Однажды они говорили о магах. Она сказала: я не понимаю, почему редчайший дар, такой счастливый, желанный дар достается негодяям… Знаешь, призналась она, когда я была девочкой — я хотела быть магом… я пряталась в роще и изо всех сил пыталась сотворить чудо. Зажечь взглядом огонек… или задержать в воздухе подброшенную шляпу. Я не играла в куклы, не бегала с девчонками купаться, я сидела и пробовала — ведь отец говорил, что труд способен преодолеть все… А труд не преодолел. Нельзя, если не родился магом. Я выучилась кое-каким фокусам и потом не раз дурачила брата и его друзей… Зачем маги, если они недобрые?
— Не знаю, — вслух сказал Варан, и Тюфа нервно зевнула. — Сейчас мы попробуем спросить… О как.
В самом верхнем окошке уцелевшей башни мелькнул огонь. Варан, прищурившись, заметил длинную и мягкую, как шарф, ленту пламени, летящую от башни ему в лицо. Задержав дыхание, прыгнул в сторону; огненная струя ударила в землю, трава едко задымилась, но больше ничего не произошло.
— В этом месте истории братья побежали, — сказал Варан сам себе, потому что Тюфа была уже далеко. — Плохо. Если он всерьез решит меня убить — я ничего не смогу сделать…
Может быть, разумнее всего было послушать хозяина и отступить. Это означало, что самое меньшее полгода жизни было потрачено напрасно и зря — но Варану не привыкать, он и года бросал на ветер, полагая, что жизнь длинная…
Он посмотрел на развалины. Облачко дыма, вылетевшее из окна башни, успело отползти в сторону и почти размазаться по светлому небу. Вспомнились «ожерелья», их давящая сила, их скверная природа, ломающая волю, как сухой камыш. Беспомощен, в панике подумал Варан и поперхнулся горькой слюной. Муха на тарелке. Червяк…
Медленно, изо всех сил удерживаясь, чтобы не поддаться панике окончательно, он отвел глаза от замка. Сел на мертвую траву, не испытав отвращения. Лег на спину. Посмотрел в небо и вспомнил о черноволосой женщине.
А ведь она и в самом деле вспоминает. Может быть, в этот самый момент топит новую печку…
Воздух зазвучал — как тысяча ногтей по засохшей глине. Варан, не глядя, перекатился. Огненная лента подожгла траву в том месте, где он только что лежал.
…Какое у нее тонкое запястье. Трудно поверить — у такой крепкой, крупной, привыкшей к тяжелой работе… такое тонкое запястье. Подарить бы ей не деревянную побрякушку, а серебряные браслеты с чеканкой…
Воздух опять наполнился скрежетом. Варан перекатился снова. На этот раз трава даже не вспыхнула — затлела, источая вонючий дым, и погасла.
— Выйди на балкон и понюхай, — пробормотал Варан. — А, у тебя нет балкона… Кому ты служишь? Скорее всего, никому… Зря. Магов очень ценят на службе у Императора… Иногда их убивают, но не потому, что они маги, а по другим причинам, о которых мы сейчас не будем говорить… Выгляни в окошко и понюхай… а то ведь мне надоест играть со смертью. Невелика честь — позволить себя убить… Живешь в развалинах. Да знаешь ли ты, в какой роскоши купаются маги на побережье? Одна летающая повозка — без упряжки — стоит десяти таких «замков»… Выходи. Мне есть что сказать тебе. Выходи…
Ничего не происходило. Варан сел.
Развалины казались необитаемыми. В темных окнах уцелевшей башни не было ни огня, ни движения.
…Итак, серебряные браслеты с чеканкой. Когда-то я уже дарил одной женщине украшение, и ничем хорошим это не кончилось. Ну что — я иду?
Он поднялся, с запоздалым омерзением отряхивая штаны. И, размашисто шагая, двинулся вниз по холму — к замку.
* * *— Еще один шаг, и ты мертвец.
Она стояла в стрельчатом дверном проеме, сложив ладони лодочкой. Варан остановился.
Возраст ее не поддавался определению. Длинные спутанные волосы наполовину закрывали лицо. Надорванный подол темного платья лежал на давно не метенном каменном полу.
— Я не могу ни убить тебя, ни ранить, — сказал Варан. — Чего ты боишься?
— Грязь не может ни убить, ни ранить, — краешек ее рта дернулся. — Я хочу быть чистоплотной, вот и все.
Подшей тогда край юбки и вымой пол, подумал Варан. Единственный глаз колдуньи, видимый за пеленой волос, злобно сузился; у тебя хороший нюх, подумал Варан. Успокойся, ты хорошая волшебница. Очень хорошая, очень умная, чистоплотная и твердая характером. Я тобой восхищаюсь.
Она смотрела на него непонимающе.
— Все хорошо, — сказал Варан вслух. — Я шел поговорить с хозяином этого замка. Хозяин оказался хозяйкой. Так даже лучше. Я рад.
Она по-прежнему не разнимала ладоней.
— Я путник, — продолжал Варан. — Хожу по миру… ищу одного человека. Пришел за советом. Может быть, ты знаешь, где его искать?
Она молчала.
— Я не прошу у тебя ночлега, — Варан позволил себе улыбнуться уголками губ. — Я не стану злоупотреблять твоим гостеприимством… Скажи…
Он вдруг запнулся. Колдунья отреагировала на его запинку мгновенно — напряглась, подалась вперед, чуть приподняв сомкнутые руки.
— Скажи… — Варан не знал, что говорить. Секунду назад он готовился спросить о том, кого искал, но теперь потерял свой вопрос, потому что понял: черноволосой женщине за холмами недолго осталось греться у нового очага. Та, что стоит сейчас перед ним, обязательно пошлет на запад новые «ожерелья», и счастье, если потери семьи ограничатся только полем и домом. Его печка останется стоять среди развалин, среди мертвой мягкой земли, и липкие мошки станут кружиться над цветами…
— Послушай, — он заставил себя улыбнуться шире. — Может, ты перестанешь мне угрожать? Я боюсь тебя. Не надо пугать меня еще больше…
— Ты врешь, — сказала колдунья. — Ты не боишься и вполовину против того, как должен бояться.
— Нет, я боюсь, — сказал Варан, глядя на ее руки, и вправду почувствовал страх. — Я клянусь тебе, что не сделаю и шагу…
Она смотрела на него, будто пытаясь прочитать надпись у него на лбу.
— Ты что, можешь бояться меньше и больше — по желанию?
— Я все расскажу тебе, если ты позволишь, — терпеливо кивнул Варан. — Я пришел издалека. С побережья.
— Ты врешь, — она нахмурилась.
— Тебе ли не знать, что не вру! Я родился на островах… Она разглядывала его — теперь почти с ужасом.
— Ты не врешь, — пробормотала, и в голосе ее Варану почудилось благоговение. — Ты не врешь…
Она разомкнула ладони. Руки упали вдоль тела; ей понадобилось усилие, чтобы снова ими овладеть. Она поправила волосы, и Варан наконец-то разглядел ее лицо — острое, сухощавое, с глубоко запавшими глазами.
— Ты хочешь сказать, что я некрасива? Говори. Твои слова и твои мысли не имеют значения, — голос ее звучал теперь устало. — Ну, выкладывай, я и без того потратила на тебя слишком много времени… Зачем ты пришел?
— Ты не попросишь меня сесть?
Она смерила его взглядом:
— Ты ведь не маг… Откуда в тебе эта… наглость?
— Я винтовой. И в детстве и в юности был винтовым. Знаешь, что это такое?
Она молчала.
— Ну, — подсказал Варан, — люди на таких смешных конструкциях… которые не могут летать, но все равно почему-то летают. В межсезонье, когда вода опускается…
— Ты не врешь, — сказала она с подозрением. — Ты знаешь, что я чую неправду…
— Моя госпожа, я стараюсь не врать никому. Так проще.
Она разглядывала его. Варан смотрел ей в глаза.
— Там, — она показала на запад, Варану за спину, — действительно есть море?
— Море там, — он махнул левой рукой, указывая на северо-восток. И добавил: — Я думал, ты тоже с побережья.
— Я?
Лицо ее исказилось, Варан подумал, что совершил-таки ошибку и сейчас расплатится за это жизнью. Но колдунья не стала плеваться пламенем; она повела плечами, будто от холода, снова поправила волосы и отступила в глубь стрельчатого проема:
— Можешь войти.
И Варан вошел.
Винтовая лестница, ведущая в башню, покосилась. От щели к щели метался ветер, со ступеньки на ступеньку текли ручейки песка, стены были покрыты копотью давнего пожара. Колдунья шла сзади, ни на секунду не выпуская Варана из виду.
— Ты не любишь гостей, — сказал Варан, окидывая взглядом круглую комнату с наклонным полом, — маленькую, темную, даже в уродстве своем удивительно похожую на комнату Подорожника под слепящим солнцем межсезонья.
— Знаешь, почему ты до сих пор жив? — спросила колдунья.
Варан пожал плечами:
— Может быть, потому, что пришел к тебе с добрыми намерениями?
— Ты — с добрыми? — Тонкий рот ее сложился в ухмылку. — Ты просто слишком слаб, чтобы угрожать мне… Но дело не в этом. Ты жив потому, что чужак и бродяга. Этих, — сухощавое лицо подернулось омерзением, — этих… пожирателей падали… я не щажу, чтоб ты знал. Помни об этом.
Варан огляделся в поисках места поуютнее. Комната Подорожника полна была светлого дерева — панели, ширмы, половицы, мебель; здесь, как в наибеднейшей хижине поддонья, ничего деревянного не было вовсе. Черные от копоти стены, грязный каменный пол, вытертая шкура в углу, служившая, вероятно, постелью. Нет мебели. В ничем не прикрытое окно свободно врывается ветер.
— Кого ты называешь «пожирателями падали»?
— Ты явился спрашивать?
Варан переступил с ноги на ногу:
— Так принято у людей… Когда в дом приходит путник, его спрашивают и отвечают на его вопросы. Так принято на побережье, и в Лесном уделе, и на огненной земле вулканов, и на Осьем Носу… Даже среди магов.
