По совету Кризы эльф повязал вокруг лба ремешок на манер плотогона-одиночки: такие живут вне общин, до поры до времени не имея ни дома, ни семьи, ни соседей. Сама орка очень мило разыгрывала деревенскую красавицу, увлекшуюся лихим вогоражем. То, что они бродили вдвоем, никого не волновало, в долине тут и там встречались похожие парочки. После праздника Зимы в одних деревнях недосчитывались девушек, зато в других появлялись очень серьезные молодые хозяйки. Гоблины постарше снисходительно усмехались в усы, наблюдая за молодежью. Парочки, устав ходить, держась за руки, подсаживались к чужим кострам, и везде для них находился кусок мяса и старые как мир шутки.
Криза и Роман без устали кружили между костров и палаток, больше слушая, чем говоря. Путешествие с Кризой и музыкальный слух, позволяющий уловить и воспроизвести любые интонации, превратили чужой язык в почти родной. Иногда ради забавы Роман даже думал по-орочьи, и вот сейчас это пригодилось. Чуявший, когда ввернуть словцо, когда промолчать, Рамиэрль к середине дня знал если и не все, что хотел, то все, что можно было узнать в этой глуши. Гоблины севера дружно выступили на стороне тарскийского господаря. Те, кто ушел прошлой весной, еще не вернулись, но Годой требует пополнения, и северяне, дотоле пренебрежительно относившиеся к слишком уж очеловечившимся, на их взгляд, южным сородичам, вспомнили о них и прислали Избранного Воина, который будет говорить от имени старейшин.
Новости были тревожными, но обнадеживающими. Если Годою нужны новые воины, значит, Эланд держится. Послушать же, что говорят союзники Годоя, полезно в любом случае. Даже если юг потянется за севером, на сборы уйдет немало времени. Гоблины пойдут пешком, их задержит распутица… Роман не сомневался, что намного опередит горную армию, правда, придется пробираться через Таяну, но это эльфа не пугало.
— Смотри, — Криза незаметно, но довольно ощутимо ткнула в бок задумавшегося эльфа, — старейшины ходить слушать гостя.
— Говори тихо, но по-орочьи, — одернул спутницу Роман, — не хватало тут арцийских разговоров. Значит, гости говорят только со старейшинами?
— Да, — кивнула орка, переходя на родной язык, — горы не любят крика, особенно когда лежит снег. Крик зовет белую смерть. Старейшины выслушают, решат и все расскажут. Но ты можешь пойти. Ты вогораж, а вогораж сам себе старейшина.
— А ты?
— Я буду ждать тут. Тут хорошее место, все будет видно, а женщины, когда говорят мужчины, молчат.
— А на что ты собираешься смотреть?
— Сейчас младшие жрецы все подготовят, чтоб принести жертвы в память Созидателей и во имя их возвращения. Потом все встанут, чтоб видеть, но хорошо видно только тем, кто встанет тут. Тем, кто выше по склону, слишком далеко. Те, кто у алтарного круга, увидят только чужие головы. А потом придут жрецы-старейшины, принесут жертвы и объявят свое решение.
— А потом?
— Потом будет очень хороший праздник. Всю ночь. А утром все пойдут домой. Ты найдешь отсюда дом?
— Твой?
— Чей же еще?
— Найду, — пообещал Роман, — но ты все-таки постарайся не потеряться.
— Постараюсь, — кивнула орка. — Я на всякий случай. Лучше подумать о том, что может быть, чем потом жалеть.
— Мудро, — согласился эльф, — зря у вас не дают женщинам говорить. Что ж, пойду посмотрю на твоих старейшин.
2Господин Гонтран Куи, с трудом сдерживая отвращение, слушал Жюльена Пескуара, известного средь мунтских трактирщиков как Жюль-Огурец. Этот бородатый мазила был нечист на руку и однажды попался на горячем — хозяин таверны «Бычье сердце» дядюшка Шикот застал Жюльена, когда тот заворачивал в стоившее немалых денег розовое атэвское одеяло два подсвечника и полдюжины бутылок лучшего дядюшкиного вина. И ходить бы ворюге без уха, если б милейший Шикот не знался с тайной службой. Огурца по всем правилам препроводили в Духов замок, где и предложили на выбор — либо отвечать за одеяло по всей строгости имперских законов, либо присягнуть Тайной канцелярии.
Мазила не колебался, причем не только и не столько из трусости. Дружба с фискалами сулила не только деньги, пусть и не шибко великие, но и возможность безнаказанно изливать смелые и возвышенные мысли, коими Огурец был преисполнен, и власть над собеседниками, которых он мог отправить в Духов замок, а мог и не отправлять. Художник был создан для такой жизни. Правду сказать, дядюшка Шикот потому и оставил дверь приоткрытой, удалившись с помощником в погреб, что приглядел болтливого и нечистого на руку рисовальщика и решил, что из него выйдет толк. Толк вышел. Выявленные злоумышленники, даже оказавшись в ссылке, не догадывались, что виной их несчастий стал разговор с невоздержанным на язык художником… Как ни странно, но за семь лет ни одна из жертв Огурца на него не донесла, защищая собутыльника и собеседника с упорством, достойным лучшего применения.
Куи понимал, что без таких вот огурцов не обойтись, но избавиться от отвращения не мог. Сейчас же господин старший судебный маг был особенно раздражителен. Всю свою жизнь он верой и правдой служил короне, борясь с разъедающей империю гнилью. Талантливый маг, он добровольно отказался от прибыльной и уважаемой работы печатного волшебника ради сомнительной карьеры судебного заклинателя. Работа была не из легких: кроме выявления Недозволенной магии, приходилось заниматься нуднейшей писаниной, исправлением чужих ошибок и, самое мерзкое, работой с осведомителями, ибо только маг мог с большой долей уверенности определить, говорят те правду или лгут.
Гонтран знал, что сильный духом человек порой выдерживает даже магический допрос, другое дело, что среди доносчиков сильные духом не попадаются. Что до товарищей Гонтрана и его начальства, то большинство занималось собственной карьерой; доверять им было можно от сих до сих, уважать и любить не выходило вовсе. Куи быстро освоился в этой кишащей проглотами мутной воде и принялся медленно, но уверенно карабкаться по служебной лестнице, полагая, что чем выше он поднимется, тем больше сделает. Долгожданный перевод в столицу подвел черту под десятилетием каторжного труда. Здесь, в Мунте, Гонтран собирался завести собственных прознатчиков, которые подчинялись бы лишь ему и работали на благо Арции. Разумеется, в понимании Гонтрана Куи. На это, по расчетам господина судебного мага, требовалось два или три года, но времени как раз и не оказалось: троном завладел узурпатор!
Будучи человеком умным, Гонтран по достоинству оценил Годоя. Тот вел себя безукоризненно, а его договор с начальником Тайной канцелярии вообще был вершиной государственной мысли. Разумеется, господин Трюэль согласился на все требования самозваного регента — кому хочется быть отданным на растерзание толпе горожан, еще вчера вздрагивавших, когда при них поминали Духов замок?!
Нет, в том, что Арман Трюэль договорился с Годоем, не было ничего удивительного, он был просто обязан это сделать. И, всячески угождая узурпатору, начать работу против него! Именно этим и должна была заняться Тайная канцелярия Арции! А на деле? На деле соратники Куи во главе с начальством доказывали собственную незаменимость и усердие, не забывая топить соперников. Гонтран был достаточно опытен, чтобы понять — Тайная канцелярия перешла на сторону Годоя, сам же он так поступить не мог. Нобиль в первом поколении, Куи безумно гордился своим безупречно арцийским происхождением; ползать на брюхе перед тарскийцем было для него унизительно, но это повод для отставки, а не для драки в окружении. Так уж вышло, что Гонтран полагал своим долгом борьбу с Недозволенным, а от Годоя Недозволенной магией прямо-таки разило.
Разумеется, господин судебный маг ни с кем своими мыслями не делился; от природы сдержанный, да еще прошедший школу Духова замка, он не доверял никому. Куи продолжал исполнять свои обязанности, среди которых числилось и общение с Огурцом, но голову судебного мага занимали иные вещи. Он должен был оценить размеры нависшей над Арцией угрозы и отыскать выход. Впрочем, кое-что предпринимать он начал уже сейчас.
Гонтран не сомневался, что Архипастырь и эландский герцог не могут не пытаться узнать, что творится в Мунте, а значит, в городе неизбежно появятся шпионы. Нужно их разыскать, и вот тут-то таскающийся по трактирам Жюльен пошел в ход. Доносчик не знал, для чего именно нужны старшему судебному заклинателю любопытные чужаки, да его это и не волновало, свои деньги и защиту он получал, чего же еще? Огурец старался как мог, но так и не нашел никого мало-мальски пригодного. Нет, добрых два десятка ни в чем не повинных провинциалов в умелых руках «синяков» признали свою вину, но Гонтрану требовались не награды, а союзники. Огурец же вытаскивал пустышку за пустышкой. Мазила чувствовал, что господин судебный маг недоволен, и лез из кожи вон, вот и сегодня по его наводке стражники приволокли какую-то бабенку, возмечтавшую о месте кухарки.
