Может, она и понимала, что Дикий Человек из Леса действительно скорее умрет, чем причинит ей вред. Если не считать вредом саму его любовь к ней, его безумное желание увидеть ее снова.
Перед тем как стемнело, Ройбен сходил в магазин купить дешевую одежду, которая подходила бы ему размером, чистое белье, носки и все такое. Сложил в мешок и положил в «Порше». Теперь эта одежда там всегда будет. Ему уже до смерти надоело ходить в безразмерной футболке с капюшоном и пальто. Пока что он не собирался превращаться.
Когда солнце зашло, он поехал в Милл Вэлли, под слабеньким, беззвучным дождиком, а потом по шоссе Панорамик, пока не нашел дом Лауры. Небольшой серый коттедж, обшитый досками, вдалеке от дороги, едва заметный среди окружающих его деревьев.
Проехал мимо и обнаружил небольшой овраг, где можно было спрятать «Порше». Остановившись там, погрузился в глубокий, но беспокойный сон. Превращение разбудило его намного раньше, чем он ожидал.
15
Когда он вошел в дом, открыв незапертую дверь, с заднего крыльца, внутри никого не было.
Он пришел сюда, пробираясь по деревьям. Поблизости никого не было, никакого полицейского поста, никаких голосов полицейских поблизости. На самом деле, вообще никаких голосов.
Спальня была точно такой же, какой он ее запомнил. И запахи те же самые.
Кровать с высоким дубовым изголовьем была застелена мягким, искусно сшитым лоскутным покрывалом. На прикроватном столике горела небольшая бронзовая лампа, освещая все вокруг мягким теплым светом сквозь абажур из пергамента. Среди подушек в дубовом кресле-качалке лежала небольшая тряпичная кукла, самодельная, старая и полинявшая, но с аккуратно вышитыми на лице миндалевидными глазами с пуговками в качестве зрачков, розовыми губами и длинными светлыми волосами из пряжи. На небольшой книжной полке в ряд стояли книги Бертрана Денниса и Джекоба Денниса. И даже одна книга Л. Дж. Деннис о дикорастущих цветах на горе Тамальпаис и вокруг нее.
Дверь из спальни вела на кухню, божественно красивую в своей простоте, с большой черной печкой и фарфоровыми чашками, белыми и голубыми, висящими на крючках под открытыми полками белого цвета.
В стаканчиках на подоконнике над мойкой росли вьюнки, а в голубой вазе, стоящей на небольшом белом столе, росли белые и золотистые дэйзии. На стене висела картина в стиле импрессионизма, на которой был изображен розарий, окруженный стеной. С подписью Колетта Д.
Дальше располагалась просторная ванная комната, с отдельной небольшой железной печью, огромной душевой кабиной и ванной на гнутых ножках. Напротив нее была узкая лестница, ведущая на второй этаж.
Потом он попал в просторную столовую, со старинным круглым дубовым столом и массивными стульями с наборными спинками, буфет со старинной фарфоровой посудой, голубого и белого цвета, а оттуда — в гостиную, где стояли удобные старые кресла, накрытые искусно выделанными покрывалами и одеялами, будто подготовленные для романтической встречи, рядом с очагом, сложенным из булыжника. Внутри еле-еле горел огонь, камин был надежно закрыт решеткой. Приятный мягкий свет исходил и от напольной лампы в углу, старинной, сделанной из бронзы.
По всему дому висели яркие картины садов, подписанные Колеттой Д., не слишком выразительные и предсказуемые, но очень яркие, приятные и добрые. Множество фотографий повсюду, на многих из них — улыбающееся морщинистое лицо Джекоба Денниса, который, судя по всему, даже в молодости был со светлыми волосами, больше похожими на седые.
В гостиной на стене висел телевизор с плоским экраном, другой, небольшой, был в кухне, на столе. Рядом с очагом в гостиной лежали несколько газет. «Человек-волк освобождает похищенных детей», — было написано огромными буквами на первой полосе «Сан-Франциско кроникл». Местная газета «Милл Вэлли» выбрала менее кричащий: «Дети найдены живыми в Милл Вэлли; двое погибли». В обеих газетах было примерное изображение Человека-волка — человекообразная фигура с волчьими ушами и ужасной клыкастой пастью.
В доме было много окон, и стекла были покрыты поблескивающими каплями дождя. Стены были аккуратно выкрашены в темные, земляные цвета, а вся деревянная мебель была из настоящего дерева, натертая до блеска воском.
Он был в гостиной у камина, когда она вошла в заднюю дверь. Он тихо вышел в коридор. Увидел ее на кухне, она ставила на пол коричневую бумажную сумку из бакалейной лавки и что-то, похожее на свернутую газету.
Ее волосы были перевязаны черной лентой, на уровне шеи. Скинув плотную вельветовую куртку, она бросила ее в сторону. На ней был нежно-серый свитер с высоким горлом и длинная темная юбка. В ее движениях читались усталость и неудовлетворенность. Приятный запах начал медленно заполнять дом. Он знал, что узнает этот запах всегда и везде — эту непередаваемую смесь теплого запаха тела с тонким лимонным оттенком духов.
Он с восторгом глядел на нее, на ее изящные руки, гладкий лоб, мягкие светлые волосы, обрамляющие ее лицо, льдисто-голубые глаза, отсутствующим взглядом обводящие кухню.
Он подвинулся ближе к кухонной двери.
Она была обеспокоена и неуверенна. С подавленным выражением лица шагнула к белому столу, собираясь сесть, и вдруг увидела его, стоящего в коридоре.
— Прекрасная Лаура, — прошептал он. — Что видишь ты перед собой? Человека-волка, чудовище, зверя, разрывающего свои жертвы на части?
От неожиданности она прикрыла лицо руками, глядя на него сквозь щелки между длинными пальцами. И ее глаза наполнились слезами. Она внезапно заплакала, в голос, низко, душераздирающе.
А потом раскрыла руки и бросилась навстречу ему, как только он сделал шаг вперед, чтобы обнять ее. Он аккуратно прижал ее к груди.
— Прекрасная Лаура, — снова прошептал он, и снова подхватил ее на руки, как в прошлый раз. Отнес в спальню и положил на кровать.
Сдернул ленту с ее волос. Они упали в стороны, волнами, соломенные с сединой, желтоватые в свете стоящей рядом лампы.
Едва смог сдержать себя, чтобы не порвать на ней одежду. Казалось, она целую вечность возилась с пуговицами и застежками, снимая ее с себя. И, наконец, она оказалась рядом с ним, нагая, розовая, с сосками, похожими на маленькие цветки, и темными, цвета дыма, волосами между ног. Он покрыл ее рот поцелуями, услышал, как в его груди зародился низкий рык, животный рык, который не мог бы издать ни один мужчина. Не мог остановиться, целуя ее снова и снова, горло, груди, живот и шелковистую кожу на внутренней стороне бедер.
Положил руки ей под голову, а она провела пальцами по его лицу, глубоко запуская их в густой и мягкий волчий подшерсток под длинной грубой шерстью.
Она все еще плакала, но для него это было, будто шум дождя по стеклам. Будто музыка.
16
Пока она спала, он снова развел огонь в камине гостиной. Ему не было холодно, вовсе нет, но он хотел насладиться зрелищем огня, мерцанием исходящего от него света на потолке и стенах. Просто хотел, чтобы ярко горело пламя.
Стоял одной ногой на приступке камина, когда она вошла.
На ней была белая фланелевая ночная сорочка, такая же, как та, которую он так безрассудно порвал в первую ночь. С пышными кружевами на запястьях и воротнике. В темноте поблескивали маленькие жемчужные пуговицы.
Ее волосы были расчесаны и блестели.
Она села в старое кресло, слева от камина, и нерешительно показала на другое, побольше, потертое и поцарапанное, справа, достаточно большое, чтобы вместить его.
Он сел и жестом позвал ее.
Она быстро пересела ему на колени, и он обнял ее за плечи правой рукой. Она прижала голову к его груди.
— Они ищут тебя, — сказала она. — И ты это знаешь.
— Конечно, — ответил он. Все еще не привык к своему низкому, невнятному голосу. Может, ему вообще повезло, что он говорить может.
— Тебе не страшно здесь, одной, в этом доме? — спросил он. — Вижу, что нет. Я хочу спросить, почему?
— А чего тут бояться? — ответила она. Уверенно, совершенно естественно, не переставая теребить пальцами длинные волосы на его плече. Постепенно нашла у него на груди сосок и слегка ущипнула.
— Противная девчонка! — прошептал он, вздрогнув. Снова издал низкий рык и услышал ее тихий смех.
— Честно говоря, я за тебя боюсь, — сказал он. — Боюсь, когда ты одна в этом доме.
— Я выросла в этом доме, — спокойно, без позерства, ответила она. — Пока что ничто не могло причинить мне вред здесь. — Она помолчала. — И здесь, в этом доме, ко мне пришел ты. — Он не ответил, лишь гладя ее по волосам. — А вот за тебя я боюсь, — продолжила она. — Боюсь с той самой минуты, как ты ушел. И даже сейчас боюсь, что они следили за тобой, когда ты шел сюда, что кто-то мог видеть тебя…
— Они за мной не следили, — ответил он. — Я бы услышал их, если бы они были поблизости. Учуял бы их запах.
— Они за мной не следили, — ответил он. — Я бы услышал их, если бы они были поблизости. Учуял бы их запах.
Некоторое время они молчали. Он глядел на огонь.
— Я знаю, кто ты такая, — сказал он. — Все про тебя прочитал.
Она ничего не ответила.
— В наши дни можно найти все обо всех. Весь мир как архив. Я прочитал о том, что произошло с тобой.
— Тогда, как говорят в таких случаях, у тебя преимущество, — ответила она. — Потому, что я ни малейшего понятия не имею, кто ты такой на самом деле. И почему ты пришел сюда.
— Я тогда не слишком себя осознавал, — сказал он.
— Значит, ты не всегда такой, как сейчас? — спросила она.
— Нет, — ответил он, тихо усмехнувшись. — Совершенно не такой.
Прижал язык к клыкам, провел им по мягкой черной коже, заменявшей ему губы. Немножко двинулся в кресле, усаживаясь поудобнее. Ее веса он вообще не чувствовал.
— Ты не можешь оставаться здесь, в смысле в городе, и даже здесь. Они тебя найдут. Мир стал слишком тесным, слишком контролируемым. Если они наткнутся хоть на малейший признак того, что ты в этом лесу, они прочешут его. Здесь все только выглядит, будто первозданная природа, но на самом деле это не так.
— Я знаю это. Слишком хорошо знаю.
— Но ты рискуешь, ужасно рискуешь.
— Я слышу голоса, — ответил он. — Слышу голоса и иду к ним. Так, будто я не могу не идти. Если я этого не сделаю, кто-то будет страдать и умрет.
Он медленно принялся описывать ей, почти так же, как описывал это Джиму, как он воспринимает запахи. Целый мир запахов. Рассказал о том, как нападал на злодеев, как слышал в темноте плач жертв, как ему мгновенно становилось ясно, кто злой, а кто добрый. Рассказал ей про мужчину, застрелившего жену.
— Да, он и детей убил бы, — сказала она. — Я слышала про этот случай, когда сегодня вечером ехала домой, в машине.
— Я не пришел туда вовремя, чтобы спасти женщину, — сказал он. — Я не непогрешим. Иногда я могу совершать ужасные ошибки.
— Но ты аккуратен, очень аккуратен, — возразила она. — Ты же был аккуратен с тем парнем, на севере.
— Парнем на севере?
— Репортером, — сказала она. — Таким симпатичным, в доме в Мендосино, на севере.
Он задумался. Нахлынула боль. Боль сердца.
И ничего не ответил.
— Они неожиданно напали на ту женщину, да? — прошептала она.
— Да.
— Если бы они не сделали это неожиданно, ты бы…
Она умолкла.
— Да, — сказал он. — Они застали ее врасплох. И застали врасплох меня.
И снова умолк.
— Что заставило тебя уйти так далеко? — спросила она тихо и нерешительно, после долгого молчания. Он не понял вопроса. — Это из-за голосов, которых здесь намного больше?
Он не ответил, но, кажется, понял. Она думала, что он пришел из лесов сюда, к городам у залива. Логично в своем роде.
Ему хотелось рассказать ей все, очень хотелось. Но он не мог. Пока не мог. И не мог вот так просто отказаться от нее, лишить ее силы, оберегающей и любящей. Не мог сказать ей, что он и есть тот «парень с севера». Если он признается ей в этом и она отвернется от него с отвращением или безразличием, это ранит его до глубины души.
Тот парень с севера.
Он попытался представить себе себя, просто Ройбена, Солнечного мальчика Селесты, Малыша Грейс, Младшего для Джима, сына для Фила. С чего бы такой скучный «мальчик» заинтересовал ее? Было бы абсурдом считать, что так может случиться. В конце концов, на самом деле и Мерчент Нидек он не особенно интересовал. Она считала, что он красив, вежлив, с поэтическим складом характера, просто богатый мальчик, готовый заполучить из ее рук Нидек Пойнт. Но это не было истинным интересом. И уж тем более любовью.
А к Лауре он испытывал любовь.
Прикрыл глаза и вслушивался в медленный ритм ее дыхания. Она уснула.
За окнами перешептывался лес. Запах рыси. Его будто дернуло. Ему хотелось настичь рысь, убить ее, съесть ее. Он уже чувствовал вкус, рот увлажнился слюной. Далеко среди секвой журчали ручьи. В ветвях кричали совы, неведомые создания копошились в кустах и траве.
Интересно, что бы подумала о нем Лаура, увидев его в лесу, когда он раздирал шипящую и брыкающуюся рысь, рвал ее горячую плоть. Было что-то особенное в том, чтобы так насыщаться. Есть свежую плоть, еще горячую, истекающую кровью, внутри которой еще трепещет сердце. Что она подумает, увидев, как это выглядит на самом деле?
Она ведь понятия не имеет, что это значит, увидеть человеческую руку, оторванную по самое плечо, голову, оторванную от шеи. Понятия не имеет. Мы, человеческие существа, живем в мире, прочно отгороженном от тех ужасов, что творятся вокруг нас. Какие бы страдания она ни перенесла, она никогда не была свидетелем мерзости таких смертей. Нет, это совершенно непредставимо для нее, даже для Лауры, которой довелось столько пережить.
Лишь те, кто с утра до вечера находится рядом со смертью, творящейся в мире, понимают, что она такое. Будучи репортером, он это быстро понял. Почему полицейские, у которых он брал интервью, так отличаются от остальных людей, почему так быстро изменилась Селеста, как только начала работать в окружном суде, почему Грейс иная, видя каждый день в приемном покое людей, которых вкатывают на тележках с ножевыми ранениями в живот и пулевыми — в голову.
Но даже эти люди — полицейские, юристы, врачи — видят лишь последствия. Они не присутствуют на месте в тот момент, когда убийца нападает на жертву. Они не чуют запаха зла, не слышат отчаянных криков о помощи.
Печаль и тревога овладели им. Он хотел слишком многого. Но имеет ли он право рассказать ей такое? Какое право он имеет убеждать ее «рассказами», чтобы все это выглядело значительным и наполненным смыслом, когда на самом деле все это столь примитивно, грубо и мрачно?
Пусть я останусь с ней, хоть ненадолго, сказал он себе. Просто буду обнимать ее, здесь, у камина, в этом небольшом доме с простенькой обстановкой, пусть все будет хорошо, хоть ненадолго.
Он забылся, чувствуя, как их сердца бьются рядом.
Прошел, должно быть, час, может, чуть больше.
Он открыл глаза. В лесу царило спокойствие, от края до края его.
Но что-то было не в порядке, где-то рядом. Плохо, очень плохо. Сквозь покрывало окружающих его приглушенных звуков что-то рвалось. Голос, тонкий, пронзительный, отчаянный.
Человек звал на помощь. Далеко за пределами леса. Он уловил направление. Понимал, что скоро ощутит запах.
Отнес ее в спальню и аккуратно положил на кровать. Она проснулась, испуганно приподнялась на локтях.
— Ты уходишь.
— Я должен. Оно зовет меня.
— Они поймают тебя! Они повсюду! — взмолилась она. Начала плакать. — Послушай! Тебе надо возвращаться обратно на север, в леса, подальше отсюда!
Быстро наклонившись, он поцеловал ее.
— Мы встретимся, очень скоро.
Она бросилась следом за ним, но в течение секунды он уже перемахнул половину лужайки, а потом запрыгнул на секвойю и быстро двинулся в сторону прибрежной дороги, по верхам.
Спустя не один час он стоял в небольшой рощице у холодных вод Тихого океана, под небом, затянутым серо-серебристыми тучами. Над ними нависла луна, ее свет проникал, отблескивая на волнах. О, если бы луна знала тайну, если бы луна знала истину! Но это луна, просто луна.
Он нашел машину, в которой заперли человека, и спрыгнул на ее крышу с деревьев. Когда она притормозила у крутого поворота на Первое шоссе, он вырвал двери и выдернул из машины мерзких безжалостных похитителей. Они убили приятеля того, кто сидел в машине, но этого не убили, оставили задыхаться в багажнике, связанного и с кляпом во рту. Собирались заставить его подойти к банковскому терминалу, чтобы отобрать пару сотен долларов, а потом тоже убить.
Прежде чем освободить пленника, он убил и пожрал обоих воров. Потом открыл багажник и выпустил его, оставив одного на краю обрыва. Пообещал, что помощь скоро придет. Поскакал по утесам, позволяя хлещущему дождю смыть кровь с его лап, рта, груди.
Приближался рассвет, он чувствовал усталость и одиночество, так, будто и не держал Лауру в объятиях совсем недавно.
Все мы нуждаемся в любви, так ведь, даже самые ужасные убийцы, самые жестокие звери! Все мы нуждаемся в любви.
С максимальной быстротой он отправился обратно, туда, где спрятал «Порше», рядом с шоссе Панорамик. Сидел в овраге, ожидая обратного превращения. И снова удивился, когда оно произошло практически по его воле. Потягиваясь всем телом, он ускорил его.
Сев в машину, приехал в Милл Вэлли и взял номер в очаровательном небольшом отеле «Таверна Милл Вэлли». Самое лучшее место, чтобы спрятаться, в центре городка, на Трокмортон-стрит. Теперь они действительно станут искать Человека-волка в Мэрин, а ему надо увидеться с Лаурой, прежде чем он отправится на север, возможно, надолго.