Тогда Шнейдер подошел к нему и начал что-то рассказывать — очевидно, смешное, потому что, рассказывая, он внезапно останавливался и начинал смеяться неожиданно густым и солидным, но заразительным смехом.
Людмила шла одна. Они проходили теперь через здание, где хранились застывшие куски изоляционной массы. Обернувшись, Людмила увидела, что Самилла заинтересованно слушает веселый рассказ Шнейдера. В ее глазах вдруг блеснули огоньки и, осторожно протянув руку, она быстро схватила и спрятала небольшой прохладный обломок. То же самое ей удалось проделать со вторым и третьим образцом. Ее просторный карман глотал маленькие плитки, почти не оттопыриваясь. Рука Людмилы потянулась за четвертым обломком. Но в этот момент сзади раздался сердитый крик:
— Руки прочь! Стоять! Выверните карман!
Это кричал Шнейдер. Он весь покраснел и гневно собрал морщины на переносице.
— Дайте сюда! Немедленно!
Быстро бросившись к Людмиле, он резко вывернул ее карман и, ловко повернувшись, положил плитки в свой вместительный портфель.
Никто не успел произнести ни слова: Шнейдер остыл так же внезапно, как вскипел, и спокойно пошел дальше, продолжая рассказывать начатую веселую историю ошарашенному его быстротой Самилле.
Профессор снова оказался рядом с Людмилой, но теперь оба молчали: она сердито размышляла о непонятном поведении розового человека, он — фыркал и тщетно пытался найти ключ к тайне Журавлева.
— …Ваш пропуск… Обыскать!
Они стояли у выхода во двор.
— Личный ордер Кабинета. Этих людей веду я, — сказал Самилла, — и привратник, отойдя в сторону, поднял дверную штору.
Профессор и Шнейдер, попрощавшись с Самиллой, сели в автомобили и поехали в разные стороны. Людмила со своим охранником направилась в тюрьму.
Когда они вошли в камеру, Сусанна лежала с закрытыми глазами на кровати. Самилла посмотрел на нее и покашлял. Сусанна наполовину открыла один глаз и, ничего не сказав, чуть зажмурила его и глянула золотистой полоской зрачка на Самиллу. Самилла, неуклюже улыбнувшись и потоптавшись, вдруг решительно вышел. Сусанна снова закрыла глаза.
Когда через несколько минут шаги в коридоре затихли, Сусанна осторожно вздохнула и, быстро вскочив с кровати, бросилась к изумленной и слегка оскорбленной холодным приветствием Людмиле.
— Душенька, — зашептала она, обнимая Людмилу и не давая ей опомниться. — Душенька, дитя мое, скорее. Вот это вам, я не знаю, что это такое, — и она протянула маленький электрический паяльник, — вот несколько ключей. Вот — револьвер. Здесь потайной ход, и здесь, и там еще. Только, милая, вам придется надеть мое платье, шляпку, вуаль и темный парик. Я накрашу вам брови, их будет видно. Только закутайтесь быстрее, быстрее, родная. Вас сейчас вызовут. Я вас никогда не забуду, — и она поцеловала Людмилу, будто прощаясь с ней навсегда.
— Но, — машинально произнесла Людмила, путаясь в тесном платье и опустив вуаль на подкрашенные губы и напудренное лицо, — но я ничего не понимаю…
— Дело в том, — ответила, поправляя на Людмиле платье, Сусанна, — что этот идиот Самилла принадлежит к компании тех молодых людей, которым я тогда вскружила голову на балу. Я его терпеть не могу, но сегодня меня попросили в записке улыбнуться ему… Вот он и раскис…
— Ну, — сказала Людмила и, сжав в руке маленький браунинг, спрятала руку в карман.
Но в эту секунду дверь распахнулась, и девушка-надзиратель сказала равнодушным голосом:
— Сусанна Мира! На допрос.
— Это вас, — шепнула Сусанна Людмиле и, нагнувшись к ее уху, быстро выпалила: — Ну вот, вы идите на допрос, а по дороге…
— Ага, — кивнула Людмила и сдвинула на браунинге маленький рычажок предохранителя.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, где Борис узнает, что такое «подполье»
— Товарищ! Камрад! — воскликнул чей-то ласковый тихий голос, и сильная рука так осторожно опустилась на плечо Бориса, что в нем сразу поднялась какая-то теплая волна, смывшая горькое чувство одиночества. Борис поднял залитые радостью глаза, и в ответ на эту юношескую улыбку улыбнулось усталое, темное, широкое лицо высокого, пожилого, бедно одетого человека.
— Нам надо идти, товарищ. Вставай, — и Борис, сам не зная почему, доверчиво протянул руку этому чужому человеку и радостно воскликнул:
— Товарищ, кто вы? Где мы?..
Но железная рука мужчины обняла его мальчишеские плечи, и мягкий шепот быстро приказал ему:
— Потом. Быстрее. Через минуту здесь будет облава. Тебя ищут, парень.
Его слова прервал резкий свисток, будто разорвавший глухой шум ночи. Над самым ухом раздалось бешеное пыхтение мотоцикла.
Борис не успел опомниться, как его подняли в воздух и стремглав куда-то понесли. Он чувствовал на своей щеке грубоватую щетину, ноздри заполнил уютный, домашний запах дешевого табака. Ухватившись руками за шею мужчины, Борис вдруг вспомнил какое-то, должно быть, невероятно далекое время: вечер, желтый свет лампы, клеенчатый стол, полутемный угол, и кто-то несет его в сильных, нежных руках.
Но вспоминал он не более секунды. Мужчина внезапно остановился, и Борис чуть не стукнулся лбом о небольшую каменную стену.
— Перелей, — шепнул человек, и оба, подтянувшись на руках, забрались наверх.
В пяти-шести метрах ниже места, где они находились, шумела улица, не слишком светлая, но людная. Очевидно, это была мещанская часть Рима. Прямо под ними стоял полицейский. Вдруг сзади послышались звуки погони — топот ног, короткие восклицания, отрывистые вопросы.
— Где они? Куда побежали? Вы не видели? Что?
— Прыгай на него, — человек показал на полицейского и слегка подтолкнул Бориса.
Борис посмотрел вниз и увидел широкую простую спину в синем и коротко подстриженные волосы, выбивавшиеся из-под форменной фуражки. Он чуть нагнулся и прижал локти к бокам. Затем закрыл глаза, широко улыбнулся и, слегка вздрогнув, бросился вниз. Что-то ударило в грудь, будто сердце стукнулось о потолок, и он вдруг почувствовал боль на губах и металлический привкус во рту.
Кто-то кричал под ним. Тогда он, открыв глаза, понял, что это кричит полицейский, на которого он прыгнул.
«Кажется, я разбился», — подумал Борис, но сразу же попробовал подняться. Как ни странно, ноги послушались его, и он обрадованно вскочил. В ту же секунду, крича и отплевываясь, поднялся полицейский.
— Беги! — крикнул кто-то сверху Борису по-русски, и Борис рванулся вперед.
За ним мигом бросился полицейский, но его смял человек, прыгнувший сверху.
Все произошло так быстро, что удивленная и любопытная толпа собралась возле лежавшего на земле полицейского только тогда, когда Борис и его товарищ уже успели перебежать улицу и укрыться в одном из подъездов огромного дома.
Оттуда они увидели, что на высокой стене (это была стена, с которой они прыгали) стоят двое в штатском и военный. В одном из гражданских Борис узнал молодого человека, стрелявшего в Журавлева. Все трое растерянно смотрели вниз и не решались прыгать. К полицейскому уже подъезжал санитарный автомобиль.
Вдруг снова послышался резкий стук моторов, и сбоку на улицу ворвался отряд мотоциклистов, оттеснил толпу, рассыпался по углам. Наверху в воздухе появилось несколько полицейских авиэток, освещавших улицу прожекторами.
— Облава, — тревожно сказал человек, — нам надо снова бежать, парень. Дай руку.
Борис весело посмотрел на своего спутника и подал ему руку. Эта погоня начинала ему нравиться. Но его товарищ, неожиданно придав своему лицу смущенное и вежливое выражение, снял шляпу, поклонился и обратился к человеку, спускавшемуся по лестнице.
— Простите, господин. У кого я могу узнать, где в этом доме живет наемная гувернантка Аделаида Пуцци?
— Не знаю. Спросите у швейцара. Внизу. Налево. Восемнадцатый номер, — резко ответил тот, что спускался с лестницы, и Борис рванулся за своим быстро уходившим спутником.
Дверь им открыл швейцар, вставший из-за обеденного стола. Это был уже немолодой человек с чисто выбритым, чванливым лицом хорошего слуги.
— Уважаемый, — обратился к нему человек спокойно и твердо. — Где крышки теплопроводных труб?
— Зачем вам? — недовольно спросил швейцар.
— Чем меньше вопросов, — тихо произнес мужчина, — тем лучше для вас, товарищ…
Лицо швейцара сморщилось.
— Потому что, — продолжал мужчина, — отвечать вам будет этот молодой человек, — и он направил в лицо швейцара маленький черный маузер.
Швейцар попытался упасть, но человек подхватил его за плечо и сказал еще тише, почти неподвижными губами:
— Быстрее.
И швейцар, съежившись, повел их низкими переходами мимо котла центрального отопления в сырую подвальную комнату.
— А теперь, — сказал спутник Бориса и привязал швейцара к трубе, — теперь до свидания.