При преступнице оказалось рекомендательное письмо и немножко денег, однако, раз уж ее видели у особняков государственных изменников, придется пожертвовать часом, а то и двумя. Иначе недоумок ре Прю донесет, что Гонтран Куи в заговоре с Фло и Батарами. Раньше Куи на подобные глупости наплевал бы, но теперь, когда он и вправду собрался идти против Тайной канцелярии, приходилось дуть на холодную воду. Господин судебный маг подавил раздражение и спустился вниз, где в сводчатой, хорошо освещенной комнате с унылыми стенами дожидались своей участи арестованные минувшей ночью.
Гонтран без особого интереса оглядел задержанных и похолодел — вот оно! То есть она. Колдунья из Белого Моста, увезенная герцогом Рене…
Огурец, сам того не подозревая, поймал золотую, да что там золотую, алмазную рыбку! Просто так в Мунте она — как же ее звали? ах да, Леопина — оказаться не могла.
Куи не колебался — Годой должен быть уничтожен, причем против него хороши любые средства, сейчас же главное — не возбуждая подозрений, заполучить колдунью в свои руки. Жаль, он не слывет охотником до женского пола. Тогда бы его уединение со смазливой бабенкой, после чего означенная бабенка всплыла бы где-то в низовьях Льюферы, никого бы не удивило.
Маг подошел к Лупе и голосом злым и скучным осведомился:
— Кто такая? В чем виновата?
Невыспавшийся пристав, чьей обязанностью было принимать «ночных гостей», порылся в бумагах и равнодушно пробубнил:
— Халина Имстер, двадцати девяти лет, вдова мещанина из Мальвани, при ней обнаружено письмо за подписью Моники ре Атно, троюродной сестры по матери скрывающегося от правосудия…
Лупе стиснула зубы. Как все, оказывается, просто! Луи вне закона, и письмо его родственницы равносильно приговору. Потому-то и дома стояли пустыми, даже торговцы от них шарахались, а она двумя руками влетела в капкан, и хорошо, если не потянула за собой беднягу-художника и толстого трактирщика. Только бы уничтожить письма Луи, а для этого нужно хотя бы на четверть часа остаться одной. Что бы с ней ни делали, она должна остаться Халиной из Мальвани, недалекой провинциалкой, подавшейся в столицу. Тогда, возможно, она и вывернется.
— Так как, говорите, ваше имя?
Лупе с усилием подняла голову и выдержала взгляд двух почти бесцветных и холодных, как зимний туман, глаз, глаз, которые она уже где-то видела.
— Проше дана, меня зовут Халина…
3Северные гоблины не слишком высоко ценили своих южных собратьев, а потому разговор начали несколько свысока. Эльф пожал плечами: глупость его раздражала всегда и везде, к тому же высокий, затянутый в темную кожу воин с богатым оружием чем-то неуловимо напоминал его собственную сестрицу. Бесспорно, Эанке, скажи он ей это в лицо, постаралась бы, как и положено знатной Светорожденной, сначала упасть в обморок, а потом отравить обидчика, но заносчивость выглядит одинаково мерзко и у эльфов, и у гоблинов. Оставалось радоваться, что говорить с южанами отрядили самовлюбленного нахала, — соплеменникам Кризы вряд ли понравится подобное обращение. Пока же на каменных ликах трех десятков старейшин, бывших по совместительству еще и жрецами, не отражалось ничего; они внимательно выслушали гостя и начали задавать вопросы.
Новости выглядели весьма обнадеживающе даже в изложении уверенного в победе и собственном величии северянина. Отбрасывая словесную шелуху, Рамиэрль с жадностью впитывал главное: во Фронтере появились резистанты, практически полностью отрезавшие засевшего в Мунте Годоя от Таяны и Тарски. Между Лисьими горами и Олецькой в относительной безопасности чувствуют себя только крупные гарнизоны, дороги же во власти разбойников, из ниоткуда появлявшихся и тут же исчезавших в топях. Эланд тоже сопротивляется, как и Кантиска. Феликс и Рене живы. Основные силы северных гоблинов зимуют у стен какой-то крепости, которая, без сомнения, будет взята сразу же, как стают снега.
Стройный вогораж, услыхав это, иронически поднял густую черную бровь. В ответ стоявший отдельно от всех кряжистый старик в богато расшитом поясе неожиданно подмигнул, и Роман понял, что далеко не все орки одержимы желанием идти через сбесившуюся Фронтеру, да еще под командованием спесивого болвана.
Тут «вогораж» опять улыбнулся — похоже, совместные действия болотной нечисти и недовольных новыми порядками оказались успешными, да и в Гелани, судя по всему, не так уж спокойно. Годою и его сподвижникам из числа северных гоблинов требовалась помощь, но они не привыкли просить, а зря. Из собравшихся у Ночной Обители жрецов-старейшин поддержать поход на закат соглашались лишь четверо. Роман хотел бы знать, был ли среди сторонников войны враг Рэннока. Судя по тому, что рассказывала Криза, наверняка. А вот тот гоблин, который подмигнул Роману, явно не собирался гнать своих на убой.
Как понял эльф, старика звали Граанч, и, судя по богато украшенным поясу и чупаге[35] и по тому, что он всегда говорил последним, был он не только уважаем, но и облечен властью. Граанч и северный друг друга невзлюбили, это было очевидно даже чужаку. Вопросы старейшины подразумевали ответы, весьма неприятные для посла, а слова, обращенные к соплеменникам, не оставляли простора для сомнений: Граанч сделает все, чтобы предотвратить поход.
На взгляд Рамиэрля, старик был даже излишне резок. Ему следовало не дразнить могущественных соседей, а, на словах соглашаясь с ними, тянуть с выступлением, изобретать различные причины, одним словом, вести себя, как положено властителям слабых стран. Увы, искусством политики в Корбутских горах еще не овладели, зная же Годоя, Роман не сомневался, что Граанч рискует. Эльф бы не удивился, если бы старик внезапно умер, и для себя решил держаться поближе. Чтобы защитить или же, если не выйдет, разоблачить убийц, тем самым сорвав их замысел.
Посол же именем Истинных Созидателей уже требовал выставить двадцать тысяч вооруженных воинов. Они должны спуститься к истокам Рысьвы, пока еще лежит снег, и примкнуть к сорока тысячам северян.
— Ты все сказал? — Граанч кипел от негодования. — Мы выслушали тебя, хотя в ночь, когда рождается весна, должно веселиться, а не говорить о делах.
— Мое дело неотложно и угодно Созидателям.
— Созидателям ли? Или тем, кто хочет глупой славы для себя? Почему мы должны тебе верить? Нам не было явлено никаких знамений, а ведь Инту приютил народ юга. Мы ждем, когда ее кровь призовет нас, а утраченный меч вновь будет обретен. Тогда мы спустимся с гор и исполним свой долг.
— Час уже пробил, — нетерпеливо перебил северянин. — В тебе говорит страх. Ты врос в эти горы корнями, как дерево, и забыл и о нашей былой славе, и о нашем позоре.
— Кто дал тебе право на подобные слова? — Глаза Граанча метали молнии. — Ты, родившийся тогда, когда я прибил на дверь клыки своего сотого кабана?! Кто учил тебя так говорить?
— Созидатели. — Посол стоял, гордо вскинув голову. Он верил тому, что говорил, а пропереть такого непросто. Ему предъявили очень серьезные доказательства воли Созидателей и его собственной избранности, иначе он держался бы по-другому.
— Не прервать ли нам наш разговор, почтенный Граанч? — вкрадчиво вмешался один из четырех жрецов-старейшин, поддержавших северянина. — Для жертвоприношения все готово. Верховный жрец-старейшина не может долее заставлять народ ждать.
Роман не сомневался, что посол постарается продолжить разговор, но тот, с трудом скрыв торжествующую улыбку, наклонил голову:
— Сначала жертва Созидателям, затем все остальное.
Глава 4 2229 год от В. И. 2-й день месяца Сирены Корбут. Ночная Обитель
1Верховный жрец-старейшина с достоинством, но явно поспешая, направился вниз. За Граанчем, опираясь на свои чупаги и соблюдая строгий, но пока непонятный Роману порядок, последовали остальные, за которыми двинулись допущенные на совещание старейшин одиночки вроде самого Романа.
Эльф наспех проверил все вокруг. Что бы там ни происходило, магией пока не пахло. Если б не уверенность северного, можно было перевести дух, но на узкоглазой высокомерной физиономии читалось предвкушение будущего торжества. Будь Роман честным вогоражем, он бы уже затевал ссору, отвлекая ненависть посла от Граанча, но рисковать талисманом Эрасти и собранными сведениями либер не мог.
Старейшины шли между взволнованными соплеменниками, почтительно, но не подобострастно расступавшимися перед ними, и путь их лежал к подножию Обители. Когда-то здесь начиналась трещина-тропа, ныне скрытая в ледяной воде.
Достигнув подножия утеса, поток раздваивался; обтекая чуть выпуклое дно долины, он устремлялся вниз, прижимаясь к ее стенам, и исчезал в боковых ущельях. Новоявленный мыс и был избран для жертвоприношения. Отыскался и жертвенник — огромный валун, на котором умудрились развести огонь. Рядом лежали, иногда конвульсивно подергивая связанными ногами, с десяток баранов, косуля, кабан и самый настоящий медведь, гордость какого-то удачливого охотника. Однако глаза всех были обращены в другую сторону. Роман вгляделся, вслушался и понял.