Взвод продвинулся уже до середины села. Потерь пока не имели. Шли не спеша. Я все время контролировал локтевую связь с соседними взводами. И вдруг между мной и Петром Марковичем упала ручная немецкая граната. Она, как парка, кувыркнулась через сеточный забор по траектории и шлепнулась прямо к нашим ногам. Но, к счастью, попала на какой-то твердый предмет, кувыркнулась и прокатилась мимо нас, никого не задев, ни меня, ни моего связного. И тут же разорвалась. Взрыв произошел в нескольких метрах от нас. Осколок рванул мой кирзовый сапог. Удара по ноге я не почувствовал и сразу понял, что, кажется, обошлось. Но сапога было жалко. Недавно выдали. Других старшина Серебряков теперь долго не даст.
— Оттуда! — крикнул мне Петр Маркович, видя, что я выдергиваю чеку своей гранаты. Он указывал на окно дома, к которому мы шли. До дома уже оставалось метра три.
Я тут же бросил в окно свою РГ-42. Она разорвалась в комнате. Полетели обломки рамы, выбитые стекла. Выждал, когда пролетит осколочный град, дал автоматную очередь. Граната, когда она разрывается в замкнутом пространстве комнаты, производит гораздо больший разрушительный эффект, чем тот же заряд, взорвавшийся в поле.
Мы вбежали в коридор. В коридоре — никого, пусто. Какой-то сломанный стул или этажерка. Перепрыгнули через нее, заглянули в комнату. Там тоже не было никого. Моя граната разорвалась перед столом. След ее взрыва я сразу увидел. Я приказал связному оставаться в коридоре и следить оттуда за двором. А сам принялся осматривать то, что лежало на столе.
На столе была разложена топографическая карта довольно большого размера. Такие я видел только в штабе батальона. Трофей — ценный. На спинках стульев и просто на стульях лежали офицерские шинели венгерской армии. На одном висела полевая офицерская сумка.
Я торопливо собрал документы, свернул карту, прихватил полевую сумку и выбежал в коридор. Со двора на всякий случай дал очередь по окнам и чердаку. Все комнаты дома осмотреть мы не успели. Побежали к шоссейной дороге. За шоссе виднелась железнодорожная насыпь, а за насыпью — камыши озера. Это было озеро Веленце. Бой сместился туда, к насыпи.
Но венгры, выбитые из домов, на насыпи не задержались. Видно, посчитали ее ненадежной позицией и отступили. Немцы бы такую позицию не бросили.
Мы вышли на железнодорожное полотно. Остановились. Подождали, когда подтянутся остальные. Вперед уходить в одиночку, даже силой взвода, было опасно.
День кончался. Снова начал накрапывать дождь. Все эти дни, отжимая мокрую одежду, я с опаской прислушивался к своему организму, не возвращается ли моя болезнь. Но малярия, похоже, ушла навсегда. Сейчас бы, под этими холодными промозглыми дождями, она бы меня добила окончательно.
Мне было приказано развернуть взвод в цепь и занять оборону в придорожном кювете. Произвел проверку личного состава и с удовлетворением обнаружил его полное наличие. Взвод вышел из боя без потерь. Ни убитых, ни раненых.
Трупов венгров мы тоже не видели. И мы, и они стреляли много, наши автоматные диски наполовину были пусты, но результатов стрельбы, похоже, не было. Петр Маркович на это только усмехнулся:
— Зато погрелись.
Только мы устроились в кювете, отрыли ячейки, насыпали брустверы, пришел командир роты старший лейтенант Макаров и приказал мне выдвигать свой автоматный взвод на северо-восточную окраину поселка, к дороге, а там, вдоль нее, двигаться цепью до села Киш-Веленце и занять оборону там.
— Окопаетесь вот в этом месте. — И он указал на карте, где окапываться взводу.
