Чего он искал? Он понимал лишь, что чистый желтый передок поезда системы «Интерсити» преисполняет его душу восторгом.
По утрам Кэрни работал. Вечерами раскладывал Таро. По выходным путешествовал. Иногда он встречал в городе Инге. Он рассказывал ей о картах; девушка касалась его руки завистливо-восхищенным жестом. С ней всегда было приятно, хотя она кой-чего и не понимала.
— Это же просто по приколу, — любила она повторять. Кэрни было девятнадцать. Математическая физика раскрылась перед ним, как цветок, обнажая его истинное предназначение. Но будущее пока не определилось. Он полагал тогда, что путешествия помогут найти проход в «пятое измерение». В истинный Дом Дрока, где воплотятся детские мечты, несущие надежду, предопределение и свет.
* * *— Эй, Майкл!
Кэрни огляделся, на миг утратив ориентацию в пространстве. Свет все преобразил: пластиковый стаканчик с минералкой, волоски на тыльной стороне кисти, крыло лайнера в тридцати тысячах футов над Атлантикой. Все эти вещи оказались переопределены, став на краткое время самими собой, доведенными до крайности. Вдоль рядов забегали стюардессы, забирая у пассажиров лотки. Вскоре зачастили, но быстро вернулись в нормальный режим двигатели: самолет выполнил крен и проскользнул в облако. Турбулентность взметнула вокруг водяные вихри, затем иллюминатор расчистился, и солнечный день внезапно сменили мокрые просторы лондонского аэропорта Хитроу, по которым неустанно гулял ветер.
— Идем на посадку! — восторженно прощебетала Анна. Стиснув его предплечье, она приникла к окну. — Идем на посадку!
Все дороги, разумеется, вели навстречу Шрэндер. Шрэндер неустанно выжидала шанса его сцапать.
14 Поезд-призрак
Серия Мау открыла канал связи с обитаемой секцией и обнаружила, что пассажиры снова собрались вокруг голографического экрана. На сей раз экран демонстрировал различные компоненты сложного груза, размещенного в трюме «Белой кошки»: машины эти ползали по оливиновой пустыне между грудами переплавленного по виду камня, которые, если внимательно присмотреться, могли сойти за древние развалины.
— Вечеринка тут была жаркая, — заключил один. — Эту хрень разогрели до двадцати тысяч кельвинов гамма-пушкой большого радиуса действия. Такое впечатление, что тут маленькая звезда воссияла, честное слово. Миллион лет назад они сражались за сокровища, которым уже тогда были миллионы лет. Господи, вы только подумайте!
— Господи, — беспомощно повторила женщина-клон, — как же это скучно, мама дорогая!
Все рассмеялись и придвинулись к экрану. Две женщины в одинаковых юбках-трубах кричаще-розового цвета, сшитых вроде бы из атласа, завели руки за спины.
Серия Мау смотрела на них. Они ее злили. Они просто трахались, слонялись и задирали друг друга. Они только и говорили что о прибыльных сделках, событиях в мире искусства и о том, как проведут отпуск в Ядре. Они только и обсуждали, что купят или что уже купили. Какой от них прок кому бы то ни было, кроме них самих? Что они протащили на ее корабль?
— Что вы погрузили на мой корабль? — громко, требовательным тоном осведомилась она. Они застыли и переглянулись — как ей почудилось, виновато. Поискали взглядами источник голоса. — Зачем вы пронесли этот груз на борт моего корабля?
Не успели они ответить, а она уже отключилась, занявшись сигнатурным дисплеем. Там отображались K-рабль и сцепленный с ним, как слепой верблюд на веревке, боевой крейсер ужасников. Она идентифицировала его. Сигнатура прикрытия совпадала с одной из имевшихся в банках данных «Белой кошки». Имя крейсера было «Касаясь пустоты»;[21] командир этого корабля оплатил ей засаду на ялик «Феерическая жизнь». Он ей еще сказал: «Мы знаем, куда ты направишься». При этом воспоминании Серию Мау в баке пробила дрожь.
— Что они делают? — спросила она у математички.
— Остаются там, где были, — доложила та.
— Они собираются преследовать меня, куда б я ни полетела! — вскрикнула Серия Мау. — Ненавижу! Ненавижу их! Никто за нами не угонится, ни у кого мастерства не хватит.
Математичка поразмыслила.
— Их навигационная система немногим уступает мне, — заключила она. — Их пилот — профессиональный военный. Он лучше тебя.
— Сбрось их, — велела Серия Мау. И обвинила в происходящем людей: — Вы протащили эту штуку на борт.
Вид у мужчин сделался виновато-рассерженный. Они бросали по сторонам неприметные взгляды, словно почуяв ее физическое присутствие в каюте. Две женщины шептались, хлопая друг друга по ладошкам. Трудно уже было сказать, кто из них культиварка.
— Отключите эту хрень, — приказала Серия Мау. Они выключили голограмму. — А теперь скажите, какая от вас польза, э?
Пока они пытались подыскать ответ, по корпусу «Белой кошки» прошла легкая дрожь. Мгновением позже звякнул сигнал тревоги.
— Ну что там? — нетерпеливо спросила Серия Мау.
— Они нагоняют, — отчиталась математичка, — и за последние тридцать наносекунд сократили отставание до половины светового года. Пока что угроза не очень существенная, но положение может осложниться.
— Половина светового года? Быть того не может.
— Что прикажешь делать?
— Готовься к бою.
— В настоящий момент все выглядит так, словно они просто пытаются…
— Выпусти между нами что-нибудь. Что-то крупное. Убедись, что оно излучает во всех доступных режимах. Хочу их ослепить. Если получится, подбей их, но пока и так они потеряют нас из виду.
— Четверть светового года, — сказала математичка. — Серьезная угроза.
— Ну, — отозвалась Серия Мау, — пилот у них и впрямь классный.
— Они здесь. В считаных километрах.
— У нас девяносто пять наносекунд до катастрофы, — сказала она. — Ну и чем отбиваться будем?
По корпусу раскатился гулкий удар. В бесструктурной серой пустоте снаружи расцвела обширная вспышка. Стремясь защитить клиентский груз аппаратуры, «Белая кошка» отключила свои сенсорные массивы на полторы наносекунды. К этому моменту боевые системы корабля уже излучали на высоких частотах. Рентгеновские лучи на краткий миг разогрели локальное пространство до двадцати пяти тысяч кельвинов, другие частицы ослепили все возможные сенсоры, из сингулярности боевого класса развернулись временные субпространства фрактальных размерностей. Шоковые волны прокатились по динаточной среде, подобные пению ангельских труб — первозданной музыке, пронизывавшей вязкий субстрат молодой Вселенной в эпоху до рекомбинации протона с электроном. В сей миг, исполненный более безумия и буквальной метафизики, нежели красоты, Серия Мау отключила драйвера, и корабль вывалился в обычное пространство. «Белая кошка», сверкнув, материализовалась в десятке световых лет от любого преследователя. В одиночестве.
— Вот видишь? — сказала Серия Мау. — Не так-то он и хорош.
— Я бы сказала, что он выдернул вилку из розетки первым, — возразила математичка. — Но прихватил ли с собой ужасника, это еще вопрос.
— Ты его видишь?
— Нет.
— Тогда перемести нас куда-нибудь и укрой, — сказала Серия Мау.
— А тебе важно, куда именно?
Серия Мау устало шевельнулась в баке.
— Не сейчас, — ответила она.
За кормой, если направление «за кормой» имеет какой-то смысл в десяти пространственных и четырех временных измерениях, продолжала тускнеть вспышка взрыва, подобная остаточной картинке в оке вакуумной бури. Столкновение заняло всего лишь четыреста пятьдесят наносекунд. В обитаемой секции никто ничего не заметил, но люди удивились тому, как Серия Мау внезапно замолчала.
* * *Вторым, главным полушарием Серия Мау видела сон. Она снова оказалась в саду. Костер догорел уже недели назад, но в доме все напоминало о нем. Все пахло дымом. Все было покрыто копотью. Старый дым старых вещей, сожженных отцом, вернулся и осел на полках, мебели и оконных рамах. Запах вернулся вместе с ним. Двое детей стояли в пальтишках и шарфиках в кругу пепла, подобном черному пруду посреди сада. Они встали так, чтобы носки сапожек оказались в точности на краю круга, и опустили головы, глядя на них. Затем посмотрели друг на друга в печальном удивлении, и тут из-за дома появился отец. Как он мог так поступить? Как он мог совершить такую ошибку? А дальше-то что?
Девочка отказывалась есть. Отвергала пищу и воду. Отец глядел на нее в серьезной задумчивости. Взяв ее за руки, он заставил дочку посмотреть ему в глаза. У него радужки были карие, но такого светлого оттенка, что на свету отливали апельсиновым. Люди считали их красивыми. Чарующими.
— Ты у нас теперь вместо мамы, — говорил он. — Ты нам поможешь? Ты будешь такой же, как мама?
Девочка убежала в дальний угол сада и разрыдалась. Она никому не хотела становиться матерью. Она хотела, чтобы ей самой кто-то стал матерью. Если такие события по жизни в порядке вещей, то зачем жить? Как тогда доверять жизни? Все напрасно, все тщетно. Она бегала по саду туда-сюда, громко плача и размахивая руками, пока к ней со смехом не присоединился брат, а потом отец догнал их обоих и посмотрел на нее печальными карими глазами, снова спросив, не желает ли она заменить маму. Девочка отвернулась со всей резкостью, на какую была способна. Она-то понимала, какую чудовищную ошибку совершил отец: от фотографий избавиться сложно, а от запаха — еще тяжелее.
Девочка отказывалась есть. Отвергала пищу и воду. Отец глядел на нее в серьезной задумчивости. Взяв ее за руки, он заставил дочку посмотреть ему в глаза. У него радужки были карие, но такого светлого оттенка, что на свету отливали апельсиновым. Люди считали их красивыми. Чарующими.
— Ты у нас теперь вместо мамы, — говорил он. — Ты нам поможешь? Ты будешь такой же, как мама?
Девочка убежала в дальний угол сада и разрыдалась. Она никому не хотела становиться матерью. Она хотела, чтобы ей самой кто-то стал матерью. Если такие события по жизни в порядке вещей, то зачем жить? Как тогда доверять жизни? Все напрасно, все тщетно. Она бегала по саду туда-сюда, громко плача и размахивая руками, пока к ней со смехом не присоединился брат, а потом отец догнал их обоих и посмотрел на нее печальными карими глазами, снова спросив, не желает ли она заменить маму. Девочка отвернулась со всей резкостью, на какую была способна. Она-то понимала, какую чудовищную ошибку совершил отец: от фотографий избавиться сложно, а от запаха — еще тяжелее.
— Мы можем ее вернуть, — предложила она. — Мы можем культиварку вырастить. Это легко. Это ведь легко.
Отец покачал головой. Пояснил, почему не хочет этого.
— Тогда я не буду такой же, как она, — ответила девочка. — Я стану кем-то еще, лучше.
* * *Математичка снабдила их превосходным укрытием. Даже солнце отыскала, маленькую звезду класса G, слегка износившуюся, но с роем планет, — те поблескивали в ночи, словно смотровые глазки.
Звалась система Арендой Перкинса и обладала достопримечательностью — импровизированным поездом чужацких кораблей, что висели нос к хвосту на длинной кометной орбите, а в афелии оказывались на полпути к ближайшей звезде. Длина кораблей варьировалась от километра до тридцати, корпуса были толстыми и прочными, как скорлупки неведомых плодов, однообразно серыми, самых различных, как у астероидов, очертаний: вроде картофелин, гантелей или дырявых пуль со смещенным центром тяжести. Каждый корабль был присыпан двухфутовым слоем пыли, который сюда сдуло достаточно предсказуемой и не слишком давней звездной катастрофой. Пыль имела биологическое происхождение, хотя живых в этом поезде не осталось. Кому бы ни принадлежали эти суда изначально, владельцы забросили их еще до появления на Земле белковой жизни. Исполинские, подобные внутренностям подводной лодки, пространства кораблей были пустынны и чисты, словно тут никогда не ступала ничья конечность. Время от времени компоненты поезда отваливались от цепочки и падали в местное солнце или метановые озера газового гиганта; некогда, однако, поезд пребывал в идеальном равновесии.
Поезд-призрак образовывал становой хребет экономики Аренды Перкинса. Жители системы использовали чужацкие суда на манер месторождения полезных ископаемых. Было совершенно непонятно, для чего эти корабли нужны, как они сюда попали и есть ли способ их запустить. Поэтому люди их разрезали, переплавляли на металл и продавали через субконтракторов какой-то компании Ядра. Так местная экономика и функционировала. Простой и примитивный метод. Отработанные корабли кружились в непредсказуемо клубящихся облачках мусора и гари, а металлы, которым не нашлось применения или даже понимания, образовывали бессмысленные внутритучевые структуры, скрепляемые отработанными продуктами техпроцессов автоматических плавилен. «Белая кошка» отыскала укромное местечко в одном из этих облаков, где самый маленький индивидуальный объект был вдвое или втрое больше корабля. Вышла на хаотический аттрактор, заглушила двигатели и тут же потерялась: статистика!
Серия Мау Генлишер проснулась от последнего сна и в ярости открыла канал связи через суперкарго.
— Вылезайте, — сказала она пассажирам, — поезд дальше не идет.
Она вышвырнула их аппаратуру через шлюз и вакуумировала обитаемую секцию. Свистящий шум уходящего в космос воздуха наполнил каюты. Вскоре у K-рабля возникло собственное облачко, состоявшее из отвердевших газов, багажа и обрывков одежды. В нем парили пять синих, убитых декомпрессией тел. Двое в момент откачки трахались, да так и застыли, слитые воедино. От клона избавиться оказалось сложнее всего. Она цеплялась за мебель и переборки, вопила, брыкалась, потом замолчала. Воздух ревел, улетая мимо нее в вакуум, но женщина держалась цепко. Поразмыслив с минуту, Серия Мау сжалилась над ней и закрыла люки. Потом прокачала обитаемую секцию до нормального давления.
— Там снаружи пять тел, — сообщила она математичке, — значит, один мужчина тоже был клоном.
Ответа не последовало.
Теневые операторы скорчились в углах, зажимая рты ладонями. Они отворачивали головы.
— Эй, не смотрите на меня так, — сказала им Серия Мау. — Эти люди сюда какой-то передатчик притащили. Как иначе за нами сумели бы увязаться враги?
— Передатчика не было, — возразила математичка.
Теневые операторы струились и колыхались, точно водоросли в потоке, шепча друг другу:
— Что она наделала, что она наделала? — Голоса их были безжизненными, сухими, как шелест бумаги. — Она их всех убила. Убила их всех.
Серия Мау игнорировала их.
— Должен был быть, — сказала она.
— Ничего там нет, — уверенно ответила математичка. — То были обычные люди.
— Но…
— Обычные люди, — повторила математичка.
— Ну и ладно, — ответила после паузы Серия Мау. — Невинных на свете нет.
* * *Женщина-клон забилась в угол. Сброс давления сорвал с нее большую часть одежды, она обхватила себя руками, чтобы согреться. Поцелуи вакуума прошлись по телу пятнами чахоточного румянца. Там и сям по тощим костлявым бокам ее пестрели царапины и ссадины — это ее задевало вылетавшими наружу вещами. Изумленные глаза лезли из орбит, и она явно собиралась перейти от шока к истерике, не в силах толком осознать масштаб случившегося. В кабине воняло рвотой и лимонами.[22] Со стен в тех местах, где сорвало зажимные устройства и фитинги, осыпалась краска. Когда Серия Мау обратилась к выжившей, та в панике крутанула головой, оглядывая каюту, и попыталась забиться в угол еще теснее.
— Оставь меня, — выговорила женщина.
— Ну, — сказала Серия Мау, — они мертвы.
— Что?
— С какой стати ты им позволяла так с собой обращаться? Я все видела. Я видела, что они с тобой вытворяли.
— Да пошла ты! — взорвалась клон. — Я поверить не могу. Я просто поверить не могу, что какая-то блядская машина убила всех моих друзей, а теперь еще мне свои гребаные лекции читает!
— Ты позволила им тебя использовать.
Женщина сжалась в комок. Слезы потекли по ее щекам.
— Зачем ты так говоришь? Ты же просто гребаная машина.
И добавила погодя:
— Я любила их.
— Я не машина, — возразила Серия Мау Генлишер.
Женщина расхохоталась:
— А кто же ты?
— Я K-питан.
На лице клона возникло выражение усталого омерзения.
— Я бы все на свете отдала, только бы не превратиться в такую тварь, как ты, — заявила она.
— Ты знаешь, я тоже, — ответила Серия Мау.
— Ты и меня собираешься прикончить?
— А ты бы этого хотела?
— Нет!
Клон прикусила израненную губу и мрачно огляделась.
— Не думаю, чтобы у меня нормальная одежда уцелела, — сказала она. Потом ее заколотила дрожь, и она молча разрыдалась. — Они же все там, да? Все мои друзья! Вся моя нормальная одежда!
Серия Мау повысила температуру в каюте.
— Теневые операторы это исправят, — заметила она равнодушно. — Чем еще могу помочь?
Клон задумалась.
— Высади меня где-нибудь поближе к нормальным людям, — попросила она.
* * *Обитаемая планета системы называлась Перкинс-IV, хотя сами жители величали ее Нью-Мидленд. Планету терраформировали довольно неряшливо. Сельское хозяйство тут зиждилось на традиционных принципах, имелись свободные экономические зоны и сборочные фабрики, два-три городка с населением в пятьдесят-шестьдесят тысяч человек — все на одном равнинном континенте Северного полушария. Из агрикультур тут выращивали свеклу и картофель, а также местную разновидность кабачка, которая пользовалась спросом выше по Пляжу, пока какой-то закройщик не удешевил ее; такова была неизменная уже триста пятьдесят лет судьба традиционных сельскохозяйственных отраслей. В крупнейшем городе планеты были церкви, кинотеатры и муниципальные здания. Жители Перкинса-IV считали себя обычными людьми. Перекройкой геномов не увлекались, смутно полагая это занятие греховным. Религиозные представления их, впрочем, недалеко ушли от здравого смысла, уступая ему во мрачности. В школах изучали поезд-призрак и способы добычи, применяемые там.
В первый понедельник ранней ветреной весны детишки в одном из городков играли в игру «Мы пошли на рынок элементарных частиц и купили там…».