– Это все порожняк, – неверяще произнес Зажим, но Сава даже не взглянул на него.
– Дикий не должен был перед вами светиться, поскольку Нос – его родной брат, – возобновил он свое повествование. – К тому же Дикий – не уголовник. И вы могли бы раскусить вашего будущего «грибника», поскольку он не имеет к Доктору никакого отношения. Поэтому сквозь чащу мы продирались сами, по зарубкам. Нужно было как можно ближе заманить вас к его логову. И все шло по плану…
На этом моменте Сава запнулся, словно наткнувшись на невидимое препятствие.
– Все шло по плану, – понизил он голос, словно сообщал нечто чрезвычайно важное. – До тех пор, пока вы не распустили свои грязные лапы. Я мог бы смириться с тем, что вы унижали меня. Но Олесю… я вам не прощу.
– Эй, Сава, – осторожно вмешался Ходжа. – Ты, я погляжу, ранен. Вон, весь бок кровит. Вытащи нас, и мы тебе поможем!
– Замолчи.
Взяв в руки мачете, Сава пересел к Ходже.
– Я ведь все помню, – сказал он. – Все-все-все.
– Что ты задумал, парень? – испугался уголовник. – Ведь… все можно решить! Пожалуйста.
– Конечно, можно, – согласился Сава. – И я сейчас мигом решу все ваши проблемы.
– Эй… Положи эту штуку, – залепетал Ходжа. – Не надо, Сава. Я никогда не имел ничего против тебя! Я всегда уважал тебя, братуха! Я даже не кончил в твою Олесю! Честно!
После этих слов Нос захрюкал от смеха.
Пока Ходжа упрашивал, Сава передвинулся за спину зэка, потянув за край его грибной «шляпки».
– Как там тебя назвали? – рассеянно спросил он. – Навозник? Хм… Дикий – редкостная гнида, но здесь я с ним абсолютно согласен. Ты навозник, Ходжа. И сейчас я тебя срежу. А твою никчемную башку положу в лукошко. То есть в кадушку. На засолку.
– Сава, нет!! – взмолился Ходжа. – Прошу! Позвони в ментовку!! Пускай нас вяжут легавые!!! Все по закону! Не нужно этого беспредела!!!
– Я делаю вам одолжение, – возразил Сава. Он усилил давление, и голова Ходжи запрокинулась назад. – Вы ничего не почувствуете. И все закончится очень быстро.
– Сава!! – вскричал Зажим. Он не мог поверить своим глазам – неуклюжий тюфяк буквально на глазах трансформировался в полного отморозка. Неужели у них нет шанса?!
– Это как укольчик в попу, – добавил Сава, посмеиваясь. – Помните, как в детстве?
– Не надо, – всхлипнул Ходжа. Из воспаленно-покрасневших глаз зэка хлынули слезы.
– Сава!!! – снова крикнул Зажим. Холодея, он словно в замедленной съемке видел, как толстяк поднимал над головой тесак. И когда он опустился на горло Ходже, Зажим отвернулся.
– Все по закону, – пропыхтел Сава.
Ходжа поперхнулся, захрипел, бескровные губы тщетно хватали воздух. Сава ударил снова, расширяя рану. Земля вокруг «гриба» быстро чернела от растекающего багрового озера.
Словно в диком кошмаре Зажим слышал клекот и хруст отсекаемой головы, ощущая, что содержимое желудка устремилось на выход. Его вырвало.
Закончив, Сава поставил голову зэка рядом с торчащим огрызком шеи и вытер лицо свободной рукой. С лезвия ножа, сорвавшись, на брюки упало несколько алых клякс.
– Вот и все, – отсутствующим голосом сказал он, двигаясь к Зажиму.
– Слушай… слушай, прости меня… ну прости, пожалуйста, – спотыкаясь на каждом слове, захныкал тот. – Не убивай меня!! Я не хочу умирать!!!
– Странно, – пожал плечами Сава. – Когда ты бил меня и насиловал Олесю, ты ни о чем таком не думал. А теперь просишь прощения и не хочешь умирать. Олеся тоже не хотела, чтобы ее трахало грязное животное вроде тебя. Кстати. Я не убиваю тебя, – вдруг сказал он совершенно серьезным тоном. – Вы сами себя убили. А я просто помогаю вам побыстрее сделать переход. Вот и все.
– Прошу, – едва ворочая языком, прохрипел Зажим.
– Ты должен сказать мне спасибо, – сказал Сава, оттягивая «шляпку» Зажима. – Ты даже не представляешь, что с тобой было бы, если бы Дикий занялся вами по-настоящему. Посмотри на Доктора.
– Сава…
Обагренное кровью мачете взметнулось вверх.
– Сава…
Лезвие вошло глубоко в шею.
Зажим умирал долго и неохотно. Крепкое тело никак не могло взять в толк, почему подгоняемая сердцем кровь хлещет наружу, а не поступает в мозг, как это было всегда. Наконец глаза зэка остекленели, и он затих.
Убедившись, что зэк мертв, Сава двумя ударами перерубил шейные позвонки, полностью отделяя голову от туловища.
– Бинго, – раздался в тишине голос Носа. Его лицо выглядело торжественным, словно он намеревался вручить убийце зэков премию года.
Сава опустил голову Зажима на пол, толкнув его ногой, словно мячик. Затем встал на ноги и, поморщившись от боли, заковылял к Носу.
– Как всегда – с улыбкой? Как всегда – с шуточками? – с придыханием спросил Сава. – Хиханьки-хаханьки, животное?
Он держал мачете за рукоятку большим и указательным пальцами, словно дохлую крысу за хвост, и тяжелый нож маятником покачивался прямо перед лицом людоеда.
– Конечно, – с довольным видом отозвался Нос. – Я вфегда улыбаюф. Даже когда меня окружают неудачи. Хотя, ефли подумать – что такое неудачи? Это обфтоятельфтва, которые мы оцениваем как неудачи. На фамом деле вфе завифит от наф, Фава. Для кого-то это неудачи, а для кого-то – трамплин для фтарта. Понял?
– Решил пофилософствовать? Ну-ну…
– Я открою тебе маленькую тайну, дружок, – с таинственным видом сообщил Нос. – Только прежде чем что-либо рафказывать, ответь мне на один вопроф. Ты хотел бы знать, когда твоя жизнь оборветфя? Когда ты умреф?
– Ты поставил меня этим вопросом в тупик, – насупившись, ответил Сава. – Не знаю. И что же за тайна?
– Мои фны вфегда фбываютфя. Хочеф верь, хочеф – нет. Я видел тебя бездыханным. Тебя и твою фупругу. Вы умрете, и очень фкоро.
– Что ж. Рано или поздно это со всеми случается, – резонно заметил Сава.
– Это верно. В нафей жизни не имеет значения, что ф тобой проифходит, – проникновенным голосом продолжил Нос. – Важно лиф, как ты на это реагируеф. Вдумайфя в эту мыфль. Разве я не прав?
Сава перехватил мачете левой рукой и стал перебрасывать тесак из ладони в ладонь.
– Тебе бы лекции в университете читать, – сказал он с холодной улыбкой.
– Каждый должен делать то, для чего он предназначен, – изрек Нос. – Кто-то читает лекции в вузах и фколах, а кто-то отрезает головы, чтобы делать из них суфеные гирлянды. Вор ворует, фраер пафет. У каждого фвой путь. Как говорили древние, дорог много, путь один.
– Угу. И каков же твой путь? Есть людей? – прищурился Сава.
– Не фовфем. Мое предназначение в нафтоятий момент – удовлетворить твою жажду мефти. Я это вижу по твоим глазам. Я это вижу по твоим мыфлям, которые роем атакуют твой уфтавфый мозг, – мягко, почти ласково произнес Нос. – Угадал?
Сава сел перед ним, наклонившись так близко, что их лица разделяли несколько сантиметров.
