Они как раз добрались до «…бозон Хиггса, немного нейтральных K-мезонов и долгоживущий нейтральный каон, чей распад на два пиона нарушает CP-симметрию», когда окна задрожали от ударной волны, в сотне футов над городком пронесся матово-серый клиновидный объект, весь утыканный какими-то трубами, аэродинамическими тормозными плоскостями да шишками энергоустановок, и затормозил, пролетев расстояние, равное собственной длине. Это и была «Белая кошка». Дети, весело загалдев, порскнули в школу.
Серия Мау открыла грузовой отсек и высадила клона.
— Прощай, — сказала она.
Клон игнорировала ее.
— Я их любила, — произнесла женщина. — И я знаю, что они любили меня тоже.
Она уже пять часов напролет повторяла эти фразы. Потом оглядела муниципальные здания, тракторный парк и школьный двор, по которому ветром носило бумажные самолетики.
«Ну и дыра! — подумала клон. — Аренда Перкинса!» Она рассмеялась. Отойдя немного от K-рабля, вытащила сигаретку, закурила и остановилась посреди улицы в ожидании попутной машины.
— Похоже, — сказала она себе, — похоже на то, что где-то здесь и вправду живет Перкинс, у которого можно хату арендовать.
Она снова разрыдалась, но из окон школы этого видно не было. А там дети приникли к стеклам, завистливо пожирая глазами ее розовую атласную юбку-трубу, лакированные кожаные босоножки на высоких каблуках и покрытые розовым лаком ногти; особенно жадно косили на нее глазами мальчишки. Ребята воображали, как подрастут и спасут ее из какой-нибудь передряги, в которую эта красотка влипла там, в Ядре, обители генетических хирургов и безумных культиваров, а она в благодарность им сиськи покажет. И даже потрогать разрешит, наверное. Какие они, наверное, мягкие и теплые на ощупь, ее сиськи-то.
Вероятно, женщина что-то такое почувствовала на расстоянии, потому что обернулась и забарабанила по корпусу «Белой кошки».
— Впусти меня! — заорала она. — Забери меня!
Грузовой люк откинулся.
— Ты в себе хоть разберись, а? — сказала Серия Мау.
Спустя минуту-другую подоспели местные перехватчики, взбудораженные появлением K-рабля еще во внешней атмосфере. Законопатив все щели, истребители изготовились к атаке.
— Блин, ты только посмотри на этих имбецилов, — бросила Серия Мау. И на общей частоте: — Я же вам сказала, что не собираюсь задерживаться!
Она зажгла факел двигателя и вылетела из гравитационного колодца вертикально, на скорости немногим меньше сорока махов, поднявшись на тонкой, но явственно заметной струе ионизированного газа. Дети снова развеселились. Вокруг Перкинса-IV облетел гром и встретился с собственным эхом.
При взгляде из-за пределов атмосферы Аренда Перкинса напоминала пораженный катарактой глаз. Клон сидела в своей каюте, беспомощно глядя на него, а вокруг суетились теневые операторы, тянули руки, словно желая прикоснуться к ней, виновато шептались на своих языках.
— Завязывайте с этим, — предупредила их Серия Мау Генлишер, — пока не стартовали.
Она засекла одним из простейших своих устройств парочку орбитальных перехватчиков; проконсультировалась с математичкой, запустила динаточные драйвера и пропала вместе с кораблем в бескрайней тьме.
Спустя несколько десятков наносекунд от поезда-призрака беззвучно отделился уже знакомый ей объект и последовал тем же маршрутом. Корпус его кое-где был истыкан вмятинками от недавнего воздействия высокой температуры.
15 Убей его, Белла
Эд старался говорить с Тигом не реже, чем с Ниной.
На улице Тигу приходилось тяжело. Всюду рыскала полиция. Сестрички Крэй не отставали. (Эд чуял их мрачное присутствие в нью-венуспортской ночи, как планктон чует хищную рыбу. Он понимал, что в Крольчатнике все равно небезопасно, потому как там собирается один лишь планктон вроде самого Эда, а до поверхности, озаренной тусклым синим светом, в любом случае недалеко.) Тиг с каждым вечером приходил все позже. Он всегда был голоден, но поесть толком не успевал. Походка его от усталости сделалась еще более нервной и дерганой.
