Настя молча сняла телефонную трубку и позвонила в архив.
– Как ни странно, ты проиграл, – сказала она, поговорив с архивом. – Мещеринов сидит там. И вчера сидел.
– Поглядим еще, чего он высидит, – пробурчал Андрей, выпустив пар и понемногу успокаиваясь.
Настю грызло беспокойство. Совсем недавно, во время разговора о новой машине Игоря Лесникова, она ощутила неприятный холодок в желудке. Это означало, что в мозгу мелькнула какая-то важная мысль, но она не успела ее поймать и зафиксировать. И теперь она мысленно повторяла весь разговор с начала и до конца, надеясь, что мысль вернется. Что-то ее обеспокоило во время разговора. Что же? Что?
– Ты мне, кажется, кофе предлагала? – подал голос Чернышев.
– Сейчас сделаю.
Она принялась за кофе и, включая кипятильник, доставая чашки, ложки и сахар, восстанавливала в голове обрывки разговора с Юрой Коротковым.
«Это наш Лесников. Купил недавно новую машину…»
«У Игоря вполне состоятельные родители…» Нет, не здесь.
«Жена зарабатывает соответственно…» Соответственно чему? Кажется, это было где-то здесь. Что же он еще сказал?
«Жена – классный модельер…»
Ложка дрогнула у нее в руке, часть кофе просыпалась на стол.
– Андрюша, чем занималась мать Ереминой? Чем она на жизнь зарабатывала?
– Шила. До того, как спилась окончательно, она была неплохой портнихой. Первая-то судимость у нее была за кражу, помнишь?
– Да, ты говорил. И что?
– Она совершила кражу у своей же клиентки во время примерки, прямо в ателье. Вытащила деньги из сумочки и практически сразу же попалась. После освобождения ее обратно в ателье уже не взяли, она попробовала устроиться в другие – всюду отказ. В те времена с судимостью не больно-то брали на работу, особенно с малолетним ребенком, сама знаешь. Еремина устроилась дворником, получила служебное жилье и подрабатывала шитьем в частном порядке.
– Почему ты мне этого не рассказывал?
– А ты не спрашивала.
«Ну и зря, – подумала Настя. – Балда ты, Каменская, а проще говоря – дура, каких поискать».
Было уже около десяти вечера, когда Настя наконец пришла домой. Выйдя из лифта, она устало подошла к своей квартире и сунула ключ в замок.
Ключ не поворачивался.
Еще когда она была ребенком, отчим учил ее: не суетись, когда не понимаешь чего-нибудь, остановись и подумай, действуй медленно и аккуратно. Не суетиться, не дергаться, подумать…
Она вытащила ключ и постаралась вспомнить сегодняшнее утро. Могла ли она забыть запереть дверь? Нет, это исключено. Движение, как и многие другие, было отработано до автоматизма. Настя слегка толкнула дверь. Так и есть, открыто. Ригель замка утоплен, поэтому дверь не захлопнулась.
Странно. Сама она никогда не ставит замок «на собачку».
Она осторожно прикрыла дверь, как можно тише спустилась этажом ниже и позвонила к соседке.
Через сорок минут приехал Андрей Чернышев, ведя на поводке огромного Кирилла.
– Заходи, – сказал он псу, подведя его к Настиной квартире. – Погляди, что там такое.
Распахнув дверь, он отстегнул поводок от ошейника. Кирилл осторожно вошел в прихожую, методично обследовал кухню, комнату, постоял, прислушиваясь и принюхиваясь, под дверьми ванной и туалета, и вернулся к порогу. Обнюхал Настины ноги, потом вернулся в прихожую, покрутился там, вышел на лестничную клетку и уверенно пошел к лифту.
– Чисто, – констатировал Андрей. – Посторонних нет, но они были, в квартире есть чей-то запах, кроме твоего собственного. Будешь заходить или вызовем милицию?
– Зачем мне милиция?
– А вдруг тебя обокрали? Войдешь – следы затопчешь.
– Ты в своем уме, Андрюша? Мне что, ночевать на лестнице? Милиция приедет дай Бог часа через два, эксперта ждать будут до утра. Да что я тебе рассказываю, будто сам не знаешь. Заходим.
Они вошли в квартиру. Настя бегло осмотрела комнату.
Красть у нее и в самом деле было нечего, разве что несколько совсем новых, подаренных матерью вещей. Все остальное было не таким, чтобы привлечь внимание воров.
– Ну что? – спросил Чернышев, когда она осмотрелась. – Порядок?
Настя выдвинула ящик письменного стола, где лежала коробочка с немногочисленными золотыми украшениями – цепочкой с кулоном, парой сережек и изящным дорогим браслетом, который подарил ей Леша после того, как получил за свои разработки престижную международную премию.
– Порядок, – с облегчением вздохнула она.
– Тогда скажи мне, в какое дерьмо ты вляпалась. Если тебя не обокрали, значит, тебя хотят напугать. Есть соображения?
– Кроме дела Ереминой, я ничем не занимаюсь.
– Понятно, – протянул Андрей. – Плохи наши дела, Настасья.
– Уж куда хуже, – невесело усмехнулась она. – Знать бы только, что именно им не понравилось: история с Бризаком или то, что Олег сидит в архиве?
– Будем ждать, – пожал плечами Андрей. – Больше ничего не остается.
Должны же они объяснить, чего хотят.
Он посмотрел на часы.
– Все, голубушка, мне пора, я человек женатый и отец семейства. Кирилла оставляю тебе. Завтра в семь утра заеду и поставлю тебе новый замок. Учти, Кирюша в квартиру никого не впустит, но и тебя не выпустит, так что лучше не пытайся.
– Может, не надо Кирилла? – осторожно возразила Настя. – Я же запру дверь, замок-то не сломан.
– У них ключи есть. По-моему, они вполне убедительно тебе это продемонстрировали. Хочешь проснуться посреди ночи и увидеть рядом с собой прекрасного незнакомца? Твое легкомыслие меня иногда просто поражает. До завтра.
Андрей ласково взял Кирилла за ошейник, подвел к Насте и сказав строго: «Охранять», ушел. Настя осталась вдвоем с собакой.
Она устала и замерзла, хотелось есть, но больше всего ей хотелось согреться в горячем душе, лечь в постель и превратиться в ребенка, который живет вместе с родителями и ничего не боится…
…Свернувшись в клубочек, Настя лежала на диване, даже не раздеваясь. Сначала она хотела принять душ, но, стянув с себя свитер, ощутила такой сильный страх, что быстро надела его обратно. Ей казалось, что стоит только зайти в ванную и перестать слышать гудение лифта, как тут же в квартиру войдет он. Ее не успокаивало даже присутствие прекрасно обученной овчарки. Чтобы заглушить страх, она включила телевизор, но тут же выключила: телевизор мешал слышать шаги на лестнице. Очень скоро состояние ее стало близким к панике, она не смогла заставить себя включить кофемолку, потому что та слишком сильно гудит, и выпила растворимый кофе, который не принес ей ни бодрости, ни тепла, оставив лишь кисловатый привкус во рту. У нее все валилось из рук, даже консервный нож, так что поесть ей почти не удалось. Измученная бесплодными попытками справиться со страхом, она легла на диван и постаралась сосредоточиться. Чем день сегодняшний отличается от дня вчерашнего? Почему это случилось сегодня, а не неделю назад? Потому что неделю назад она была в Италии, а до того и речи не было ни о каком Бризаке. Архив? Но Чернышев уже был там в самом начале работы по делу, и это не вызвало у них никакой реакции. Они не трогали ее, пока шли бесконечные допросы Бориса Карташова и супругов Колобовых, они спокойно отнеслись к тому, что была изъята кассета из автосекретаря Карташова. Неужели все дело в Бризаке? Но почему? И откуда у них ключ от квартиры?
Что еще произошло сегодня? К вечеру появился Олег Мещеринов, привезя с собой подробные записи по делу Ереминой-старшей. Оказалось, она вела весьма неупорядоченный образ жизни, часто приводила в дом случайных собутыльников, которых нередко укладывала в свою постель, оставляя маленькую дочку играть на кухне в одиночестве и порой забывая вовремя ее покормить. Одного из таких вот собутыльников она и убила, зарезала кухонным ножом прямо в постели и, удовлетворенная, уснула рядом с трупом. А когда проснулась, несколько протрезвев, то с криком выбежала из квартиры, где и попала в руки добросердечных соседей и прохожих, вызвавших милицию.
Слушая стажера, Настя раздумывала, как бы ей приступить к вопросу о визите к вдове Косаря и о злосчастной записной книжке. Ссориться с Олегом не хотелось, во-первых, потому, что он ведь и пришел на стажировку для того, чтобы его учили, а не для того, чтобы получать выволочки, а во-вторых, потому, что с ним предстояло вместе работать и не стоило портить отношения. Настя решила начать с другого.
– Чем занималась Еремина? На какие деньги жила?
– Она работала дворником, – спокойно ответил Олег, заглянув в записи.
– У нее были судимости до того, как она совершила убийство?
– Да, за кражу.
– А чем Еремина занималась до первой судимости?
Мещеринов полистал блокнот.
– Я не записал. По-моему, в деле этого и не было. Разве это важно?
– Может быть, и нет. Но вы не особенно добросовестны, Олег. Эти сведения в деле есть. Вы не обижайтесь, но вам рано еще работать самостоятельно. Вместо того, чтобы учиться, задавать вопросы и получать ответы, вы стремитесь принимать решения и давать оценки. Что важно и что не важно – буду решать я, а вы мне должны принести факты. Я вместе с вами их проанализирую и наглядно покажу, как их интерпретировать и оценивать.
Хорошо?
– Хорошо, – буркнул Олег, собирая со стола бумаги.
– Какую записную книжку вы изъяли у вдовы Косаря?
Парень замер, щека его непроизвольно дернулась, едва заметный шрам над бровью налился краской. Он молчал.
– Я жду, – напомнила Настя. – Дайте ее мне. Я не собираюсь устраивать вам сцену за то, что вы скрыли это от меня. Вы совершили служебный проступок, но вы – стажер, вы еще учитесь, поэтому обойдемся без нотаций и наказаний. Просто запомните, что делать этого нельзя.
Мещеринов упорно молчал, уставившись в окно.
– В чем дело, Олег?
Настя почуяла неладное, но гнала от себя плохие мысли.
– Анастасия Павловна, я очень виноват, но… Я ее потерял, – наконец выдавил он.
– То есть как – потеряли? – севшим голосом спросила Настя. – Где?
– Не знаю. Я принес ее сюда, а вас на месте не было. Когда вы пришли, я хотел сразу вам отдать книжку, полез в карман, а ее нет. Поэтому я и не сказал ничего. Боялся, что ругать будете.
– Я и так ругаю. Что в лоб, что по лбу. Или вы надеялись, что никто не спросит, что как-нибудь обойдется?
Олег кивнул.
– Тогда запомните еще одно правило. Его не я придумала, а физики. Они говорят: «Все, что может испортиться, обязательно испортится. То, что не может испортиться, портится тоже». Применительно к нашей работе это означает, что ничего никогда не обходится и не рассасывается само собой, и ни в коем случае не следует на это рассчитывать. Любую ошибку надо пытаться исправить немедленно, вы слышите? Немедленно, чем скорее, тем лучше. Потому что каждая минута промедления чревата тем, что исправить уже ничего будет нельзя. Усвоили?
Он снова кивнул.
– Когда вы видели эту записную книжку в последний раз?
– Дома у Косаря.
– Куда вы ее положили?
– В карман куртки. А когда вы пришли, ее там уже не было.
– Куда-нибудь заходили по дороге от дома Косаря на Петровку?
– Нет.
– Куртку где-нибудь снимали?
– Только здесь, в кабинете.
– Кто-нибудь заходил в кабинет, пока меня не было?
– Заходили, конечно. Коротков, Ларцев, потом этот… красавец такой, я его фамилии не помню…
– Игорь Лесников?
– Да-да, он. Еще Коля приходил.
– Селуянов?
– Да. Еще несколько человек заходили, вас спрашивали.
– Они из нашего отдела?
– Кажется, да.
– Что значит «кажется»? Они присутствовали у Гордеева на совещаниях?
– Не помню. Я плохо лица запоминаю.
– Тренируйтесь, – Настя уже не пыталась скрыть злость. – Вы выходили из кабинета?
– Выходил, конечно, вас же очень долго не было.
– Да перестаньте вы оправдываться, лучше отвечайте на вопросы как можно точнее. Дверь запирали?
– Да… Кажется…
– Запирали или нет?
– Ну… Не всегда. Когда надолго уходил – запирал, а когда на минутку…
– Ясно. Отдайте мне ключ от кабинета. Вы – человек расхлябанный, я не могу рисковать, ожидая, пока вы возьметесь за ум. У вас есть способности, это несомненно, и вы смогли бы стать настоящим розыскником, но одних способностей недостаточно. Учитесь учиться, тогда из вас что-нибудь получится. И займитесь своим характером. Робость и трусость в сочетании с самоуверенностью – чудовищная смесь. Вы с треском вылетите из любого нормального коллектива.
Олег молча натянул куртку, вынул из кармана ключ и положил его на стол. Настя оделась, повесила на плечо необъятную спортивную сумку, с которой ходила летом и зимой, ключ, оставленный стажером, заперла в сейф.
– Не обижайтесь на меня, Олег, – сухо сказала она на прощание. – Наша работа настоящая, а не игрушечная. Может, я была излишне резка с вами, но вы это заслужили.
– Я не обижаюсь, – удрученно ответил Мещеринов…
…От телефонного звонка Настя вздрогнула. Посмотрела на часы – половина второго ночи. Неужели это они?
– Анастасия Павловна? – послышался приятный мужской голос.
– Да, я. Кто это?
– Как вы себя чувствуете? – весело поинтересовался мужчина, проигнорировав ее вопрос.
– Прекрасно. Кто вы?
– А я думаю, что вы говорите не правду, Анастасия Павловна. Вы чувствуете себя плохо. Вам страшно. Правда?
– Нет. Что вам нужно?
– Значит, правда. Так вот, Анастасия Павловна, мне пока ничего не нужно, кроме одного. Я хочу, чтобы вы подумали о том, как провели сегодняшнюю ночь.
– То есть?
– Я хочу, чтобы вы запомнили, как вам было страшно и какую незабываемую ночь вы провели в обнимку с этим страхом. Я хочу, чтобы вы поняли: сегодня вам дали попробовать только маленький глоточек, чтобы вы лишь почувствовали вкус страха. В следующий раз вы выпьете всю чашу до дна.
Вы же не хотите, чтобы с вашим отчимом приключилась беда.
– При чем здесь мой отчим? Я перестаю вас понимать.
– Вы все прекрасно понимаете, Анастасия Павловна. У вашего отчима есть машина, но он человек небогатый, и на гараж у него денег не хватило. Вы знаете, что происходит с машинами, когда они всю ночь стоят без присмотра?
– Их угоняют. Вы этим меня пугаете?
– Их не только угоняют. На них совершают преступления, которые потом приписывают владельцам машины. И владельцам приходится долго отмываться, доказывая, что их не было за рулем. Хотите устроить Леониду Петровичу такое развлечение? А еще в машины, стоящие без присмотра, подкладывают взрывные устройства. Или подрезают рулевую тягу. Или делают что-нибудь эдакое с тормозными колодками. Хотите?
– Нет. Не хочу.
– И правильно, Анастасия Павловна, – добродушно засмеялся мужчина. – Не надо этого хотеть, это дурно. Я вам пока ничем не угрожаю, но если вы поведете себя не правильно, вам придется испытать страх гораздо более сильный, чем сегодня. Сегодня вы испугались за себя. Завтра вам придется бояться за других людей, в том числе, и за своих близких. Если вы этого не знаете, то я вам скажу заранее: этот страх – куда более неприятный и совершенно непереносимый. Спокойной вам ночи, Анастасия Павловна.
Настя осторожно положила трубку на рычаг, словно она могла взорваться. Все было сказано предельно ясно и четко: работай по делу Ереминой по-старому, разрабатывай версию убийства по личным мотивам, и мы тебя не тронем. Что ж, Каменская, тебе решать. Никто с тебя не спросит, если ты забросишь линию «Бризак – архив» как бесперспективную. Тебе доверяет Колобок, тебе доверяет следователь Ольшанский, тебе доверяет Андрей Чернышев, хоть и ворчит, что ты ему не все рассказываешь, но все-таки признает за тобой первенство. Морозов? Будет только счастлив, если ты от него отстанешь. Стажер? О нем и речь не идет. Будет делать, что ему скажут. Так как же, Каменская? Отступишься или попробуешь еще поцарапаться? Страшно…
Настя приподнялась на диване и спустила ноги на холодный пол.
– Кирюша! – позвала она шепотом.
Тут же из прихожей донесся легкий шорох, еле слышно застучали когти по паркету. Овчарка неторопливо подошла и села рядом, вопросительно глядя на Настю.
– Кирюша, я боюсь, – все так же шепотом сказала Настя, словно пес мог ее понять и что-нибудь ответить. Вообще-то она была недалека от истины, Кирилл и в самом деле был собакой выдающейся. Андрей загодя присмотрел будущих родителей щенка и терпеливо ждал, когда две овчарки, обладающие уникальными данными по части слуха, чутья и сообразительности, подарят ему желанного наследника. Он пестовал, холил и обучал Кирилла, у которого в родословной было записано длинное и совершенно неудобоваримое имя, и добился того, что пес если и не понимал человеческих слов (кроме, конечно, команд), то уж интонацию чувствовал безошибочно. Впрочем, количество выполняемых команд было столь огромным, что вполне заменяло речевой контакт.
– Мне страшно, Кирюша, – повторила Настя чуть громче.
Собака занервничала, пасть приоткрылась в беззвучном рычании, глаза блеснули недобрым желтым огнем. Настя где-то читала, что при страхе, как и при других отрицательных эмоциях, почки интенсивно вырабатывают адреналин, и животные ощущают его специфический запах, моментально реагируя на испуганного человека. «Он понимает, как мне страшно», – подумала она.
– Что же нам делать? – продолжала Настя, стараясь говорить увереннее, чтобы заглушить страх. – Может, бросить все к чертовой матери и жить спокойно? Как ты думаешь, Кирюша? Леня у меня, конечно, еще молодец, пятьдесят семь лет, ничем не болеет, занимается спортом, двадцать пять лет в розыске проработал, с ним не так-то просто справиться. Но он мне не чужой, я его люблю, я к нему очень привязана, он заменил мне отца.
Разве я имею право рисковать?
Она включила верхний свет в комнате и начала медленно расхаживать взад и вперед, опустив плечи и приволакивая ноги в мягких шлепанцах. Неподвижно, как статуя, сидящий Кирилл настороженно наблюдал за ее передвижениями.
– Еще у меня есть Лешка, рассеянный растяпа, талантливый математик, но ужасно наивный и доверчивый. Его обмануть и поймать в капкан ничего не стоит. Лешка мне тоже очень дорог, я знаю его еще со школы, он был моим первым мужчиной, я чуть было не родила ему ребенка. Он мой единственный близкий друг, у меня ведь, Кирюша, нет ни одной подруги.