Настроение его было какое-то подавленное. Что-то он знал, но мне, взводному, не говорил. Да и расположение взводов было каким-то странным. Как будто мы пытались занять все окрестные населенные пункты. Хотя достаточных сил для этого маневра не имели.
А на севере, в стороне Будапешта, все гремело и гремело. Там работала тяжелая артиллерия и авиация.
Уже в темноте миновали поле, подошли к глубокой балке. За балкой начинались дворы Киш-Веленце. Кто у нашего автоматного взвода будет соседом, когда ставили задачу, меня не известили. Значит, никого. Левый фланг оставался открытым, и это обстоятельство не радовало. Справа виднелось озеро. Я обошел склон балки, осмотрел местность, насколько это возможно было сделать в густеющих сумерках, и приказал установить ручной пулемет так, чтобы он простреливал незанятый угол балки и участок шоссейной дороги. Огневая для этого пулемета была очень удобной и выгодной. Сержанту, командиру отделения и пулеметчику, приказал отрывать окоп под некоторым углом к дороге, чтобы держать под огнем и дорогу, и угол балки на оголенном фланге. Сержант сразу понял, что ему доверено. Он тут же расчехлил малую саперную лопату и приступил к работе.
В селе Киш-Веленце было тихо. Противник своего там присутствия ничем не обнаруживал. И мы не знали, есть там он или отошел дальше. Ротный тоже ничего не сказал. Видимо, разведки не было.
На правом фланге окапывался расчет другого пулемета. Под их обстрелом находился животноводческий комплекс: два кирпичных здания под высокими черепичными крышами. На топографической карте этот объект так и был помечен: «Животноводческий комплекс».
К утру мы врылись в землю основательно, для оборонительного боя. Я проверил наличие боеприпасов. Не хватало патронов и гранат, особенно противотанковых РПГ-43. Почти весь их запас мы израсходовали во вчерашнем бою в селе Гардонь.
От командира роты на рассвете пришел связной и передал очередной приказ: поглубже зарыться в землю. А мы к тому времени зарылись уже хорошо. Вид ротного меня озадачил, и я на всякий случай приказал взводу окапываться в полный рост. Я и сам понимал, что немцев и венгров мы сильно даванули. Севернее идут бои за Будапешт. Город, скорее всего, возьмут. Но и противник стягивает сюда силы, производит перегруппировку и рано или поздно остановится и попытается остановить нас. Может быть, вот здесь и проходит их рубеж, дальше которого они не отступят. Во всяком случае, без боя.
— У нас мало боеприпасов.
— Старший лейтенант Макаров об этом знает, — сказал связной. — Во всей роте такая картина.
— Когда подвезут?
— Подвезут, — неопределенно сказал связной. — Сразу доставим и вам.
Дождь продолжался. Солдаты накрыли окопы плащ-палатками. Вздыхали о еде.
Рассвело. Наблюдатели следили за местностью. Противник активности не проявлял. Но то, что он перед нами, мы уже поняли. Основные их позиции находились за озером Веленце. Немцы, видимо, ждали подкрепление. А венгры вообще в бой не рвались. Теперь они увидели разрушения на своей земле, поняли, чем кончаются войны, и ужаснулись.
Во второй половине дня из-за озера прилетели несколько снарядов и разорвались неподалеку от окопов взвода. Значит, наше появление перед Киш-Веленце незамеченным не прошло. Началась пристрелка. Наверняка где-то сидел корректировщик-наблюдатель. Но после пристрелочных снова все затихло. Мы вздохнули с облегчением.
Вечером от ротного пришел связной и передал:
— Товарищ лейтенант, присылайте людей за боеприпасами и горячей пищей.
Связным был мой снайпер Дорошенко. Я увидел за его спиной снайперскую винтовку, с которой он не расставался, и сказал ему:
— А ну-ка, Дорошенко, посмотри в свою подзорную трубу, что они там делают.
Дорошенко расчехлил прицел, вскинул над бруствером винтовку:
— Ходят… Ездят… Возле шоссе танки.
