Второе немецкое штурмовое орудие стояло глубже, в переулке, за сараем. Оно произвело выстрел по танку, двигавшемуся на левом фланге. Снаряд попал в гусеницу. Танк остановился. Но башня тут же начала разворот. Танкисты выстрелили буквально через мгновение — по угасающей вспышке и первым же снарядом поразили самоходку. Вспыхнул стоявший рядом сарай. Пламя мгновенно перекинулось на дом. Горел дом, горели самоходки. В них рвались снаряды боеукладки. Автоматчики добивали метавшихся между домов немецких самоходчиков.
Постепенно бой стал смещаться к центру села.
А танкисты тут же принялись ремонтировать оборванную гусеницу. К ним на помощь прибежали их товарищи из двух других машин. Мы оставили возле каждого танка по одному отделению для охраны и пошли вперед, к железнодорожной станции. На путях стояло много вагонов. Какие в них были грузы, этого мы не узнали. Некогда было вагоны проверять. Вперед и вперед! Миновали пути, забитые вагонами, вышли на пустырь. И тут надо было укрыть людей от возможного огня немецкой артиллерии. Второй и третий взводы я тут же направил к штабелям шпал. А автоматный взвод занял оборону по левую сторону бетонного парапета. Первым взводом командовал старший сержант Гордиенко. Оставил за себя лейтенанта Осетрова и отправился вместе со связными в тыл. На перекрестье железной и шоссейной дорог встретил комбата.
— Дальше здания вокзала не продвигаться, — приказал он. — Оборудуй свой КП. Через полчаса к вам придут связисты и проложат телефонный кабель. Дальнейшие указания — по телефону.
Новый комбат был краток. В бою действовал осторожно, людей под пули зря не совал. Всегда обеспечивал усиление.
Мы выбрали дом. Стоял он крайним в ряду, возле самой железной дороги. Вскоре пришли телефонисты из штаба батальона. Они тянули телефонный кабель. Один из телефонистов вытащил из вещмешка телефонный аппарат, подключил его и остался на моем КП. Я взял с собой одного своего связного и пошел к танкистам. «Тридцатьчетверки» все еще стояли на том же месте, где мы их оставили час назад. Ремонт гусеницы подходил к концу. Я это понял еще издали, по веселым возгласам танкистов. Некоторые из них стояли в стороне, курили с моими автоматчиками.
Немецкие штурмовые орудия догорали. Пламя над ними уже опало. В темноте отсвечивала раскаленная броня, изорванная взрывами изнутри. Пахло гарью. Когда мы проходили мимо одной из самоходок, на нас пахнуло зноем раскаленного металла. Как в кузнице, возле горна. Что бы мы делали тут без танкистов?
Я подошел к лейтенанту, командиру танкового взвода и передал приказ комбата: готовиться к наступлению.
— Еще пятнадцать минут, лейтенант, — ответил из темноты танкист.
Он курил, торопил своих подчиненных. Лейтенантские погоны его были пришиты прямо на комбинезон. Молодой, примерно моих лет. Среди танкистов, особенно среди механиков-водителей, были люди постарше.
Командирам отделений сказал, где находится рота и КП. Приказал им пока находиться здесь, при танках. Затем двигаться с ними.
В полночь на ротный КП позвонил капитан Иванов.
— Снимайте телефонную линию и всей ротой выдвигайтесь к танкам, — приказал он.
В помощь телефонисту я выделил одного солдата. Вдвоем они быстро сняли телефонный аппарат и начали сматывать кабель. Отправил связных во взводы, а сам отправился к танкистам.
Танки были уже готовы к маршу. Подошли взводы. Стали грузиться на машины. Тут же, на машинах, произвели проверку людей, наличие оружия и боеприпасов.
Машина комбата Иванова с радиостанцией шла первой, следом за танками. За нею — наша рота. Танки шли на предельной скорости. Так, колонной, мы двинулись форсированным маршем в сторону города Чорна. Примерно через два часа мы были возле города.
Немцы покинули окопы на окраине города. В город мы не входили. По рации пришел новый приказ: двигаться на город Капувар. До Капувара предстояло пройти около 30 километров.
Комбат выдал нам новые топографические карты и сказал:
— Вот и хорошо. Подойдем к городу как раз к ночи. С ходу и атакуем. Разведка — вперед.
Понравилось нашему комбату атаковать немцев ночами. У нас все получалось. А главное, потери были минимальными. Здесь мы немца уже добивали. Держать сплошную линию обороны силенок у него уже не хватало.
К Капувару подошли, когда уже стемнело. Разведка доложила, что город занят пехотной частью и что танков и артиллерии нет.