— Это я, — говорил он с порога, — это Тиг.
Казалось, что ему неудобно входить в барак без разрешения Эда.
Иногда Эд выбирался на улицу вместе с Тигом. Они держались верхнего города и сбывали с рук мелкие партии товара. Торговля по углам да переулкам, пригоршня там, щепотка сям. Если Тиг и заподозрил, что Эд трахает его женушку, то виду не подавал. Следуя негласному уговору, они и о сестричках Крэй не говорили. Общего прошлого у них почти не было, поэтому большую часть времени обсуждали Эда. Это его устраивало. Это помогало. На третьей неделе, благодаря стараниям Нины, он уже вспоминал обширные фрагменты прошлой жизни. Проблема состояла в том, что фрагменты эти не стыковались. Они приходили внезапными возбуждающими сполохами: картинки, образы людей, события, запечатленные словно бы трясущейся камерой, при плохом освещении. Ткань, которой бы полагалось их соединять, отсутствовала. Эд не мог сложить из них цельный нарратив.
— Я знавал крутых ребят, — начал он вдруг однажды вечером в надежде, что по ходу разговора дело прояснится. — Ну, знаешь, реально безбашенных. Ребят, которые жизнью рисковали.
— Каких именно ребят?
— Ну, ты в курсе, повсюду в Галактике водятся ребята, которые просто положили на все с прибором и взялись делать, что им по нраву, — попытался объяснить Эд. — Они повсеместно распространены. Они ловят кайф.
— И что же они делают? — уточнил Тиг.
Эда озадачило, что Тиг не в курсе.
— Ну, все, — сказал он. Они стояли на углу Диоксиновой и Фотино. Время подошло к половине второго или третьего ночи. Движение спало. Фактически улица опустела. Ночное небо над головами озаряли звезды. Боковым зрением Эд видел недобро сияющий Тракт Кефаучи. Сам того не вполне осознавая, Эд широким жестом обвел все вокруг.
— Вот просто все, — добавил он.
Он имел в виду следующее.
С ранних лет Эд Читаец был склонен к эскапизму и обостренному чувственному восприятию. Он забыл, с какой он планеты. «Блин, да, может быть, с этой самой!» Он засмеялся. Как только смог, он удрал из дому. Там его ничто не держало. Он был крупного сложения, темноволосый, любил кошек, все время пребывал в беспричинном возбуждении и, когда не оглядывался, не так часто чувствовал себя в ловушке. Он научился управлять динаточными кораблями. Прыгал от планеты к планете года три, пока не высадился на краю всего сущего, сиречь на Пляже. Там он связался с людьми, для которых жизнь ничего не значила, пока не вляпаешься в такое дерьмо, что ее потерять ничего и не стоит. Он увлекся танцем буги на Тракте Кефаучи. Это дарило перспективы и указывало entrada.[23] Это означало серфинг на кромках звездных фотосфер в одноместных ракетах, помпезно именуемых дипкораблями; сделаны они были из умного углерода, а скреплены лишь математикой и магнитными полями. Конкурентов на этой работе у Эда в любом случае было немного.
