Она сделала крайне необычную вещь – представила себя главной. Напитки, одежда, приглашения, инструкции, еда (которой не было), место – все. Она спросила себя: если бы я за все отвечала, как бы я могла это улучшить?
Чесночные узелки
На следующий день, в воскресенье, Фрэнки проснулась от стука в дверь. Триш уже ушла, так что Фрэнки подошла к двери в пижаме.
За дверью стоял Альфа, одетый в темнокрасный свитер с дырками на локтях. Они не разговаривали с той встречи в спортзале. Даже вчера он всего лишь кивнул ей, когда увидел их с Мэттью на лужайке.
– Спускайся, – сказал он, как будто это самая обычная вещь на свете. – Мы едем есть пиццу.
Кто «мы»?
Она с Альфой?
Он приглашал ее на свидание? Он не мог не знать, что на вечеринке она была с Мэттью.
Фрэнки ненадолго задумалась.
– В такую рань? Десять утра.
– Мы здесь называем это бранч.
– Но где ты возьмешь пиццу в такое время?
– Ресторан Луиджи в Лоуэлле открыт двадцать четыре часа.
– Мне нельзя выходить за пределы кампуса, – сказала Фрэнки, все еще решая, хочет ли она ехать. Только ученики старшего курса могли выходить из кампуса без разрешения или сопровождения.
– А кто узнает? – спросил он.
Альфа был прав. Но такова уж природа паноптикума: большая часть учеников Алабастер не покидала кампус, хотя для этого требовалось всего лишь перепрыгнуть невысокую каменную стену.
– Не хочу чтобы меня поймали, – пояснила Фрэнки, скрещивая руки на груди, на случай, если ее пижама просвечивала.
– Мэттью пошел на стоянку за машиной, – сказал ей Альфа. – Через пару минут он будет ждать нас у ворот. Он сказал, что ты соберешься быстро.
О. Альфа здесь по просьбе Мэттью. Тогда все в порядке.
Ей не придется выбирать.
– Ну так что? Ты поедешь за пиццей? – спросил Альфа. – Или будешь хорошей девочкой и останешься в кампусе?
– Спущусь через пять минут, – кивнула Фрэнки.
* * *Машина Мэттью оказалась темно-синим «Мини-Купером». Когда Фрэнки с Альфой добрались до ворот, мотор уже работал.
– Я сяду вперед, – сказал Альфа.
Фрэнки почувствовала раздражение, но оно тут же исчезло, стоило ей увидеть улыбку на лице Мэттью.
– Привет, Фрэнки. Готова сразиться с пиццей?
Она кивнула и протиснулась мимо загородившего проход Альфы на заднее сиденье. Машина тронулась с места.
– Я хотел бы заявить с самого начала, – сказал Альфа, закуривая и опуская стекло. – Все приготовленное за пределами Италии или центра Нью-Йорка не имеет права называться пиццей.
– Как тогда это называть? – спросил Мэттью.
– Называй это диском из теста с помидорами и сыром. Но это не пицца.
– Тогда это ДИТ, – подытожил Мэттью.
– Как хочешь, – выдохнул Альфа. – Поедем, съедим толстый, упругий ДИТ. Он лучше, чем еда в столовой, и я буду рад начать воскресное утро с горы соли и жира, но это будет не пицца.
– Ты такой сноб, пес.
– Нет. Пицца – это народная еда. Она дешевая, ее можно купить на каждом углу. Невозможно быть снобом по поводу пиццы.
– Помнишь ту русскую забегаловку в Чикаго, где женщина с торчащими из носа волосами не дала тебе налить кетчуп на стейк?
– Ну, помню, и что?
– То, что снобом можно быть по поводу всего. А стейк был даже не из лучших, – покачал головой Мэттью. – И тем не менее она бы не позволила тебе полить его кетчупом даже под угрозой смерти.
– А что ты думаешь об ананасах? – поинтересовалась с заднего сиденья Фрэнки.
– В пицце? – уточнил Альфа. – Непростительно.
– Почему?
– Потому что это фрукт. Фрукты не кладут в пиццу
– Помидор тоже фрукт.
– Это не считается. – Альфа затянулся сигаретой. – Помидор, может быть, и фрукт, но это особенный фрукт. Несладкий. Фрукт, амбиции которого простираются дальше, чем амбиции любых других фруктов.
– Правда?
– Поверь мне. Это главный ингредиент в итальянской кухне. С ним можно приготовить соус, можно положить в салат с моцареллой и оливковым маслом, можно сделать рататуй. А что можно сделать с обычными фруктами? Ничего. Их просто едят. Нельзя основать кухню на винограде.
– А как насчет вина? – спросила Фрэнки.
– Ладно, ладно. Но грейпфруты? Или ананасы. Нет. Ты представляешь себе кухню на основе черники? Через неделю она так надоест всем, что люди предпочтут умереть от голода. Черника лишена универсальности. Страна, где кухня основана на чернике, будет страной психов, обезумевших от однообразия блюд.
– ОК, – согласилась Фрэнки. – Но ты пробовал пиццу с ананасами?
– Мне не обязательно ее пробовать, – отозвался Альфа. – И так ясно, что это гадость.
– Тогда как ты можешь списывать ее со счетов, если даже не пробовал?
– Она тебя подловила, пес, – рассмеялся Мэттью. – Снобизм из тебя так и лезет.
– Да черт с ним, – фыркнул Альфа, выкидывая окурок в окно.
– Нов том, что касается пирогов, ты не сноб, это точно, – утешил его Мэттью. – Фрэнки, мы этим летом три недели ехали через всю страну, пытаясь попробовать как можно больше разных пирогов…
– Я…
– Что?
Фрэнки собиралась сказать: «Я знаю», но передумала.
– Ничего.
– Во всяком случае, – продолжил Мэттью, – во всем, что касается пирогов, Альфа – эгалитарист[11]. Ему нравится все. Дин, к примеру, на третий день не мог есть ничего, кроме одного-единственного пирога.
– Какого?
– Лимонной меренги. Но, так или иначе, он съедал только половину.
– Это ненормально, – фыркнул Альфа. – Нет, правда, скажи, это что, нормально – съедать только половину кусочка?
– Не думаю, – сказала Фрэнки. – Если пирог передо мной, я хочу его весь.
– А что насчет мороженого? – спросил Альфа. – Например, шоколадного?
На мгновение Фрэнки лишилась дара речи. Альфа помнил ее.
Помнил тот день на пляже.
Она уже догадалась, что он помнит. Почти наверняка. Но ей приятно было знать об этом точно.
Тем не менее сейчас говорить об этом было нельзя. Она с Мэттью. Она выбрала Мэттью. Или он ее выбрал.
Или Альфа выбрал Волчицу. Или как-то так.
– Да, бывало такое, что я съедала только половину мороженого. Но это из-за холода. А для пирога никогда не бывает слишком холодно или слишком жарко.
– Для мороженого тоже, – возразил Альфа. – Только не в моем мире. – Он залез в бардачок и принялся перебирать диски. – Если ты не любишь еду, ты не любишь секс, – продолжил он. – Готов поклясться, что в этом и состоит проблема Дина. У него такие оценки потому, что его либидо полностью подавлено.
– Не думаю, – возразил Мэттью.
– Тогда почему он встречается с этим комочком пуха вполовину младше себя? Извини, Фрэнки.
– Стелла не так уж плоха. – Мэттью свернул с шоссе.
– Тебе не нравится Стелла? – спросила Фрэнки. Она не раз видела, что Стелла сидит за столом старшекурсников и развлекается вместе с друзьями Дина.
– А, нет, погоди, она не комочек пуха, она ДИТ, – продолжал Альфа. – Нет, она не так уж плоха, она ничего. Но – не вкусная. Идеальный вариант для Дина, который в любом случае настолько подавил свое либидо, что вкусное его не интересует.
– Это же не связано с тем, что она на втором курсе, – возразила Фрэнки.
Но ее никто не слушал.
* * *Они подъехали к ресторану Луиджи, который оказался плохо освещенной забегаловкой с красными пластмассовыми столами и пинбольным автоматом у дальней стены. Основными клиентами здесь были посетители соседнего бара. Табличка на стойке гласила: «До 12 дня пиццы не будет».
– Что, пиццы действительно нет? – спросил Мэттью у парня за стойкой.
– Парень, который ее делает, не пришел, – последовал ответ. – Сегодня воскресенье, никто не хочет вставать с утра и печь пиццу. Есть содовая. Есть чесночные узелки.
– Я буду чесночные узелки, – сказал Альфа. – Давайте, не знаю… Дюжину чесночных узелков с собой.
У дальней стенки обнаружился игровой автомат «Мисс Пэкмен». Фрэнки пошарила в сумке в поисках монеток и бросила их в щель. Пока ее Пэк-леди уплетала энергетические мишени, Фрэнки слушала разговор парней.
Они сидели в кабинке у входа.
– Это, можно сказать, идеальные ДИТ, – сказал Мэттью. – Только тесто, ни помидоров, ни сыра.
– Нет, это КИТ, – возразил Альфа. – Комки из теста. Но, – он понюхал пакет, – с большим содержанием чеснока. Не стоит их недооценивать.
– Дай понюхать. – Мэттью сунул лицо в пакет.
– На что поспорим, что твоя новая девушка не будет их есть? – шепнул Альфа.
– Не хочу спорить, – не принял вызов Мэттью, доставая из пакета узелок и забрасывая его в рот. – Никогда не спорю на то, что девушки будут есть, а что нет.
– У женщин есть одно свойство, – сказал Альфа, постукивая пальцами по пластиковой столешнице. – Они не бывают ненасытными.
– Ты так думаешь?
Альфа съел чесночный узелок.
– Может быть, глубоко внутри. Но всегда делают вид, что им это не свойственно. Они всегда съедают половину мороженого и отдают оставшуюся.
– Может быть, глубоко внутри. Но всегда делают вид, что им это не свойственно. Они всегда съедают половину мороженого и отдают оставшуюся.
Снова. Это мороженое. Альфа хотел, чтобы Фрэнки знала, что он помнит. И что он был каким-то образом разочарован в ней.
Поэтому он отказался от нее? Он ведь мог продолжать ухаживать за ней? Несмотря на Мэттью. Он счел, что ей не хватает ненасытности. И она не будет пытаться получить то, что она хочет. И она готова уйти с набережной, как только позвонит мама.
– Тогда Дин у нас женщина, – рассмеялся Мэттью. – Он оставил за собой след из полусъеденных пирогов через всю страну.
Альфа тоже рассмеялся:
– Он женщина. В некоторых вопросах.
Фрэнки не любила чеснок. Ее от чеснока тошнило. Но она заставила мисс Пэкмен поглотить энергию в лабиринте и, пока играла заставка между уровнями, подошла к кабинке, где сидели Мэттью и Альфа.
– Вы же взяли их на вынос, – сказала она, усаживаясь рядом и указывая на пакет с узелками.
– Да, но куда нам идти? – спросил Альфа. – Они провоняют весь «Мини-Купер».
– Можно мне один? – спросила Фрэнки. Альфа протянул ей открытый пакет.
Почти не морщась, она проглотила узелок в два укуса.
* * *– Вчера вечером он сказал, что хочет показать мне Винъярд, – выдохнула Фрэнки, в тот же день ближе к вечеру разговаривая с Зедой по телефону.
– Обычное дело, – сказала Зеда. – Классический жест Мэттью.
Перед этим Фрэнки на прощание поцеловала Мэттью, обдав его облаком чесночных миазмов, и он убежал на футбольную тренировку. Потом небо словно раскололось, и полил дождь.
Теперь она шла по кампусу к библиотеке, держа над собой зонт и специально наступая в лужи. На ней были красные резиновые сапоги.
– Что обычное дело? – спросила она сестру.
– Я не говорю, что он плохой человек или что-то типа того, – начала оправдываться Зеда. – Мне нравится Мэттью. Просто я заметила, что он так всегда поступает. Как только он решает, что ему кто-то нравится, он становится безумно приветливым.
– То есть дело не только во мне?
– Нет. Но он ведет себя так только с людьми, которые ему действительно нравятся. Думаю, он так пытается справиться с тревогой из-за богатства его семьи. Понимаешь, о чем я?
– Не совсем. – Фрэнки не хотелось выслушивать психоанализ семейства Ливингстонов. Она просто хотела радоваться тому, что она нравится Мэттью и он хочет пригласить ее в свой загородный дом.
– Дело в том, – пояснила Зеда, – что Мэттью знает: не все станут дружить с ним из-за высокого положения его отца. И его не будут куда-то приглашать или что-то ему предлагать, потому что у него всегда есть варианты получше, или потому что эти люди думают, что не принадлежат к его кругу.
Зеда замолчала.
– Погоди. Я в кафе, мне нужно сделать заказ. Можно мне морковно-ореховый маффин, фруктовый салат и латте с соевым молоком?
Фрэнки дошла до библиотеки и теперь стояла снаружи под зонтом в ожидании Зеды.
– Все, Фрэнки, я вернулась. О чем я говорила?
– О Мэттью.
– А, да. Элизабет Хейвуд рассказывала, что прошлым летом в его доме на Винъярде гостило шесть человек. Мэттью пригласил Элизабет, даже толком ее не зная, – просто решил позвать, когда они случайно столкнулись в книжном магазине в Бостоне. Когда она приехала, все уже были там. У него большой, огромный дом, и среди гостей были люди, с которыми Мэттью познакомился тем же летом, ребята, подрабатывавшие на каникулах официантами. А его родители жили в домике для гостей.
– Звучит странно.
– Хочешь услышать мое мнение? – спросила Зеда.
– Я же все равно не смогу тебя остановить.
– Ладно. Изображая хозяина – или внушая такие иллюзии, – Мэттью пытается избавить окружающих от тревоги по поводу его социального положения. И – здесь все становится еще сложнее – это делает это положение еще запутаннее.
– Что?
– Он позволяет гостям увидеть повседневность его роскошной жизни. Это делает его хозяином, самым важным среди собравшихся.
– Угу.
– Что думаешь? – Зеда всегда любила, когда Фрэнки соглашалась с ее идеями.
– Я думаю, что ты читаешь слишком много книг по социологии.
– Их никогда не бывает слишком много, – отозвалась сестра. – Мне пора. Подумай о том, что я сказала.
И Зеда отключилась.
Треугольник
Волчицей оказалась Элизабет Хейвуд, та девушка, которая побывала в гостях у Мэттью. Фрэнки знала ее через Зеду. Она не входила в компанию Альфы, но и не уступала ему Все детство и среднюю школу она провела, играя в популярном ситкоме роль циничной дочери известного комика. В Алабастер она поступила в тот год, когда сериал закончился, но его все еще продолжали крутить. Каждому новичку показывали Элизабет в столовой. Она выглядела старше и симпатичнее, чем на экране.
Фрэнки знала, что Элизабет сама заработала деньги на учебу в Алабастер. Кроме того, она заработала и на красный «мерседес», который называла «компенсацией за то, что мне пришлось провести детство с компанией наркоманов и злобных стерв» – этим она отличалась от большинства учеников так же, как новые деньги отличаются от старых.
Ее знали все, хотя особой популярностью она не пользовалась. Она скорее скользила по поверхности, хорошо чувствуя себя в самых разных социальных группах, не входя ни в одну на постоянной основе. У нее было круглое веснушчатое лицо и глубокие ямочки на щеках – обычная внешность для детей актеров, которых выбирают играть типичных американцев. Волосы, выкрашенные в рыжий для сьемок, вернулись к своему каштановому цвету. Говорила она медленно и слегка растягивала слова – свойство, которое добавляло ей популярности в лучшие дни сериала. Элизабет и Альфу редко видели вместе, разве что в компании других ребят, и они никак не демонстрировали свою привязанность. И хотя они встречались всего несколько недель, уже препирались как старые супруги.
В школе-интернате, где нет препятствий в виде расстояний и родителей с их подозрениями, отношения развиваются быстро. Эта банальность относилась не только к Альфе с Элизабет, но и к Фрэнки и Мэттью. Мэттью был ласков к ней и не скрывал их отношений. Не прошло и недели с вечеринки на поле для гольфа, как Фрэнки пересела за его стол в столовой. Обычно там сидели Мэттью, Альфа, Дин, Каллум и (чаще, чем кто-либо этого хотел) Стелла. Большую часть времени к ним присоединялись Элизабет, Тристан и Стив (игроки в лакросс, которые не играют значительной роли в этой хронике). Мальчики кидались хлебными корками и спорили о политике. Они сплетничали, обсуждали спорт и так сильно откидывались назад на стульях, что казалось, вот-вот опрокинутся, хотя этого никогда не случалось. Им было веселее, чем всем остальным в столовой.
Фрэнки была счастлива.
В Мэттью ей больше всего нравилось его умение не смущаться. К примеру однажды за ужином Альфа сказал что-то настолько смешное, что Мэттью подавился соком. Сок брызнул у него из носа и намочил рубашку. Все прочие знакомые Фрэнки в таком случае покраснели бы и постарались бы поскорее выбраться из столовой, переодеться, мечтая о том, чтобы никто и никогда больше не вспомнил бы о фонтане из яблочного сока. Но Мэттью встал, поднял в победном жесте руки и объявил себя самым отвратительным существом в Алабастере, призывая смельчаков бросить ему вызов.
– Придите ко мне все. Я бросаю вам вызов. Сумеете ли вы побить Яблочный Фонтан Ливингстона? Мы не верим, что эту высшую мерзость можно превзойти, но призываем вас всех испытать себя и поддерживаем ваши начинания.
Дин попытался построить розовую гору из кетчупа и картофельного пюре и облизать ее своим до отвращения длинным языком – но был признан проигравшим. Альфа издал пукающий звук подмышкой, но это тоже сочли недостаточно отвратительным.
– Приличия не позволяют мне стать настоящим соперником Ливингстону, – сказал он. – Но я не признаю себя побежденным. Как добропорядочный гражданин, я не могу совершать действительно отвратительные поступки в присутствии невинных детей, которые готовятся вкусить свой обед из неведомого мяса.
Каллум заявил, что свободен от таких ограничений, бросил все свои сухарики в апельсиновый сок и осушил стакан.
– Ты наказал сам себя, – сказал Мэттью. – Омерзительнее всего было только тебе. Согласись, это очень неудачная стратегия.
Каллум признал свое поражение, все встали, чтобы отнести подносы. Мэттью положил руку Фрэнки на талию. Раньше она никогда бы не подумала, что ей может нравиться парень, который пускает носом фонтаны из яблочного сока, но он ей нравился.
Позже, тем не менее, она не могла не задуматься о том, что из пяти человек за столом (включая Мэттью) она была единственной, от кого никто не ждал никаких отвратительных поступков. Впрочем, она и не вызывалась.
* * *Со временем Фрэнки начала замечать, что, хотя Мэттью с неожиданной теплотой принимал людей в свой мир, в чужой он никогда не входил. Она была вынуждена трижды познакомить его с Триш, прежде чем он начал ее узнавать, и он почти никогда не заходил в комнату Фрэнки. Если он хотел ее видеть, он звонил и просил ее выйти и встретиться с ним.