– Ты совсем ничего не боишься, Нос? Совсем-совсем ничего? – с искренним изумлением спросил он. – Но ведь так не бывает. У любого человека, даже у такой мрази, как ты, есть слабые места. Рычаги воздействия. Ахиллесова пята, называй как хочешь.
– Ты хочеф фделать мне больно? – вдруг напрямик спросил Нос.
Сава был поражен.
«Сука. Он видит мой череп насквозь», – подумал он.
– Да, – признался он. – Я очень хочу убить тебя так, чтобы ты помнил о каждом сволочном поступке в своей жизни. Особенно о том, что ты сделал с моей женой.
Нос залился визгливым смехом, и Сава с досадой отметил, что психопат не притворяется и его смех звучит совершенно искренне.
– Тогда я открою тебе маленький фекрет, дружок, – отсмеявшись, произнес людоед. – Чтобы ты не тратил попуфту время. В этой жизни нет ничего такого, что бы могло меня рафтроить. А ко вфему прочему, у меня выфокий болевой порог. Можно фказать, я вообте практичефки ничего не чувфтвую. Понимаеф? Более того. Мне даже приятно, когда мне причиняют боль.
Сава молча смотрел на разглагольствующего зэка, который ухмылялся ему беззубо-распухшим ртом.
– Поэтому – давай, парень. Утоли жажду мефти, – шепотом проговорил Нос. – Отруби мне голову. А когда отрубиф, пни ее ногой пофильнее. Фтанцуй на ней. Помочись на нее. А я буду улыбатьфя тебе и подмигивать. Давай.
Видя, что Сава продолжает безмолвно взирать на него, Нос неожиданно взревел:
– Давай, труфливое фыкло!! Что, яйца флабые? Или вфя твоя фила была в твоем нофике? Кфтати… не такой уж он у тебя и вкуфный. А вот мяфо твоей девочки фамое оно. Пальчики оближеф, ммм…
Нос блаженно закатил глаза, и Сава встрепенулся, словно выходя из состояния ступора.
– Заткнись, ублюдок!
– Убей меня, – вкрадчиво произнес Нос. – Убей, дружок. А я буду приходить к тебе во фнах. К тебе и твоей аппетитной, но безмозглой курочке.
Дзинь!
Нос умолк, с удивлением глядя на мачете, выроненный из пальцев зэка.
– Я убью тебя, – спокойно сказал Сава. – Только не как Зажима с Ходжой. Я разделаюсь с тобой, как с ядовитым грибом. Ты ведь кто? Мухомор. Мухомор вонючий, верно?
Нос кивнул, продолжая улыбаться.
Размахнувшись, Сава ударил его ботинком в лицо. Хрустнул расплющенный нос, голова людоеда нелепо мотнулась.
– Флабо, – хихикнул он, моргая. Из ноздрей, как из открытого крана, хлынула кровь. – Флабо, дружочек.
– Когда я вижу мухомор или поганку, – сказал задумчиво Сава, – я обычно сшибаю его ногой.
– Ете раз! Бинго!! – подзадорил его Нос.
Вновь замах, удар. Глухой стук жесткой подошвы о плоть.
Нос хохотал, покачивая головой из стороны в сторону. Ботинок рассек ему бровь до кости.
После третьего удара Нос потерял сознание, и Сава, бормоча ругательства, долго искал пузырек с нашатырным спиртом, чтобы привести людоеда в чувство.
Когда Нос очнулся, экзекуция продолжилась.
Дыхание Савы было прерывистым и хриплым, повязка с его бока сползла вниз, открывая рану, ботинки его блестели от крови, но он не останавливался, нанося все новые и новые удары. Глаза Носа были залиты кровью, нос сорван, губы разлохмачены, зубов не осталось вовсе. Он постоянно отключался, и каждый раз Сава давал ему нюхать нашатырь и поливал холодной водой.
Нос приходил в себя и, тряся развороченными губами, хохотал, разевая красный рот, похожий на страшную незаживающую рану.
Сава начал плакать.
«Похоже, это чудовище будет жить вечно», – стучало в его висках.
Треснула челюсть, и Нос на некоторое время умолк. Сава перевел дух, вытирая пот со лба.
Ударил снова. И снова. Подошва от левого ботинка наполовину оторвалась, хлопая при каждом ударе. Пальцы ног ныли и горели обжигающей болью при очередном соприкосновении с головой Носа, но он и не думал прекращать казнь.
После очередной затрещины левый край челюсти Носа оторвался, и подковообразная кость сместилась куда-то вбок. Казалось, людоед окончательно обезумел, пытаясь укусить самого себя.
Наклонившись, Сава схватил кусок болтающейся кости и рванул его на себя. Затем еще раз. Нос хрипел, хлопая глазами, как испорченная кукла.
Выругавшись, Сава на карачках пополз к мачете. Нос, хлюпая розовыми пузырями, наблюдал за своим палачом.
Вернувшись, Сава вновь ухватился за болтающуюся челюсть и, держа ее скользкими от крови рукой, с помощью тесака отрубил ее. Теперь Нос, лишившись половины лица, напоминал кошмарного мутанта из фильма ужасов.
– Мало? – заорал Сава, отшвыривая прочь вырванный кусок кости. – Или тебе все еще весело?! Давай, посмеемся вместе!!!
Нос хрипел, хлюпая кровавыми пузырями, но он все еще был жив.
«Он смеется, – в священном ужасе подумал Сава. – Он смеется надо мной! Так кто из нас победил?!!»
Из глотки Савы вырвался стон, полный обреченного бессилия.
* * *В это же самое мгновение Олеся тоже издала стон. Она пришла в себя и теперь со страхом смотрела на исковерканное тело сына. Бережно подняв оторвавшуюся ручку, она поцеловала ее, крепко прижав к груди.
Тельце Гены она аккуратно завернула обратно в сверток, пристроив висящую на клочке кожи ногу так, чтобы исключить ее окончательный отрыв. После этого, пошатываясь от слабости, она подошла к двери. Толкнула ее, но та не шелохнулась.
На бледном лице женщины появилось недоумение. Она толкнула снова. Вернулась к кровати и, уложив на старенькое покрывало трупик сына, снова направилась к выходу. На этот раз она ударила с силой, навалившись на дверь плечом, но та не поддалась и лишь скрипнула в ответ, как будто издевалась над ней.
– Зэня! – позвала Олеся дрожащим голосом. – Зэня!!
Она прислонила ухо к дверной щели, замерев.
Там что-то происходило. Кажется, кто-то шел, и шаги приближались.
На лице полоумной появилась робкая улыбка.
Это он, ее муж, Женя. И он пришел за ней.
Олеся робко постучала.
– Зэня?
Шаги становились все громче, пока наконец направляющийся к спальне не остановился. Теперь человек стоял совсем рядом, он дышал громко и устало, с присвистом.
Женщина вновь прислонила ухо, на этот раз к замочной скважине.
– Зэня? – пискнула она.
Дверь неожиданно затряслась. Человек, стоявший снаружи, яростно дергал ручку на себя, пытаясь войти в спальню.
– Нет, не «Зэня», – услышала она злобный шепот и отпрянула, словно из скважины выполз паук. – Я убью твоего Зэню, а потом приду к тебе, тупая сука. Никуда не уходи.
Плечи Олеси поникли.
Кажется, это тот самый. Дядя Володя.
Дикий.
Она не могла понять, почему этот странный мужчина хочет сделать ей и ее сыну плохо. Если ей не изменяет память, Женя говорил ей, что он должен помогать им. Что он вроде Маугли, который живет в лесу.
Но оказалось, что этот человек плохой.
Олеся отошла назад, не сводя взгляда с двери.
– Слышишь меня, шлюха?! – завопил Дикий. – Я закопаю тебя! По самые уши!
Он разразился безумным, лающим смехом, после чего послышались удаляющиеся шаги.
Когда все стихло, Олеся обвела комнату озадаченным взглядом.