Это означало также, что придется пробираться по древним чужацким лабиринтам, раскиданным в искусственных системах гало. Эд и тут преуспел. Он прошел Кассиотону-9 за время, уступавшее лишь результату Эла Хартмайера на рыдване «Слой Хевисайда», а у того, по общему мнению, совсем крыша поехала. Результат же Эда в лабиринте Аскезы так и остался непревзойденным, потому что никто больше оттуда не вышел. Может, он этим занимался ради денег, по контракту с каким-нибудь гребаным филиалом ЗВК. А может, спортивного интереса ради. Так или иначе, Эд несколько лет провел в компании экстремалов-entradistas, небесных летчиков, жокеев-частичников, чокнутых ребят, всерьез настроенных овладеть большой, толстой и сложной чужацкой машинерией. Впрочем, попадались там и девушки. Эд был в отеле «Венеция» на Франс-Шанс-IV в день, когда Лив Хюла на своем гипердипе «Нахалка Сэл»[24] вынырнула из фотосферы местного солнца; никто прежде не залетал так глубоко. В тот миг, когда стало ясно, что она в безопасности, аплодисменты слышны были за световой год оттуда. Она первая нырнула так глубоко; она, блин, первая из людей это сделала. Эл четыре недели просидел на борту грузовика, припаркованного на орбите Тамблхоума, пока Дани Лефебр ждала результата борьбы своего организма с подхваченной на планете неведомой хворью. В конце концов он ее и спас. Сам при этом чуть не сдох и рассудка не лишился. А они даже не были особо близки.
Эд появлялся всюду, где намечалась интересная затея и собирались поймать кайф целенаправленные люди. «Глубже! — вот что они друг другу говорили. — Эй, ныряем глубже!» Затем случилось что-то, чего он не помнил, и он отошел от их компании. Возможно, он что-то не то сделал или не с теми связался; а может, это Дани на него так повлияла: она частенько на него смотрела, лишенная отныне дара речи, и по лицу ее текли безмолвные слезы. Потом жизнь Эда немножко прокатилась вниз с горы, но он оставался в седле. Он сбрасывал проасавин-D-2 с орбиты Бэдмарша и толкал сращенный с белками рибосом мартышки земной героин в орбитальных городах кластера Кауфмана. Когда у него заканчивались деньги, он ненадолго переключался в режим трущобного вора, наркодилера или сутенера. Ну, может, и не так чтобы ненадолго. Но если руки его и не были чисты, то сердце снедала жажда жизни, а слаще всего жизнь на краю смерти. В этом он уверился еще в детстве, когда сестра ушла. Потом его занесло в сигма-конец Пляжа, где он зависал с парнями вроде легендарного Билли Анкера, который в то время был одержим радиоисточником RX-1.
— Чувак, — говорил Эд Тигу, — я тебе передать не могу, чего он достиг.
Он усмехнулся.
— Я был в одной лодке кое с кем из них, — сказал он. — Не с лучшими из них.
Он покачал головой, восхищенно вспоминая.
Волдырь озадачился. У него дети. У него Нина. У него своя жизнь. Он мало что понял из услышанного. Но дело даже не в этом. Как Эд превратился в твинка, скажите на милость? Существование твинка полностью противоположно всему, что вытекало из его рассказов. Какой смысл накачиваться дешевыми иллюзиями в баке, оседлав волну на краю чернодырного радиуса Шварцшильда?
Эд лениво улыбнулся.
— Я себе это так объясняю, — сказал он. — Когда добьешься всего, чего стоило бы добиваться, волей-неволей переходишь к тому, чего добиваться не стоило.
На самом-то деле он не знал ответа. Возможно, он всегда был твинком. Возможно, образ жизни твинка всегда подстерегал его. Пристрастие ждало своего часа. Потом он повернул за угол — припомнить бы хоть, на какой планете… и увидел: КЕМ ЗАХОЧЕШЬ — ТЕМ И СТАНЕШЬ. Он уже всего добился, так почему бы нет? С тех пор, становясь всеми, кем он хотел стать, он потерял если не все, чем владел, то большую часть. Что еще хуже, если он мало чем владел в старые добрые дни, то сейчас располагает еще меньшим.
Втайне он признавался себе, что, как только раздобудет деньжат, немедленно завалится обратно в бак.
* * *Эд понимал, что дальше так продолжаться не может. Его мучили видения, полные чувства вины. Просыпаясь по ночам, он чувствовал приближение катастрофы. В итоге все случилось скопом, однажды ранним вечером, пока он трахал Нину.
Ежедневный цикл активности Крольчатника шел своим чередом, периоды галдежа неощутимо перетекали в затишье. Так случилось уже раза три-четыре. Эду затишье не нравилось, его мороз по коже драл. Из барака в барак задувало холодноватым ветерком. С дешевых постеров, подобных религиозным иконам, мелькали изображения Тракта Кефаучи. Дети спали или возились на свалке близ доков. Время от времени кто-то сопел или вздыхал, отчего Эду становилось еще хуже. Ему казалось, что Крольчатник заброшен. Ранним вечером тут всегда так бывало, но сегодня, ей-ей, такое впечатление, будто жизнь во всем городе остановилась, а не только тут.
Эд ничего не слышал, кроме неровного дыхания Нины. Она переместилась в неудобную позицию, подогнув под себя колено и прижавшись щекой к стене.
— Давай поднажми, — проговорила она невнятно. Эд, весь в меланхолических воспоминаниях, слегка шевельнулся и увидел поверх длинной белой спины партнерши наблюдавшую за ними тень на пороге. Сперва ему почудилось, что он галлюцинирует: тень сильно напоминала отца. Ум его заволокла мрачная дымка, как бывало при воспоминаниях, которых он не мог точно идентифицировать. Потом он дернулся («Да, — прошептала Нина, — о да…») и моргнул.
— Господи, Тиг, это ты?
— Да, это я.
— Ты никогда не возвращался так рано.
Волдырь робко заглядывал в клетушку, вид у него был не столько уязвленный, сколько озадаченный.
— Нина, — позвал он, — это ты?
— Ну да, конечно. — Голос ее был гневным, нетерпеливым. Оттолкнув Эда, она вскочила, оправила платье и расчесалась пальцами. — А кого ты ожидал тут найти?
Тиг мгновение обдумывал вопрос.
— Не знаю.
Еще немного подумав, он взглянул на Эда и сказал:
— Я не ожидал, что тут кто-то окажется. Я…
— Может, я лучше уйду? — предложил Эд, желая разрулить ситуацию.
Нина уставилась на него.
— Ты что? Нет, — сказала она. — Я не хочу. — Внезапно она отвернулась от обоих мужчин и пошла к плите. — Включите свет, тут холодно.
— Ты же знаешь, у нас не бывает от них детей, — произнес Тиг.
Левое плечо его дернулось, точно по собственной воле.
— Вермишель будешь? — требовательно спросила она. — У нас больше ничего нет.
К этому моменту сердцебиение Эда успокоилось, он заново сконцентрировался и услышал шум в окрестном Крольчатнике. Сперва звуки его не встревожили — детский визг, саундтреки с голограмм, обычный домашний гомон. Потом донеслись голоса погромче. Крики. Они приближались. Затем — два или три громких резких взрыва.
— Что это? — спросил он. — Там люди бегут. Послушайте!
Нина с Тигом переглянулись. Тиг посмотрел на Эда. Все трое уставились друг на друга.
— Это сестрички Крэй, — сказал Эд. — Они явились за мной.
Нина отвернулась к плите, словно сочтя эту информацию недостойной своего внимания.
— Ты вермишель будешь? — спросила она нетерпеливо.
— Дай мне пушку, Тиг, — потребовал Эд.
Волдырь вытащил пушку из чего-то похожего на морозильную камеру. Оружие было завернуто в тряпки. Он развернул их, посмотрел на пушку некоторое время и отдал Эду.
— А что мы будем делать? — прошептал он.
— Делать ноги отсюда, — сказал Эд.
— А что же с детьми будет? — вдруг завизжала Нина. — Я детей не оставлю!
— Потом за ними вернешься, — сказал Эд. — Им нужен я.
— Мы ведь ничего не ели! — сказала Нина.
И склонилась над плитой. В конце концов они оттянули ее от плиты и потащили через Крольчатник в примерном направлении выхода на Стрэйнт-стрит. Путь отнял, казалось, вечность. Они брели в голубоватых сумерках, спотыкаясь о протянутые конечности. Двигаться быстрее было невозможно. Нина упиралась, как только могла, или, вырвавшись, убегала в сторону. Каждый раз, проходя в очередную клетушку, они кого-то или что-то сшибали. Было похоже, что каждый барак соединен со всеми остальными. Если Крольчатник был сходен с лабиринтом из дешевого фильма ужасов, то и погоня тоже словно бы оттуда явилась: топот преследователей поутих, но затем, стоило Эду расслабиться, возобновился с другого направления, став еще громче. Началась стрельба — и выдохлась, сменившись тишиной. Потом раздались новые вопли и взрывы. Кто в кого стрелял, было в задымленных клетушках не разобрать. Метались миниатюрные ганпанки в дождевиках, одноразовые культивары с футовыми бивнями; резкие вспышки выстрелов выхватывали из полумрака нескоординированно движущиеся силуэты мужчин, женщин и детей. Нина Волдыриха оглянулась. Ее пробили дрожь, затем — внезапный смех.
— Знаете, — сказала она, — я уже целую вечность так не бегала!
Она стиснула руку Эда. Глаза Нины, сверкающие, живые, слегка расфокусированные от возбуждения, вперились в его. Эд ее уже видел такой. И тоже рассмеялся.
— Спокойнее, детка, — сказал он.
Вскоре после этого оттенок освещения изменился, сделавшись не таким синим, скорее серым. Воздух стал холоднее. Вот они бегут, поскальзываясь на чьих-то раскиданных по полу харчах (Эд успел заметить дугу жидкости, керамическую супницу, монетой крутящуюся на ребре, и мерцающий с голографического экрана под звуки хорала Тракт Кефаучи), а в следующее мгновение уже вылетели на Стрэйнт-стрит, задыхаясь и колотя друг друга по спинам.
Снова пошел снег. В перспективу Стрэйнт, словно заполненное конфетти ущелье, тянулся лабиринт стен и фонарей. Со стен свисали старые агитационные плакаты. Эд вздрогнул.
Искры, подумал он ни с того ни с сего. Везде искры.
И еще подумал: Вот дерьмо!
Но спустя минуту начал смеяться.
— Мы это сделали, — произнес он.
Тиг Волдырь тоже засмеялся.
— На кого мы похожи? — проговорил он.
— Мы это сделали, — повторила Нина изучающим тоном. Произнесла еще пару раз. — Мы это сделали, — заключила она.
— Да, дорогуша, вы это сделали, сомнений нет, — согласилась Белла Крэй.
Ее сестричка добавила:
— Мы решили, что вы появитесь с этой стороны.
— Фактически, дорогуша, мы на этом банк сорвали, вот.
* * *Они стояли посредине улицы под снегом и, надо полагать, уже давно не двигались с места. Они были при полном параде и клатчах, точно завалили в квартал закройщиков в седьмом часу вечера напиться, уколоться и встретить уготованную им судьбу. Помимо черных юбок и офисных блузок, сестрички облачились в шубейки до талии из поддельного меха, чтобы не так мерзнуть. У Беллы, кроме того, на голове торчала шляпка, отороченная тем же фальшмехом. Между подолами юбок и черными зимними сапожками голые ноги сестричек раскраснелись на морозе. Эви Крэй как раз расстегивала свой клатч. Доведя эту операцию до половины, она подняла взгляд.
— Ты можешь уйти, дорогая, — сказала она Нине, словно удивившись ее присутствию здесь. — Ты нам не нужна.
Нина Волдыриха перевела взгляд с Эда на мужа и сделала недовольный жест.
— Не-а, — ответила она.
— Уходи, — попросил ее Эд. — Им нужен я.
Нина упрямо замотала головой.
— Ты можешь уйти, — повторил Эд.
— Нам нужен он, — согласилась Эви Крэй. — Ты бы лучше ушла, дорогуша.
Тиг Волдырь схватил Нину за руку. Она позволила ему отвести себя на шаг-другой, но тело и голова ее оставались повернуты к Эду. Он улыбнулся лучшей своей улыбкой. «Уходи же», — молча взмолился он. И сказал вслух: