отнеслась к предупреждению убийцы достаточно серьезно, и даже когда сообразила, что именно он задумал и как собирается действовать дальше, не посмела нарушить запрет и проинформировать тех, кто сидел в машине прослушивания, о ближайших планах преступника. Вместо этого она придумала остроумный, но совершенно безнадежный трюк, который мог сработать только при невероятном совпадении множества обстоятельств: нужно было, чтобы те, кто сидел в машине и слушал ее разговоры с Галлом, хорошо знали лично ее, Настю, знали, что в юности она всерьез занималась математикой, знали, что есть в ее жизни доктор наук Алексей Михайлович Чистяков, знали номер его телефона и не постеснялись бы позвонить ему в четыре часа утра. Но самое главное – они должны были услышать в ее словах некоторое несоответствие, нехарактерные для нее слова и обороты, вычленить их из массы других слов и именно их передать Чистякову. Трюк был действительно совершенно безнадежный, но ничего другого Настя в тот момент придумать не могла, потому что Галл был по-настоящему умным и опасным убийцей, и шутки с ним шутить было глупо и неосмотрительно. Ранним утром Галл повез ее за город, и Настя ехала с ним в пустой электричке, чувствуя себя овцой, которую ведут на заклание, так и не зная, удался ее план или нет. Галл привел ее на дачу к заказчику, и там-то Настя и познакомилась с Андреем Чернышевым и его удивительным псом Кириллом, который непринужденно и изящно увел ее подальше от поджидавшей Галла засады. Операция тогда завершилась успешно.
И только один Леша Чистяков знал, сколько здоровья ей это стоило, как долго она потом сидела на таблетках, полностью потеряв сон и аппетит, скатываясь на грань обморока при каждом резком звуке и начиная плакать по малейшему пустяку.
– Виктор Алексеевич, – осторожно сказала она. – Вы… уже знаете?
Гордеев устало посмотрел на нее и ничего не ответил. Только махнул рукой.
Арсен впился немигающим взглядом в своего собеседника.
– Почему вы сразу не сказали мне про Бризака? – зло спросил он.
– Я не думал… Надеялся, что до этого не дойдет, – промямлил тот.
– Вы не думали, – ехидно передразнил Арсен. – Зато она подумала. Что теперь прикажете делать? Эта девчонка намного опаснее, чем вы предполагаете, я это и раньше знал. Если бы вовремя сказали мне о Бризаке, я бы принял меры. Во всяком случае, ни в какую Италию она бы не уехала.
– Но вы меня уверяли, что около нее все время находится ваш человек. Что же он недосмотрел?
– Не спихивайте с больной головы на здоровую, – поморщился Арсен.
– Мне с самого начала надо было связываться не с вами, а с теми, у кого есть выход на следователей. Ваши люди недосмотрели, а я плачу вам такие деньги, – раздраженно бросил собеседник Арсена.
– Мои люди делают все возможное, но нельзя же повесить замок Каменской на мозги. Поймите же, наконец, простую вещь: работая на опережение, мы можем предотвращать поступление опасной для нас информации. А ваша скрытность привела к тому, что информацию эта девица уже получила, и теперь нам приходится выходить непосредственно на нее, чтобы попытаться запретить ей думать. А это, дорогой мой, очень рискованно и далеко не всегда эффективно. И стоить это будет дороже.
– Вы хотите меня разорить?
– Помилуй Бог! – всплеснул руками пожилой человек. – Я готов хоть сейчас прекратить работу. В вашем деле у меня нет своего интереса, я всего лишь посредник. Не хотите платить – не надо, мои люди немедленно прекращают вмешиваться в ваше дело и переключаются на другую работу. Заказов у нас, знаете ли, достаточно, чтобы не умереть с голоду. Так что вы решили?
– Господи, как будто я могу решить что-то другое! – в отчаянии прошептал человек, на котором сегодня был надет не изысканный английский костюм, а брюки и толстый лыжный свитер: он приехал на встречу с Арсеном прямо с дачи. – Конечно, я заплачу, только спасите меня.
Сидя в своем кабинете, Настя уныло смотрела в окно, за которым теплый слякотный декабрь упорно мешал городу выглядеть по-зимнему красиво и по-предновогоднему празднично. Стажер Мещеринов все еще сидел в архиве.
Видно, испугался страшных рассказов про сложности изучения уголовных дел и выполнял задание с чрезмерной тщательностью.
Разглядывая автомобили, припаркованные перед ажурной оградой, она обратила внимание на новенький красный «БМВ», которого раньше никогда не замечала. Тупо уставившись в сверкающее красное пятно на фоне грязной серой улицы, она продолжала размышлять о деле Ереминой и о том, как ей вести себя с коллегами.
– О чем задумалась, мыслительница? – раздался голос Юры Короткова, того самого, который ютился всей семьей вместе с парализованной тещей в крохотной квартирке и терпеливо ждал, когда вырастут дети и можно будет вступить в новый брак.
– Да так, ни о чем, – улыбнулась Настя. – Вот увидела на улице новенький «БМВ» и раздумываю, кто же это прикатил на такой роскошной тачке в нашу богадельню.
– А ты разве не знаешь? – удивился Юра. – Это наш Лесников. Купил недавно новую машину.
– Да что ты? – Теперь пришел ее черед удивляться. – Это с нашей-то зарплаты?
Коротков пожал плечами.
– Любишь ты чужие доходы считать, Аська, – неодобрительно сказал он.
– У Игоря, между прочим, вполне состоятельные родители, а жена – классный модельер, работает у самого Зайцева и зарабатывает соответственно.
Это ты у нас девушка самостоятельная и рассчитываешь только на свой бюджет, а все остальные – люди семейные, мало ли какие деньги у них водятся.
Дверь снова открылась, на пороге возник Игорь Лесников.
– Я тебя, Коротков, по всем кабинетам обыскался, а ты, оказывается, у Анастасии торчишь, – укоризненно сказал он.
– О, легок на помине! – расхохотался Юра. – А мы как раз твою машину обсуждаем.
Игорь, казалось, пропустил реплику мимо ушей.
– Я тебя в последнее время редко вижу, – обратился он к Насте. – Раньше, бывало, целыми днями в кабинете сидишь, а теперь все бегаешь где-то. Это из-за Ереминой?
Настя молча кивнула, опасаясь, как бы не пришлось вдаваться в подробности.
– Ну и как, успешно? Откопала что-нибудь?
– Практически ничего. Глухое дело. Потянем еще до третьего января, пока два месяца не истекут, а там Ольшанский дело приостановит, и кончатся мои мучения. Надоело бегать, я сидячую работу больше люблю.
– Ну, это известно, – усмехнулся Лесников. – О твоей лени легенды ходят. По-моему, ты всех нас дуришь, Анастасия.
– Ты о чем? – Настя округлила глаза, стараясь справиться с внезапным противным холодом в желудке.
– О том, что ты на работе французские романы читаешь, вместо того, чтобы делом заниматься. Что, будешь отрицать? Я к тебе за последние дни как ни загляну – все время у тебя на столе книжечки в ярких обложечках с латинскими буковками. Только не надо мне рассказывать, что это нужно для раскрытия убийства Ереминой, я все равно тебе не поверю. А ты, Коротков?
– Что – я? – недоуменно спросил Юра.
– Поверишь, что чтение французских романов помогает в сыщицкой работе?
– Да кто его знает. Аське, может, и помогает. У нее голова непонятно как устроена.
Снова открылась дверь, на этот раз зашел Володя Ларцев.
– Вот я вас и застукал! Сыщика ноги кормят, а вы тут посиделки устроили у Аськи под крылышком.
– А ты сам-то где, в бегах, что ли? – отпарировал Лесников. – Под то же самое крылышко и примчался.
– Я по делу. Ася, у тебя какой размер обуви?
– Тридцать седьмой, а что? – растерялась она от неожиданности.
– Здорово! – обрадовался Ларцев. – А лыжные ботинки у тебя есть?
– Да у меня их сроду не было. Надо иметь больное воображение, чтобы представить меня на лыжах.
– Ах ты, жалость какая! – огорчился тот. – У Надюшки на уроках физкультуры лыжная подготовка начинается, а у нее ботинок нет. Прошлогодние малы, а покупать на один год – дорого. Они стоят черт знает сколько, а к следующему году опять малы будут. Она же растет. Обидно, – вздохнул он, – думал у тебя одолжить, но не повезло. Ничего не попишешь. Кстати, Ася, как тебе с Костей работается?
– С Ольшанским? Нормально.
– Не давит он на тебя?
– Нет, не замечала.
– Ты знаешь, он иногда бывает грубоват…
– Вот это я как раз заметила. Он что, жаловался на меня?
– Ну что ты, он очень доволен твоей работой. Чем это ты его так расположила к себе?
– Неземной красотой, – отшутилась Настя, начиная нервничать.
Каждый из них так или иначе пытался вывести разговор на дело Ереминой. Что это, обычный интерес к тому, как идут дела у их коллеги, или что-то другое? И у кого из них? Или у всех сразу? «О Господи, – взмолилась она про себя. – Хоть бы они ушли и оставили меня в покое. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь из моих ребят сейчас позвонил».
К счастью, когда объявился Андрей Чернышев, в кабинете снова стало пусто. По его лицу Настя поняла, что он чем-то сильно разозлен.
– Кофе хочешь? – предложила она.
– Не хочу. Послушай, Каменская, ты, может быть, гениальный сыщик, но зачем ты делаешь из меня идиота? Ты что, всерьез считаешь, что ты одна умная, а у нас у всех по полторы извилины в голове?
Настя замерла от недоброго предчувствия, но постаралась сохранить спокойствие.
– Что случилось, Андрюша?
– Что случилось? А то, что ты странно себя ведешь. Да, ты в нашей группе старшая, тебя Гордеев назначил, но это не означает, что имеешь право скрывать от нас, в частности от меня, информацию.
– Я тебя не понимаю, – хладнокровно ответила она, чувствуя, как начинают дрожать руки. Ведь говорила же она Гордееву, что не может работать так, как он того требует.
– Почему ты не сказала мне, что Олег изъял у вдовы Косаря записную книжку? Представь себе мое положение, когда я спрашиваю у нее про записную книжку мужа, а она мне говорит, что высокий светловолосый молодой человек с Петровки ее забрал. Получается, у нас правая рука не знает, что делает левая. Женщина, естественно, тут же замкнулась, никакого разговора у нас не получилось. Видно, заподозрила, что я ее обманываю и мы с молодым человеком вовсе не в одной команде. Как прикажешь это понимать?
– Я не знаю ни о какой записной книжке, – медленно ответила Настя. – Олег мне ничего не отдавал.
– Честно? – недоверчиво спросил Андрей.
– Честное слово. Андрюша, я не первый день в розыске работаю. Поверь мне, я бы никогда тебя не подставила, да еще так по-глупому.
– Вот дурак! – в сердцах воскликнул он.
– Ты о ком?
– Да о стажере твоем, о ком же еще. Наверняка решил заняться самодеятельностью и самостоятельно поработать с людьми, указанными в этой книжке. Живое дело ему подавай!
Недаром он так ныл, в архив ехать не хотел, Пинкертон сопливый. Пусть только появится – башку ему отверну.
– Тише, тише, успокойся, башку я ему сама отверну. Вообще-то пора бы ему появиться, засиделся он в архиве.
– Вот помяни мое слово, – возбужденно продолжал Чернышев. – Ни в каком архиве он не сидит, а бегает по связям Косаря. Хочешь пари?
Настя молча сняла телефонную трубку и позвонила в архив.
– Как ни странно, ты проиграл, – сказала она, поговорив с архивом. – Мещеринов сидит там. И вчера сидел.