Плохой человек ушел. Но это не означает, что он не вернется. Ведь он пообещал ей и Гене сделать больно. Очень больно. Судя по тому, что он ударил ее, он может даже убить ее.
«Я убью твоего Зэню», – вспомнила она.
Олеся наморщила лоб.
Она почти всегда все забывала. Но почему-то эти слова намертво въелись в ее память, как пыль в царапину на дощатом полу. И от этих слов ей сделалось нехорошо, от них веяло бедой. Самой настоящей бедой.
Олесю охватила паника. Она бесцельно мерила шагами комнату, изредка бросая взгляды на сына.
«Ты… должен помочь мне».
Остановившись, женщина посмотрела на табуретку. Потом на дверь. Снова на табуретку.
«Зэня», – подумала она и улыбнулась.
Взявшись за табуретку, она шагнула к двери. Пару секунд Олеся неподвижно стояла, изучая каждую царапинку на старой древесине, затем, внезапно закричав, ударила табуреткой.
Она должна выйти отсюда.
Выйти, чтобы спасти своего мужа. Отца их сына.
* * *Сава устало топтался в луже крови, натекшей из изувеченной головы Носа. Лица практически не было – вся кожа была содрана и свисала рваной тряпкой. Виднелся шевелящийся язык, непомерно длинный, как пиявка.
Нос уже не хрипел. В глотке что-то булькало, а сама голова, напоминающая кровоточащий обрубок, мелко тряслась, словно тающее желе.
Превозмогая боль в раненом боку, Сава склонился над умирающим.
– Закончим наш разговор на том свете.
Нос слепо таращился на него залитыми кровью глазами.
Вскоре хлюпающие звуки тоже прекратились. Сава подумал, стоит ли проверить у людоеда пульс, но, еще раз взглянув на фаршеобразное месиво, отказался от этой идеи. Он скорее голыми руками вычистит деревенский сортир, чем прикоснется к этой слякотной мерзости.
– Вот и все, – сказал он, оглядываясь по сторонам. Его шатало и мутило, от потери крови его лицо побелело как полотно, сердце подскакивало и ныряло куда-то вниз, проделывая невообразимые кульбиты, и Сава всерьез опасался, что оно вскоре попросту встанет, как часы, у которых кончился завод.
«Домой. Домой. К Олесе, Гене, и домой».
– Подождите…
Сава замер словно громом пораженный. Неуверенно покачиваясь, повернулся в сторону голоса, мысленно убеждая себя в том, что голос ему померещился.
– Не уходите, – произнес все тот же голос. Он дрожал, словно пламя догорающей свечи, но в нем еще теплилась жизнь. И принадлежал он женщине.
Сава качнул головой.
– Я не могу. Вас спасти. Мне нужно побеспокоиться о моей семье.
Растресканные, покрытые язвами губы «лисички» тронула слабая улыбка.
– Меня… поздно спасать. Просто… помогите и мне… спокойно уйти.
Сава посмотрел на мачете, валяющийся в луже крови.
– Я не могу.
Глубоко запавшие глаза женщины заблестели, и Сава не сразу догадался, что это слезы.
– Я же говорила… вы добрый… у вас такое лицо… Прошу вас. Во имя всего святого.
– Нет, – сказал Сава, отведя взор. Он не мог смотреть в глаза умирающей. В них он видел самого себя – окровавленного, безумно уставшего и… смертельно напуганного. Да, он боялся. Боялся всех и вся, даже собственной тени.
– Я умоляю. Вас. Закончите этот. Ад.
Сава молчал. Где-то глубоко внутри он отчаянно надеялся, что женщине не потребуется его «помощь» и она, как говорил Дикий, «созреет» сама.
– Умоляю.
Сава шагнул ближе, чтобы расслышать, что она говорит.
– Будьте. Милосердны.
Нет. До созревания еще долго. А ждать он не может.
«Но и смотреть в ее глаза я тоже не в состоянии», – подумал Сава.
Прихрамывая, он проковылял к мачете и, подняв нож, потащился к женщине.
Очевидно, она увидела его, потому что ее губы счастливо прошептали всего одно слово: