— Факт нельзя изменить, Гавон.
— Но если они прилетели сюда одновременно с нами, то какая сила могла бы помешать им уничтожить нас, если они этого захотят. Тогда факт, что «Сириус» прибыл с Земли, будет опровергнут.
— Ты спрашиваешь, какая сила, Гавон?.. Сила в том факте, что они этого не сделали.
— Это софистика, Пер! — ответил нетерпеливо Гавон. — Я не спрашиваю вас, что они сделали. Я вас спрашиваю, могут ли они изменить факты истории?
— Конечно, не могут, — сказал командир. — Что произошло, то произошло. Ты ошибаешься, когда думаешь, что причинно-следственная связь протянута в одном направлении. Она вообще никуда не протянута, она существует в целостном взаимодействии.
Гавон посмотрел на черное небо, точно искал там «Сириус», и я увидел, что лицо его вдруг смягчилось:
— Прости, Пер, но раз они могут находиться тут одновременно с нами, то что мешает им вернуться вместе с нами на Землю?
— В принципе — ничего.
— Тогда почему они этого не делают?
— Ты прекрасно знаешь, Гавон, что если мы замедлим свое передвижение, то и сами можем оказаться в каком-нибудь из будущих веков… Тогда почему мы этого не делаем?
Гавон растерянно молчал.
— Очевидно, потому, что для нас это не имеет смысла.
— В чем же тогда смысл? — спросил Гавон, и в голосе его прозвучало отчаяние.
— Не знаю, Гавон, может быть, надо спросить каменного Моисея, — ответил шутливо командир. — Если спросить меня, то я не верю, что эта статуя поставлена здесь какими-то людьми из будущего. Это тоже не имело бы смысла. А что ты думаешь по этому вопросу?
Я вздрогнул. Все происходящее казалось мне странным, как сон.
— Не знаю, Пер, — ответил я уныло. — Я не могу соображать так быстро…
— Не скромничай, Славин… Ты обязан высказать нам свои предположения.
— Да, Пер! — Я секунду помолчал. — В принципе, я согласен, что вряд ли это поставлено людьми, если только они не хотели сыграть с нами шутку. Остается вторая возможность. Статуя водружена здесь какой-то другой цивилизацией. Несомненно, эта цивилизация изучила нас досконально, знает нас лучше, чем Лоу, к примеру, который не знает, кто такой Моисей, и не слыхал имени Микеланджело. Если все это верно, то напрашивается еще один вывод. Они верили, что когда-нибудь мы прилетим сюда. И специально поставили эту статую, чтобы мы ее увидели. Потому что для всех, кроме нас, она лишена какого бы то ни было значения.
— Но это просто невозможно! — проговорил Лоу обиженно. — Ты считаешь: кто-то построил это немыслимо дорогостоящее сооружение ради того, чтобы показать нам дурацкую статую?
— Во-первых, статуя совсем не дурацкая, — ответил я. — И, во-вторых, у искусственной луны может быть и другое предназначение., Но сейчас нас интересует прежде всего сама статуя. Зачем ее поставили? Какой в этом смысл? Вероятнее всего, она — некий документ, некий знак, памятник, содержащий знания. Чем-то подобным была, например, знаменитая пирамида Хеопса, тайну которой разгадали лишь в XXII веке.
— А может, здесь разгадка проще, Славин, — сказал командир.
— Вряд ли, Пер! — вздохнул я огорченно. — Простые загадки загадывают только детям. Прежде всего надо понять, кроется ли загадка в личности Моисея, или в личности Микеланджело… или в самой статуе. Я думаю, что мы решим эту проблему, когда внимательно изучим все данные. А это мы сможем сделать, только вернувшись на Землю.
— Верно, Славин, но что если в загадке содержится предупреждение? — предположил командир. — И коли мы его не узнаем, то, может, не сумеем вернуться…
— Да, Пер, это действительно будет хуже всего.
— В таком случае не плохо было бы нам немножко напрячь свои мозги… Расскажи нам, что ты знаешь о Моисее…
— К сожалению, слишком мало, Пер… Он был полулегендарной, полуисторической личностью. То, что он существовал реально, сейчас не оспаривается. Насколько я помню, он жил примерно за тысячу лет до нашей эры и был, несомненно, образованным человеком, а также опытным полководцем. И еще интересно то, что он вывел народ Израиля из Египта в Землю Обетованную. Их странствие было долгим и трудным, и сам Моисей умер, не дойдя до цели. И еще: Моисею приписываются различные чудеса.
— Какие чудеса? — спросил командир.