— Сколько танков? — спросил я.
— Много. Три вижу. Еще один замаскированный. Во дворе вижу набалдашник «Пантеры».
— Ладно, иди, — сказал я ему. — За обедом сейчас придут наши ребята.
В нашем взводе для переноски хлеба и сахара имелся немецкий трофейный рюкзак. Поскольку рюкзак был отнесен Петром Марковичем к снаряжению особой важности, отвечал за него он сам и носил в своем сидоре, не доверяя никому. Только дважды он выпускал рюкзак из своих рук — когда во время постоя нам его стирали заботливые венгерки.
В тыл, в роту, я отправил помкомвзвода старшего сержанта Менжинского с шестью автоматчиками. Вскоре они вернулись, нагруженные термосами и ящиками с боеприпасами. Патронов они принесли достаточно — шесть цинков.
— А гранат Серебряков выдал мало, — сказал Менжинский. — Всего двенадцать. Даже по одной на двоих не хватает.
— Ладно, — сказал я. — Сколько дали, столько и дали. Наше положение они знают. Значит, и у самих негусто.
Ночью я обошел взвод. Мои автоматчики были все солдаты бывалые. Даже недавнее пополнение уже имело опыт боев. Они быстро освоились. Старались отличиться. Раз в плену уже побывали. Кто-то из них, может, и сам руки поднял. Такое время было. Все фронты ломались, а ротам да взводам где уж было удержаться? И вот теперь они старались взять свое. Осмотрел оружие. Автоматы и пулеметы в порядке, почищены, смазаны, приготовлены к бою, лежат под плащ-палатками. У пулеметчиков имелись еще и трофейные плащ-палатки, специально для пулеметов. Их мы забрали у немецких морских пехотинцев и у одного венгерского унтера, у того, который сдался вместе с боевым охранением в траншее!
В тыл, в роту, я отправил помкомвзвода старшего сержанта Менжинского с шестью автоматчиками. Вскоре они вернулись, нагруженные термосами и ящиками с боеприпасами. Патронов они принесли достаточно — шесть цинков.
— А гранат Серебряков выдал мало, — сказал Менжинский. — Всего двенадцать. Даже по одной на двоих не хватает.
— Ладно, — сказал я. — Сколько дали, столько и дали. Наше положение они знают. Значит, и у самих негусто.
Ночью я обошел взвод. Мои автоматчики были все солдаты бывалые. Даже недавнее пополнение уже имело опыт боев. Они быстро освоились. Старались отличиться. Раз в плену уже побывали. Кто-то из них, может, и сам руки поднял. Такое время было. Все фронты ломались, а ротам да взводам где уж было удержаться? И вот теперь они старались взять свое. Осмотрел оружие. Автоматы и пулеметы в порядке, почищены, смазаны, приготовлены к бою, лежат под плащ-палатками. У пулеметчиков имелись еще и трофейные плащ-палатки, специально для пулеметов. Их мы забрали у немецких морских пехотинцев и у одного венгерского унтера, у того, который сдался вместе с боевым охранением в траншее!
Ночью мы слышали, как позади, за нашими спинами, гудели моторы, потом послышались характерные металлические звуки — артиллеристы забивали в землю ломы, расклинивали станины орудий. Ни с чем не спутаешь. Значит, дело готовится нешуточное. Подвели артиллерию. Оно и понятно: дорога, а за озером, у дороги, передвигаются, маневрируют немецкие танки.
Готовились и немцы с венграми.
И вот утром 10 декабря 1944 года из-за озера Веленце немцы открыли артиллерийский огонь. Снаряды падали в полосе обороны моего взвода. Когда лежишь в окопе под интенсивным обстрелом, когда рядом рвутся тяжелые снаряды, всегда кажется, что стреляют только по твоему взводу. А солдату кажется, что — только по его окопу. Такова психология человека. Ложились тяжелые «чемоданы» и возле соседних взводов. Но мы ощущали взрывы, слышали свист и фырчанье осколков только тех, которые рвались рядом. Калибр 150 миллиметров — серьезный калибр. Огонь велся очень точно. Без корректировщика так кучно стрелять было просто невозможно. Должно быть, он сидел в двухэтажном здании, похожем на гостиницу, которое виднелось впереди, у дороги. Снаряды плотно ложились по всей позиции взвода. Все-таки моему взводу досталась основная порция немецкого железа. Мы окопались у дороги, а они ее-то, дорогу, и расчищали. Для танков и бронетранспортеров. Некоторые снаряды, словно отрываясь от основной траектории, ложились на территории фермы. Артналет длился около получаса.
Когда лежишь под обстрелом и он затягивается, как в данном случае, начинаешь обвыкать, осваиваться и в такой обстановке. И я стал прислушиваться. Иногда, улучая момент, высовывался из окопа и быстро окидывал взглядом местность. Вскоре огонь стал смещаться восточнее, на окраину села Киш-Веленце. Там занимала оборону третья рота старшего лейтенанта Моисеева.
«Чемоданы» с воем проносились на правый фланг батальона и рвались там, а по нашим позициям уже заработали пулеметы. Мы молчали. Я передал по цепи:
— Без приказа огонь не открывать! Из окопов не высовываться! Вести наблюдение только наблюдателям! Приготовить оружие!
Противнику нужно было понять, в какой степени эффективным оказалась их артподготовка. Подавлены ли пулеметные расчеты? Не покинула ли пехота вообще свои окопы? Мы знали, что сейчас нашу полосу обороны обшаривают бинокли артиллерийских корректировщиков. Стоит какому-нибудь слабонервному пулеметчику дать очередь, как его окоп тут же будет смешан с землей серией взрывов тяжелых снарядов. Они ждали, когда мы ответим. Мы тоже ждали. Я представил, как томится в ожидании на своем укромном НП немецкий корректировщик. Надо было его перехитрить, одолеть своим терпением.
Вскоре затихло и на правом фланге. Стало тихо-тихо. Наша артиллерия тоже молчала. Сюжет, задуманный противником, прервался. Ничего они не обнаружили. Ничего мы им не показали. Время не пришло.
11 декабря, утром, только-только рассвело, немцы возобновили артиллерийский обстрел. Теперь снаряды рвались еще кучнее. В основном это были фугасно-осколочные. Они делали глубокие воронки и сильную взрывную волну. Воронки для пехоты — дело хорошее. Поэтому, когда мы выглянули из своих ячеек и увидели, сколько немец нам нарыл вокруг окопов, даже порадовались.
На этот раз обстрелом дело не кончилось. Вскоре мы увидели их танки. Они неожиданно появились перед левым флангом нашего взвода. Я насчитал девять «коробочек». Четыре из них на скорости пронеслись по шоссейной дороге на поселок Гардонь. Другая группа, пять машин, сосредоточилась за домами и сараями перед балкой. Теперь только эта балка разделяла нас.
Стрелять по танкам нам было не из чего. И мы только наблюдали за их маневрами. Пехоты пока не видать. Мы сидели без дела. Было интересно, что будет дальше. Пропустят первую четверку танков на Гардонь наши артиллеристы или остановят?
И вот ударили наши противотанковые пушки. Танки сразу отреагировали. Развернули башни и ответили огнем. Передний танк остановился. По нему несколько раз чиркнуло будто сваркой.
— Ага, одного подбили! — закричали мои автоматчики.
Но немцы не бросили свой танк. Подцепили тросом и потащили назад. Так, пятясь и отстреливаясь, они, все четыре, и уползли за дома. Это были «Пантеры» и длинноствольные T-VI.
Все, первая атака отбита. Позади послышались моторы — тягачи перетаскивали ПТО на запасные позиции. Снова застучали кувалды по металлическим клиньям. Орудия противотанкового дивизиона сменили свои огневые.
День прошел тихо. Начало темнеть. И тут вторая группа танков начала выходить к балке. Танки подошли к ручью, дали несколько прицельных очередей по нашим окопам. Но мы знали, что ручей для них непроходим. Танки постояли возле ручья, постреляли из пулеметов и начали пятиться.
Наступила ночь. Ночью я обошел каждое отделение. Приказал приготовить противотанковые гранаты. Пулеметчикам приказал пристрелять все броды внизу и не спать. Открывать огонь на каждый звук.
— Не дай бог, они наведут переправу. Перед нашим взводом самое удобное для этого место, — говорил я своим солдатам.
Все понимали, к чему идет дело. Приготовили гранаты. Противотанковые. Их было немного. Каждую из них я распределял сам. Не все умели метать их.
На корпус гранаты РПГ-43 навинчивалась ручка с планкой и чекой. Со дна в гранату вставлялся взрыватель ударного действия. Когда перед броском выдергиваешь чеку, планка прижимается к ручке, а затем, когда бросаешь, планка отделяется. Все, заряд переведен на боевой взвод. Граната в полете, встретив любую, даже незначительную преграду, мгновенно взрывается. Взмах руки во время броска должен быть свободным, и — никаких помех. Нельзя допустить прикосновения поставленной на боевой взвод гранаты к земле, к траве, к кустам, к одежде, к телу. Мгновенно последует взрыв.
Летом перед наступлением мы прошли обкатку нашими танками Т-34. Но обкатка есть обкатка. «Тридцатьчетверка» в нас не палила с руки и из пулеметов. За ней не шла немецкая и венгерская пехота. Я переползал из окопа в окоп и напоминал автоматчикам одно и то же: если немецкий танк выйдет на окоп, ни, в коем случае не выскакивать — срежет из пулемета, сидеть и ждать, когда он пройдет дальше и откроет свою моторную часть. Гранату ставить на боевой взвод только после того, как танк пройдет через линию окопов.
Ночью ракетами немцы освещали нашу оборону и участок шоссе, который примыкал к нашей обороне и находился в зоне ответственности автоматного взвода.
На рассвете на той стороне снова взревели моторы. Мы замерли. Я видел, как Петр Маркович несколько раз торопливо оглянулся на свою РПГ-43.
— Что там? — спросил он немного погодя, хотя, как мне показалось, и сам уже прекрасно понял, что там происходит. Просто, когда случается то, чего очень желаешь, требуется чье-то постороннее подтверждение, что это действительно произошло.
— Отходят, Петр Маркович, — сказал я своему связному. — Побоялись, я думаю, твоей гранаты.
— То-то же, — засмеялся Петр Маркович:
Они отводили свои танки к перекрестку шоссейной и железной дорог. Что они там делали, что готовили, мы пока не знали. Возможно, дозаправлялись, готовились к бою. Не верилось нам, что так просто они ушли с фронта нашего взвода. Позже, от пленных танкистов, мы узнали, что перед нами были танки 1-й танковой дивизии вермахта.
День мы провели в относительном спокойствии. Ночь тоже прошла тихо. К ручью они не совались. Знали, что мы открываем огонь на каждый шорох. Так что возле ручья они не появлялись и не шуршали.
12 декабря, примерно в 10.00, прибыл связной с приказом от командира роты: атаковать немецкую оборону по фронту и помочь третьей стрелковой роте овладеть населенным пунктом Киш-Веленце. Приказ связной доставил в письменной форме. На листке в клеточку, вырванном из блокнота, старший лейтенант Макаров своим каллиграфическим почерком кратко и по-армейски односложно изложил задачу и расписался. Я прочитал приказ и отвернулся в угол окопа. Некоторое время молча сидел так. И связной, и Петр Маркович все понимали. А я сразу вспомнил бой на Днестровском плацдарме, приказ полкового комсорга…