Швейцар попытался упасть, но человек подхватил его за плечо и сказал еще тише, почти неподвижными губами:
— Быстрее.
И швейцар, съежившись, повел их низкими переходами мимо котла центрального отопления в сырую подвальную комнату.
— А теперь, — сказал спутник Бориса и привязал швейцара к трубе, — теперь до свидания.
Затем они очутились в темном и тепловато-сыром колодце, мимо которого шла труба. Грохот города сменило спокойное журчание воды и редкое тихое щелканье различных клапанов огромной системы канализации и отопления старого города.
— Ну, сынок, — ласково сказал мужчина, — знаешь, как это называется?
— Здесь где-нибудь, — ответил вопросом на вопрос Борис, — должна быть Аделаида Пуцци, которую вы искали?
В ответ послышался тихий смешок, и Борис почувствовал, что его ласково похлопывают по плечу.
— Ха-ха! Нет, друг, эта дама умерла через минуту после своего рождения, показав нам дорогу к швейцару. А та обстановка, в которой мы находимся, называется «подпольем». Слыхал?
Борис удивленно посмотрел на него.
— Под этими домами, парень, — важно ответил мужчина, — по этим канализационным трубам мы проберемся в настоящее политическое подполье. Я веду тебя к итальянским коммунистам.
Борис взволнованно поднял голову, и его ослепил яркий свет маленького карманного фонарика. Мужчина внимательно рассмотрел небольшую, разрисованную красными, желтыми, зелеными пометками карту и, нагнувшись, быстро двинулся вперед.
Следуя за ним, Борис видел только яркое пятно света, качавшееся впереди, и руку, которую его спутник держал за спиной. На этой руке, как заметил Борис, не хватало двух пальцев.
С полчаса они шли по колено в тепловатой мутной воде; их подгоняло достаточно сильное течение. Через некоторое время трубы расширились, воды будто стало меньше. Зато температура ее повышалась. Вода уже начинала обжигать ноги, и Борис почувствовал, что его ноги словно охватили горячие, тонкие, тесные обручи.
— Надо еще разок поспешить, — сказал мужчина. — Ты не устал?
— Нет, — сказал Борис, которому очень хотелось спать. — Я иду.
— Попробуй бежать, — строго добавил мужчина. — Уже половина двенадцатого, а в двенадцать ночи в эти трубы начинает быстрее подаваться тепло из городского распределителя энергии. Рим отапливают по ночам, — и, ускорив шаг, он подал Борису руку.
— А после двенадцати? — спросил Борис, задыхаясь от усталости и жары и разбрызгивая воду, доходившую до щиколоток.
— А после двенадцати в воды в трубах не остается. Она превращается в пар, в котором мы сваримся, как раки, если ты будешь останавливаться и ползти, что твоя улитка.
Борис закрыл глаза и сосредоточил всю свою засыпавшую волю, весь остаток своего внимания на тяжелых ногах. Ноги ныли, и их нужно было поднимать, выдергивать, будто из топкой горячей глины. Он держал в руке неуклюжую искалеченную руку мужчины и, забыв обо всем, ни о чем не думая, лишь пытался передвигать эти привязанные к телу, чужие, непослушные, надоевшие, как каторга, бревна, которые час назад были его собственными ногами.
— Раз, два, три, — пытался считать он, — сто, сто один…
Резкая и внезапная боль заставила его открыть глаза.
— Проснись, парень, — говорил человек, крепко сжимая его плечо. — Ты хорошо шел — еще одно усилие.
Борис увидел, что они стояли уже не в трубе, а возле нее, в глубоком колодце, похожем на тот, откуда они начали свой путь.
— Еще одно усилие. Вот так: открой глаза, крепко обними меня за шею и держись, если не хочешь умереть. Слышишь?
— Слышу, — старательно ответил Борис и, с трудом поднимая веки, обнял своего спутника.
Человек, нагнувшись, поднял со дна колодца большой металлический круг с ремешками и веревками, быстро привязал к нему себя и Бориса с помощью висевших на круге ременных петель и, подняв круг над головой, трижды ударил ногой в стенку колодца.
В колодце раздался гул, и Борис от внезапного движения щелкнул зубами. Он почувствовал, что поднимается. Мягкий, белый свет окутал его. Внезапно стало свежо.
— Здравствуйте, Франц! — сказал чей-то новый, молодой и свежий голос. — Вовремя вы выбрались, — и Борис с удивлением увидел, что находится уже в небольшой комнате, сияющей белыми кафельными столами, и какой-то веселый молодой человек в резиновом костюме отвязывает его от металлического круга.
— Здравствуйте, товарищ, — сказал, улыбаясь, молодой человек и, сбросив резиновую перчатку, протянул Борису руку.
— Здравствуйте… — Борис все еще ничего не понимал и мрачно оглядывался. — Как это мы…
Бориса прервал довольный смех. Смеялся Франц, как назвали его спутника.
— А это все наши подпольные фокусники устроили. Вот этим краном подняли из колодца железный круг, и вместе с ним нас с тобой, а надо будет, и вагон револьверов поднимут. А ты, парень, — и в голос его зазвучали отцовские нотки, — ты молодец, молодец. Тебя можно и в подполье…
Но Борис уже не слышал ни этих слов, не чувствовал, как его вынесли на свежий воздух и понесли в один из домов рабочего квартала. Борис крепко спал, утомленный необычными приключениями последних суток.
Проснулся он от того, что глаза защекотали острые лучики. Приоткрыв глаза, Борис увидел двух детей, которые маленьким осколком зеркала пускали зайчиков прямо ему в лицо. Еще ничего не понимая, Борис все же улыбнулся и, сладко зевнув, поднял голову и открыл глаза.
На него с любопытством смотрели две пары больших серьезных глазок — мальчик лет четырех и девочка лет девяти.
— Будьте готовы, детки, — сказал Борис, поднимаясь и потягиваясь.
Дети не испугались, но осторожно оглянулись и только после этого по-пионерски подняли ручки.
— Да, — вспомнил вдруг Борис, — тут же подполье, — и приключения вчерашнего вечера вспомнились ему, как захватывающий роман.
— Мы приготовили вам кофе, — вежливо сказала девочка.
— Ты выпьешь кофе? — спросил мальчик.
Борис кивнул головой, и через несколько минут уже сидел с детьми за столом в чьей-то немного просторной для него одежде.
Довольно быстро он многое узнал.
— Папа очень давно был на войне. Он, — и глаза девочки гордо блеснули, — он оттуда, где сейчас Советы. Из Польши.
— А ты видел, — спросил мальчик, — у него нет двух пальцев? Это ему немцы отрубили на войне. Но они в этом не виноваты, — так говорит папа. Мамы у нас нет. Ее убили «черные рубашки».
— Где сейчас папа?
— Он и Антонио на заводе.
— Антонио?
— Ну да, ты в его штанах. Это мой брат. На заводе делают из воздуха вот такие вещи, — и мальчик, бросившись под кровать, достал оттуда мешочек с надписью «селитра». Это было искусственное удобрение.
— Папа пропускает электричество по воздуху, — сказала девочка, — но мне трудно это объяснить. А Антонио пускает пар, который получают из воздуха, в воду. Это очень шипит. Если брызнет в глаза, человек ослепнет.
— Дядя Карло, — сказал мальчик, — слепой. Он делает нам игрушки и поет песни.
— Не мешай, — сказала девочка. — А если эту воду, которая шипит, высушить, тогда получается такой вот порошок, как в мешке. Его везут в деревни.
— Ты был в деревне? — спросил мальчик. — Я видел там курицу, но ее съели «черные рубашки».
— Не мешай, — сказала девочка. — Если этот порошок положить в землю, то пшеница растет значительно лучше.
— Я очень хочу в деревню, — продолжал мальчик. — Папа обещал мне показать осла. Говорит, он кричит, как автомобиль…
Они беседовали так до тех пор, пока над дверью не раздался тихий двойной звонок.
Борис вскочил. Девочка также вскочила с криком:
— Ох, я ничего не приготовила!
Мальчик со всех ног бросился к двери.
В комнату вошли Франц и молодой рабочий с серьезным бледным лицом.
— Антон Червицкий, — сказал он, протягивая Борису руку.
Франц устало откинулся на спинку стула и, посмотрев на Бориса воспаленными от бессонницы глазами, медленно произнес:
— Вот что, парень. Антонио покажет тебе, как надо присматривать за домом, где ты был вчера, и вы поделите между собой эту работу.
— Но позвольте! — воскликнул Борис. — Я должен найти своего товарища, я готов работать, но…
— Ты вчера пошел за мной, парень, — словно нехотя перебил его Франц, — ты поверил мне, ни о чем не расспрашивая, хотя это и было глупо с твоей стороны; ты показал себя, парень, упорным и должен мне верить еще дня два, должен слушать меня. Понимаешь?
Борис опустил глаза.
— Я тебя не обману, парень, я помогу тебе, — и голос Франца смягчился, — а если не веришь, можешь уходить… Хорошо?
— Нет, — вздохнул Борис, — я послушаю вас. Я рад работать с вами.
— Ну ладно, — и лицо мужчины стало таким же вежливо, каким было тогда, когда Борис увидел его впервые. Затем Франц немного помолчал и лукаво добавил: — А теперь, парень, я могу дать тебе доказательство, что нашел тебя по поручению одного советского коммуниста. Он вызвал меня и дал мне пароль для тебя. Этот пароль, — он снова помолчал, — «Тара-Тири»…