— Например, одним мановением руки он разделил надвое Красное море, чтобы его племя прошло по дну. И что-то еще, я подзабыл. Что-то про манну небесную и воду в пустыне. Ах да, его племя осталось без воды… тогда Моисей ударил жезлом о скалу, и из нее потекла вода…
— Что такое «жезл»? — спросил Гавон. — Что-то вроде меча?
— Представь себе палку, сделанную из благородных металлов и украшенную драгоценными камнями… Кроме того, я забыл вам сказать, что Моисей — автор свода законов, одного из самых древних в истории человечества, так называемых десяти заповедей. В свое время они играли огромную роль в этическом воспитании народов…
Я замолчал, ничего больше не припоминая.
— А известно ли, что побудило Микеланджело изваять именно его статую? — спросил командир.
— В «Энциклопедии древних искусств», которая находится в моей картотеке, есть подробная справка о статуе, — ответил я. — Может, вам стоит ее почитать, Пер, сейчас мне трудно вспомнить все подробности. Но я знаю, что многие века статуя Моисея была символом величия и силы человеческого духа…
— Это уже кое-что! — пробормотал заинтригованный Гавон.
— По преданию, сам Микеланджело остался очень доволен своим произведением. Когда статуя была готова, он ударил ее резцом по колену и произнес фразу: «Говори, Моисей!»
Я замолчал, пораженный внезапной мыслью. Остальные переглянулись. Мысль казалась нелепой, но что из происходящего представлялось естественным и реальным?
— Попробуй, Славин, что тебе стоит? — раздался в шлеме голос командира.
— Отчего же не попробовать, — пробормотал я.
Медленно поднявшись еще на две ступени, я остановился у подножия величественной статуи. Помню, какая-то смутная тревога охватила меня… Я улыбнулся, немного через силу, и, подняв обтянутый скафандром кулак, ударил по мраморному колену: «Говори, Моисей!»
В тот же миг опора выскользнула у меня из-под ног. Я чувствовал только, что с головокружительной быстротой лечу в бездну. И потерял сознание.
2.Я лежал на спине на узкой жесткой кровати, освещенный ослепительным светом. Ничего не помнил, ничего не сознавал и лишь ощущал, что я не один, но свет мешал разглядеть тех, кто меня окружал. Я был не в силах пошевелиться, словно оцепенев, только слышал легкий шум вокруг и тихие, неясные голоса людей.
Я не испытывал ни тревоги, ни страха. Просто лежал, словно оглушенный или парализованный, мучимый ярким светом. Наконец из слабого шума выделился громкий отчетливый голос:
— Приступим, коллеги.
Это было сказано на каком-то странном языке, но еще более странным было то, что я его понимал. Шум постепенно стих, и голос продолжал:
— Дорогие коллеги, то, что вы видите перед собой, — прекрасный экземпляр человекообразной обезьяны. Десять дней назад мы поймали ее в умеренном поясе этой любопытной планеты. По мнению наших зоологов Сваска и Фертекса, эти обезьяны уже вступили на путь превращения в человека. Они обитают в сравнительно голых скалистых горных массивах, что заставляет их перейти к ходьбе на задних конечностях. О передних конечностях мы уже с уверенностью можем говорить как о руках: пальцы хорошо развиты, обезьяны могут в некоторых случаях пользоваться ими даже лучше, чем мы. Более того — человекообразные охотятся не только в одиночку, но и коллективно. А главное, они используют камни как оружие самозащиты и нападения. Так, к примеру, этот экземпляр попал Сваску точно по шлему скафандра с расстояния, в тридцать раз превышающего его собственный рост.
Наступило короткое молчание, наверное, все разглядывали камень.
— Вот это булыжник! — произнес кто-то шутливо. — Если бы Сваек не был в шлеме, то сейчас мы рассматривали бы его мозг.
— Если у него он есть, — добавил другой. — Иначе чем объяснить то, что Сваек позволил, чтобы в него бросили камень.
— Как ты его поймал, Сваек?
— Ответил на комплимент комплиментом, — заговорил добродушный голос. — И попал ему туда же ампулой с безвредным усыпляющим веществом…
— Но продолжим! — сказал тот, что заговорил первым. — Как считают Сваек и особенно Фертекс, эволюция человекообразных будет исключительно медленной. Развитие планеты вступило в весьма стабильную геологическую эру со слабой радиацией, что, как известно, не благоприятствует возникновению мутаций. Это еще в большей степени относится к теплокровным млекопитающим, которые преобладают среди животных планеты. Несчастный гигант, которого вы видите перед собой, довольно непонятное создание. Хотя в смысле пищи он принадлежит, скорее, к хищникам, у него нет никаких органов для нападения, кроме рук. Его физическая сила ничтожно мала по сравнению с другими хищниками. Ему трудно находить себе пищу и защищаться от других зверей. Наши зоологи считают, что, вероятно, он исчезнет как вид еще до того, как вступит на путь превращения в человека. Вот почему мы решили проделать один эксперимент, который в случае успеха будет иметь серьезные последствия для этой планеты. Но по данному вопросу с докладом выступит старший биолог уважаемый Уртекс. Если можно, коллега, покороче.
— Очень коротко! — проговорил кто-то довольно быстро. — Мы поставили опыт на пяти экземплярах этих человекообразных. Они не совсем одинаковы, между ними имеются некоторые различия, в основном в умственных способностях. Этот, как вы могли заметить, сравнительно хорошо развит. Я долго наблюдал за тем, как он ловит рыбу, — он делал это довольно умело. Заметив меня, он явно забеспокоился, но не сбежал. Он глазел на меня с таким любопытством, словно понимал, что мы прилетели из космоса. И я уверен, что он бросил камень мне в голову больше из «исследовательского интереса», поскольку они не едят себе подобных…
— Мы же договорились коротко, Уртекс! — сказал снова тот, кто вел совещание.
— Хорошо, — недовольно продолжал Уртекс. — Опыт состоит в следующем. Мы вызовем у человекообразных следующего поколения искусственно направленные мутации. Их потомки будут отличаться от своих родителей. Они окажутся менее волосатыми, и тенденция будет идти к постепенному исчезновению волос. Это заставит их одеваться, чтобы прикрыть наготу. Они будут ходить на задних конечностях. Впервые руки послужат им не только для того, чтобы бросать камни, но и для того, чтобы создавать примитивные орудия защиты и нападения. Мозг значительно увеличится. Первые же их потомки будут иметь склонность к некоторым примитивным видам искусства… Труднее привить им наклонности, связанные с социальной жизнью, например, взаимопомощь, милосердие, привязанность к себе подобным…
— А какая гарантия, что в результате мутации они окажутся жизнеспособными? — спросил кто-то.
— Закономерный вопрос, — ответил биолог. — Первое поколение действительно окажется не очень жизнеспособным, особенно в юные годы. Оно будет рассчитывать на защиту родителей. Но к наступлению зрелости они станут достаточно умными, хитрыми, даже жестокими и в то же время способными на самопожертвование ради детей. Они уверенно будут пользоваться огнем. Эти уже по-настоящему разумные существа сумеют даже в неблагоприятных условиях сохранить свое потомство — главное в нашем эксперименте.
Наступило короткое молчание.
— У кого есть опросы? — спросил руководитель.
— У меня есть вопрос! — сказал кто-то. — Не приведет ли внедрение человеческого сознания в человекообразных к тому, что они не смогут ориентироваться в новых для них условиях? Не создаст ли у них глубоких внутренних противоречий?
— Подобная опасность, несомненно, существует, — неохотно ответил биолог. — Прямое воздействие на мозг человекообразных было оперативным и диффузионным. Мы не знаем точно, каково влияние этой диффузии, поскольку использовали наши человеческие экстракты. И, конечно, исключительно трудно найти точную дозировку. Так, например, мы резко усилили половое влечение у человекообразных и их потомства. Этот господин, которого вы видите перед собой, склонен к полигамии. Мы это делаем для обеспечения многочисленного потомства, хотя это может привести к конфликтам с другими самцами.
— Раз так, — сказал кто-то, — то достаточно ли пяти опытов?
— Можно провести и больше, — ответил биолог. — Но мы потеряем время.
— Что значит время? — ответил другой недовольно. — Если мы закладываем основы новой человеческой цивилизации, то надо делать это основательно. Любая поспешность представляется мне безответственной и непозволительной…
— У меня есть вопрос… Заложена ли в новом виде возможность второй мутации через какое-то число поколений?
— Нет, это не предусмотрено! — ответил биолог. — Если новая мутация возникнет при неблагоприятных обстоятельствах, которые мы не можем предвидеть, ее последствия могут быть фатальными. Но зато мы ввели в подопытных ампулы, содержащие знания, которые проявятся через тысячелетия. А также сложные для них истины в доступной форме, которые долгое время останутся непонятными…
— Например? — спросил кто-то с любопытством.
— Например, такая сентенция! — неохотно пробормотал биолог. — «Чем меньше яйцо, тем больше птица, которая из него вылетит»…
— Ну и пошлость! — сказал кто-то.
— Это не я сочинил! — ответил биолог обиженно. — Это Хук сочинил…
— Чего еще ждать от сумасбродного поэта…
— Почему? — вмешался Хук. — Ведь «не вылупится», а «вылетит»!
— Что еще?
— «Когда ты на берегу, движется лодка. Когда ты в лодке, двигаются берега!» — продолжал Хук.
Опять воцарилось молчание.
— Это лучше! — сказал кто-то неуверенно. — Но я сомневаюсь, что, когда ампулы лопнут, кто-то проявит интерес к таким сомнительного свойства сентенциям.
— Продолжим! — сказал руководитель. — Есть ли у кого-нибудь принципиальные возражения против эксперимента?
— Да, у меня! — сказал кто-то.
Голос у него был спокойный и уверенный.
— Говори, Хет!
— Я вообще не одобряю ваш эксперимент. По-моему, мы не имеем права вмешиваться в эволюционные процессы на этой прекрасной планете. Вы создадите вид, который окажется оторванным от своей естественной среды. Более того, он противопоставит себя ей, будет чуждым ей явлением. Я думаю, что природа мудрее и сумеет создать, исходя из местных условий, более совершенную форму человеческого сознания. Я убежден, что последствия этого эксперимента могут иметь даже трагический характер, если это человеческое сознание не достигнет полной гармонии с окружающей природой.
— Обязательно достигнет! — вмешался в разговор Уртекс, биолог.
— Иначе это приведет к самоуничтожению…
— Именно это вы должны были заложить в него как главный смысл его жизни! — сказал Хет. — А не жестокость… Он и без того достаточно жесток.
— А по-моему, он добродушный весельчак! — сказал Сваек.
— Жаль, что он не разбил тебе голову! — оборвал его Хет. — Тогда ты не был бы таким снисходительным… А о чем, по-вашему, говорят эти складки вокруг его губ?
Я почувствовал прикосновение к своей щеке. И содрогнулся от ужаса. Неужели это я был той обезьяной, о которой они рассуждали? Чепуха, с какой стати?.. Ведь я понимал все, что они говорили. Но тогда почему они прикоснулись именно к моей щеке, именно возле губ, где должна была отражаться жестокость обезьяны? Эта мысль потрясла меня, и я напряг все свои силы, пытаясь подняться с кровати. Не смог, конечно, поскольку был крепко привязан. Но зачем они привязали себе подобного, настоящего человека…
— Уртекс, твой красавец, похоже, проснулся! — пробормотал озадаченно Хет.
— Не может быть! — ответил Уртекс. — Это должно произойти через два дня.
— Он пошевелился! — сказал Хет. — И попытался открыть глаза…
— Погасите свет! — озабоченно сказал Уртекс. — Сейчас же погасите свет!
И действительно, свет надо мной погас. Я медленно открыл глаза. Над самой головой у меня висел большой зеркальный рефлектор, я сразу догадался, что вижу в нем себя. И снова содрогнулся от ужаса. Из рефлектора на меня смотрел какой-то невиданный зверь: и знакомый, и странный одновременно. Это был я. Меня вдруг охватила безумная ярость, я крепко оперся локтями о кровать и невероятным усилием разорвал путы на руках.
Теперь я сидел на кровати, хотя ноги мои оставались привязанными. Но так я, по крайней мере, мог оглядеться вокруг. То, что я увидел, нисколько меня не удивило. Я находился среди настоящих людей. Они были высокого роста, стройные, с большими головами. Я заметил, что они испугались, и это еще больше взбесило меня.
— Что вы со мной сделали?! — закричал я в бешенстве.
Они смотрели на меня уже не испуганно, а ошарашено. Страшный зверь вдруг заговорил по-человечески!
Двое стояли совсем рядом со мной, вероятно, один из них был Уртекс. Впрочем, я сразу узнал его по голосу.
— Успокойся, Эден! — сказал он добродушно. — Я сейчас тебе все объясню…
— Что ты можешь объяснить! — закричал я. — Я же слышал, что вы тут говорили. Ты вселил меня в какое-то дикое животное.
— Ты не прав! — сказал Уртекс ласково. — Ты не животное, Эден… Ты нечто большее даже, чем мы все. Нас миллиарды, а ты будешь прародителем великой человеческой цивилизации…
У меня пересохло в горле. Только теперь я осознал весь трагизм моего положения.
— Но я не хочу, Уртекс, умоляю тебя, — сказал я хриплым голосом. — Я не хочу быть прародителем… Я хочу быть человеком…
— Ты уже человек, Эден…
— Я хочу быть таким же человеком, как вы… У меня нет сил пройти путь длиной в тысячелетия, чтобы вновь обрести себя. Это страшно. Прошу тебя, Уртекс, верни меня обратно, туда, где я был раньше.
Уртекс помедлил с ответом.
— Я не могу сделать этого, Эден! — печально сказал он. — Но даже если и сделаю, это не в твоих интересах… Ты превратишься в элементы ампулы…
Я уловил быстрый взгляд, который Уртекс бросил на маленький операционный стол, но не понял его смысла.