Стрелковые роты покинули машины, ждали приказа. Нашей первой роте приказано было обойти город с северо-запада и занять северо-западную окраину. Нас прикрывал один Т-34. Ротная цепь подходила к крайним домам, когда оттуда заработал пулемет. Рота залегла и перекатами начала передвигаться вперед. Немцы усилили огонь. Теперь стрельба велась и из автоматов, и из винтовок. Вспышки виднелись и из окон домов, и понизу. Значит, окопались. Танк, шедший за нами, произвел выстрел. Взрыв выпущенного танкового снаряда накрыл пулеметную вспышку. После того как замолчал пулемет, прекратили огонь и стрелки. Это было боевое охранение. Оно поспешно отошло к центру города.
Второй взвод вышел на пулеметный окоп. Взрывом 85-мм танкового снаряда разворотило угол окопа. Пулеметчики лежали рядом, иссеченные осколками.
К рассвету рота заняла северо-западную окраину города. Тем временем танки и вторая рота прошли через город и остановились в 2 километрах к западу от Капувара. Там же занял огневые дивизион 122-мм гаубиц. Третья рота заняла оборону на юго-западной окраине.
Вскоре к нам в роты протянули телефонную связь.
29 марта капитан Иванов позвонил мне по телефону и приказал срочно прибыть к нему в штаб и взять с собой отделение автоматчиков, людей отобрать наиболее надежных.
В штабе батальона собрались командиры рот, в том числе пулеметной и минометной, другие офицеры. Состоялось короткое совещание. Обсудили итоги последних боев. Комбат отдал необходимые распоряжения: пока возникла пауза, личному составу рот привести себя в порядок, почистить оружие, пополнить комплекты боеприпасов, ротным со взводами поддерживать постоянную связь. Затем комбат сообщил, что на окраине города, в монастыре, разведчики обнаружили немецкий госпиталь, эвакуировать его не успели. Кивнул мне:
— Лейтенант Ткаченко, берите своих автоматчиков и поедемте проверим, что там за богадельня.
Прибыли в монастырь. Нас встретил настоятель.
Помещение, в котором находились раненые немецкие солдаты и офицеры, просторное, но потолки низкие, сводчатые. В стенах небольшие зарешеченные окна. Потолки подпирает колоннада, которая одновременно разделяет помещение на две равные части. В каждой половине два ряда госпитальных коек, окрашенных в белый цвет. У изголовья стоят тумбочки. Проход вдоль каждого ряда коек свободен.
Увидев русских солдат с автоматами на изготовку и группу советских офицеров, раненые стали натягивать на себя серые солдатские одеяла, укрывать свои головы. Обвешанный гранатами, вооруженный автоматом ППШ, я с двумя автоматчиками обошел все ряды. Некоторые при моем подходе закрывали глаза. Я видел их бледные лица. Они побледнели не только от ран и плохого самочувствия. Боялись за свою жизнь. Вспоминали, что натворили у нас на родине, и теперь, думали: будет им за это кара или нет.
Следом шел командир батальона капитан Иванов в сопровождении настоятеля монастыря и батальонного связиста, который хорошо владел немецким языком. Комбат через переводчика задавал вопросы. Аббат отвечал. Вслед за ними шли командиры рот. Некоторые, я заметил, передвинули кобуры свои пистолетов вперед и на всякий случай расстегнули ремешки.
Когда комбат и офицеры разговаривали с аббатом, я несколько раз слышал слово «Ватикан». Его чаще всего произносил настоятель монастыря. Произносил таким тоном, словно слово это имело некую магическую силу и должно было подействовать и на нас. Оказывается, немецкий госпиталь находился на попечении и под покровительством Ватикана и папы римского.
В госпитале находилось 237 раненых.
Мы осмотрели основную палату. В другие помещения даже не заглядывали. Ротным нужно было срочно возвращаться в расположение своих подразделений. В любой момент обстановка могла измениться. Перед уходом комбат спросил:
— Как госпиталь обеспечивается продовольствием и медикаментами?
— Продовольствия осталось на три дня, а медикаментов на семь суток, — четко, почти по-военному, ответил настоятель.
Через переводчика капитан Иванов предупредил аббата, что с этого часа он отвечает головой за количество раненых. А мне приказал выставить охрану госпиталя: две пары автоматчиков на наружной стороне и две пары на внутренней. Смене приказано располагаться при штабе батальона.
Я выставил охрану и предупредил часовых: следить за окнами, дверями, стенами, переходами, чтобы не было попытки к бегству; при попытке к бегству или нападении на охрану стрелять без предупреждения. Ночью охрану немецкого госпиталя комбат распорядился усилить за счет третьей роты.
Через переводчика капитан Иванов предупредил аббата, что с этого часа он отвечает головой за количество раненых. А мне приказал выставить охрану госпиталя: две пары автоматчиков на наружной стороне и две пары на внутренней. Смене приказано располагаться при штабе батальона.
Я выставил охрану и предупредил часовых: следить за окнами, дверями, стенами, переходами, чтобы не было попытки к бегству; при попытке к бегству или нападении на охрану стрелять без предупреждения. Ночью охрану немецкого госпиталя комбат распорядился усилить за счет третьей роты.
В штабе батальона комбат показал венгерского полковника, задержанного с двумя чемоданами, набитыми чертежами. На чертежах были ракеты. В нашем присутствии капитан Иванов радировал обо всем этом в штаб полка и дивизии.
Ночью в Капувар из второго эшелона прибыл стрелковый батальон и группа военных врачей. Батальон взял все важные объекты города под охрану, в том числе и госпиталь.
Немецких врачей в госпитале мы не видели.
30 марта 1945 года наша группа разделилась: танки и артиллерия остались на месте, а батальон получил задачу наступать на город Шопрон. Видимо, находка чертежей и обнаружение госпиталя без врачей насторожили штабы, и приказано было усиление оставить на месте.
Утром в штабе батальона началась выдача боеприпасов. У нас в роте имелось по одному боекомплекту. Но от запаса патронов и гранат отказываться нельзя. Все придерживались такого правила: дают — бери, не возьмешь, потом жалеть будешь.
Старшина роты Серебряков выдал нам два ящика патронов. Один — для автоматчиков, другой — для стрелков и пулеметчиков. Поручил их двум солдатам, как неприкосновенный запас. Сказал, чтобы в бою несли их, двигаясь позади боевых порядков. Перед самым выходом в штабе батальона получили еще один ящик винтовочных патронов. Пришлось выделять еще двух солдат для его переноски.
Прошли 10–12 километров, остановились в лесополосе. От комбата, через связного, поступил приказ: развернуть роты в боевой порядок и передвигаться в цепи, повзводно, в том же направлении до села, находившегося в 4 километрах.
Развернулись. Пошли. Дело привычное. Дошли до села. Перед селом обороны противника нет. Значит, решили обороняться на более выгодных позициях. А тут — равнина. Такую оборону легко обойти с флангов и тыла.
Село большое, больше пятидесяти дворов. Комбат приказал прочесать дворы. Разделили улицы: на каждую роту по улице. Я выделил отделение автоматчиков. Попарно, огородами и садами, они прошли свой сектор и вернулись, доложив, что ничего подозрительного не обнаружили. Конечно, дезертиры в селе были. Они прятались в подвалах, сараях и на чердаках. Но искать их не было времени. Да и не до них нам было. Дезертир — это уже не солдат армии.
До полудня прошли и заняли еще три венгерских села. За последним занятым нами селом виднелись холмы скатами на восток. Мы на них посматривали с опаской.
— Командиров стрелковых рот — к командиру батальона в центр второй роты! — передали по цепи.
Комбат Иванов шел со второй ротой. В бою он всегда находился рядом с нами.
Первая рота получила приказ: дождавшись темноты, наступать в направлении на город Шопрон.
Пока я ходил за получением приказа о наступлении, солдаты, утомленные маршем и боями предыдущих дней, мертвецки уснули прямо в цепи.
Думая о том, как будем двигаться на Шопрон, я решил поменять местами стрелковые взводы. Третий взвод лейтенанта Кулгарина поставил в центр ротной цепи. Второй — на левый фланг. На правом шел автоматный взвод. Локтевую связь договорились поддерживать голосом, а если придется окапываться — стуком малых саперных лопат. С командиром третьего взвода мы договорились периодически окликать друг друга: я его по фамилии, а он меня по имени — Александр.
Стемнело. Я сверил маршрут по топографической карте. Мы должны были идти прямо на высоты. Когда подошел нужный час, негромко подал команду:
— Вперед.
Команду тут же передали по цепи. Взводы поднялись, пошли.
Мы прошли несколько километров. По времени шли около сорока минут. И — ни единого звука. Вскоре подошли к высотам. То, что мы уже идем по склону, чувствовалось — идти стало тяжелее. Тьма кругом густая. Рядом идущего не видать. Слышны только его шаги и дыхание. Я окликнул лейтенанта:
— Кулгарин!
И вдруг с высот отдалось гулким эхом: «Унгары! Унгары!» Эхо скрадывает некоторые звуки и усиливает другие. Именно это произошло и возле высот. Еще не отозвался командир третьего взвода, а с высот на венгерском языке уже донеслось:
— Е-е! Е-е!
Венгры, занимавшие оборону на высотах, видимо, подумали, что их окликают старинным именем — унгры. И отозвались: «Мы здесь!»
Через минуту и Кулгарин отозвался:
— Александр!
Я понял, что в ротной цепи разрыва нет.
А на высотах эхо вновь отозвалось по-своему:
— Шандор! Шандор!
Шандор — по-венгерски и есть Александр.
И снова с высот:
— Е-е!
Так мы с противником немного поговорили. И я пошел вверх, взяв с собой отделение автоматчиков. Поднялись на среднюю высоту. Перед нами в развернутом строю лицом к нам стояли венгерские зенитчики. Позади них на расстоянии примерно 20–30 метров стояли четыре зенитных орудия. Стволы их были направлены в черное небо.
Я осветил карманным фонариком строй венгров. Автоматчики мои, видя такое дело, опустили свои ППШ. Венгры стояли без оружия, но с рюкзаками за плечами. Оружие было сложено у входа в блиндаж. Из строя вышел офицер, отдал честь и спросил по-венгерски: где находится русский комендант? Я понял, о чем он спросил, и ответил:
— Совет катунами — Капувар.
Что означало примерно следующее: советский военный комендант — Капувар.
Строй большой, около сорока человек и, кроме командира батареи, еще три офицера. Пусть шлепают в Капувар, к коменданту, решил я, никуда они не убегут. Куда им бежать с родной земли? В Австрию? Нет, в Австрию они не пойдут. Навоевались.
Офицер подал команду, и строй венгерских зенитчиков пошел вниз, на восток. Там был Капувар. Мы пошли следом за ними. Брать под охрану зенитные установки тоже не имело смысла. Через несколько минут батарея останется в тылу нашего наступающего полка. Придут трофейщики и все здесь приберут как положено.
Мы догнали ротную цепь, которая ушла уже вперед довольно далеко.
Утром, когда рота лежала в цепи и солдаты отдыхали, я вызвал к себе взводных и рассказал им о венграх и оставленной в тылу зенитной батарее.
— Да, командир, — сказал лейтенант Осетров, — кто-то зачтет себе в актив взятых в плен сорок венгерских солдат при четырех офицерах.
— Надо доложить комбату, — согласился лейтенант Кулгарин и покачал головой. — Надо ж, как они расчувствовались, когда их по-старинному назвали!
— Случайно получилось, — сказал я.
Конечно, если бы они открыли огонь из своих установок, многих мы утром недосчитались бы. Но унгры сложили оружие и строем отправились в Капувар.
Вскоре прибыл связной от комбата: срочно прибыть. Доложил ему о ночном происшествии. Показал на карте, где мы оставили зенитную батарею и стрелковое оружие капитулировавших венгров.
— Я закодирую сообщение и передам в штаб полка координаты зенитной батареи, — сказал капитан Иванов.
Было заметно по его лицу, что действиями первой роты он доволен.
Вечером снова пошли вперед. Шли всю ночь. Ни единого выстрела. На рассвете впереди увидели городские кварталы. Это был Шопрон. И это было утро 31 марта 1945 года.
Ночные бои и марши выматывали. Солдат уже шатало. Ротам нужен был отдых. Солдатам — хорошая кормежка и сон.
Остановились на холмистой местности. Впереди дорога. Не ломая цепи, окопались. Всем, кроме наблюдателей, разрешили отдых. Мы лежали и слушали звуки дальнего боя. Бой шел на правом фланге нашего батальона.
К вечеру прибыл с кухнями старшина Серебряков. Накормили людей горячим обедом, заодно и поужинали. Солдаты пополнили подсумки патронами. Неприкосновенный запас не трогали.
Днем припекало весеннее солнце. Можно было идти в одной гимнастерке. А ночью без шинели холодно. Вечером солдаты снимали с плеч скатки и надевали шинели. Мы все еще ходили в зимних шапках. Старшина в этот раз обещал на днях поменять шапки на пилотки.
Мы уже знали, что атаковать город придется ночью. Комбат не хотел лишних потерь. А кто их хотел? Но город брать надо.
Наступила ночь, и мы пошли вперед. Немцы и венгры, обнаружив наше приближение, обрушили на атакующие цепи шквальный минометный огонь. Наша рота быстро миновала зону обстрела и захватила несколько крайних домов. Немцы поджигали дома, чтобы лучше нас видеть. Мы атаковали два многоэтажных дома в глубине улицы. Из окон и чердаков вели огонь пулеметы. Но мы захватили дворы и обстреливали дома со всех сторон. Патронов не жалели. Дома вскоре загорелись. Немцы покинули их. Но пришлось отойти и нам, потому что рядом с пожаром стоять было невозможно. Казалось, вот-вот вспыхнет на спине шинель. Минут через сорок чердачные перекрытия обрушились внутрь зданий, затем у одного из домов рухнула на улицу стена. Когда пожар немного утих, мы пошли вперед. Постоянно вели огонь по чердакам и окнам, если там вдруг появлялись вспышки выстрелов.