— Ты встречал магов?
— Я специально их разыскиваю, — сказал Варан серьезно. — Я много дней провел в пути, потому что мне сказали, что где-то здесь обитает маг… Ты.
— Тебе не могли такого сказать.
— Почему? Слухи в степи ходят небыстро, но они все-таки ходят и порой забираются очень далеко… Мне рассказали о черном великане, под ногами у которого сотрясается земля. Рассказали, что он плюет огнем. Что он страшен, когда разгневается… Теперь я понимаю, что они имели в виду.
— Что? — выкрикнула она в неожиданной истерике. — Я поняла — ты сказочник… Это люди, которые врут и верят в то, о чем говорят… Поэтому кажется, что они говорят правду…
Она отступала и отступала, пока не уперлась спиной в закопченную стену. Снова сложила ладони — нижняя губа ее тряслась. Зреющее в костлявых руках оружие причиняло ей, вероятно, боль.
Варан глубоко вздохнул.
— Я говорю правду. Я ведь нашел тебя. Я так рад, что тебя нашел. Если ты убьешь меня сейчас… как будет обидно, правда? Ты ведь можешь убить меня потом, когда я все расскажу…
Колдунья опустила голову. Лицо ее полностью скрылось за пеленой волос.
— Один человек, — Варан говорил мягко, медленно, размеренно, — когда-то сказал мне: маги существуют затем, чтобы приносить в этот мир новое… То, чего раньше не было. Он был маг, этот человек, и кое в чем разбирался. Его звали Лереаларуун… Я долго не мог выучить его имя. Зато теперь, когда он давно умер, я все еще помню его и никогда не забуду.
Она помедлила — и опустила руки. Варан успел заметить, как из ее ладоней вывалилось на пол нечто вроде светящегося яичного желтка. Шлепнулось, задымило, погасло.
— Обо мне правда знают? — спросила она глухо.
— Конечно. Но не правду. Слухи, преодолев степь, обрастают такими подробностями, что…
— И ты не испугался огнедышащего черного великана?
— Я сам умею придумывать великанов. Но я не сказочник. Я много лет ищу одного человека… Ты знаешь, что в степи каждому путнику, переступившему порог дома, прежде всего предлагают развести огонь в очаге?
— Не говори мне о них… стервятники…
Варан терпеливо кивнул:
— Не буду… Я не понимаю, о чем ты, но я не буду. Скажи мне: в тех местах, откуда ты родом, тоже есть такая традиция?
Она наконец-то отклеилась от стены. Боком, чтобы не поворачиваться к Варану спиной, отошла в дальний угол. Тяжело уселась на потертую шкуру, скрестила ноги; пышная черная юбка улеглась вокруг, как дохлое морское чудище.
— Если ты ищешь его, — пробормотала колдунья, — ты дурак или сумасшедший. Никто его не видел.
— А некоторые люди говорят, что видели. Или видели их родители или знакомые.
— Это вранье.
— Ты помнишь дом, в котором родилась?
Она подняла голову. Посмотрела на него снизу вверх; Варана пробрал мороз — впервые за сегодняшний длинный день он испугался по-настоящему. Не привычным страхом бойца, велящим быть осторожным и дорого продавать свою жизнь, — этот новый страх был нутряным, парализующим, глубинным. В поддонье его звали «страх Шуу».
— Я все равно тебя убью, — слабо пообещала колдунья.
— Что я такого спросил?
— Я бросила. Я оставила… И я ничего тебе не расскажу. Пока не заслужу прощения, пока не освобожу эту землю… Мерзкие твари, они едят то, что произрастает на этих полях! Они пьют воду из этих источников… Ты знаешь, что под каждым таким полем лежит человеческая жертва? А под степью… Кости, кости… кости…
Медленно, будто ступая по канату, Варан пересек комнату. Подошел к рыдающей женщине. Опустился на каменный пол. Уселся, как она, — скрестив ноги.
— Я знаю, что пахаря кладут под поле и жену пахаря кладут под поле… Но это не жертва. Когда человек умирает, он хочет…
— Ты не понимаешь! Когда в этой степи сошлись Аркимонор с Эхрононом… Аркимонор заключил союз с Моа… но тот сломал договор, ему все равно было, кто победит… Трусов он сразу отправил в пещеры со светящимися камнями… А храбрецами населил эту землю… Они забыли себя… Они здесь, вокруг, и не могут освободиться… А я слишком слабая, чтобы дать им всем свободу, — сразу… Тысячи тысяч… никто не уцелел! Вороны закрыли солнце… Теперь здесь нет птиц, нет даже мух. Это проклятая степь, а я снимаю проклятие. Я одна…
Она вдруг перестала плакать. Отвела волосы, рукавом вытерла нос, посмотрела на Варана мокрыми глазами — неожиданно спокойно, даже приветливо.
— Ты думаешь, я сумасшедшая?
Варан молчал.
— Я сама так думаю, — призналась она. — Иногда мне кажется, что я рехнулась… Но все дело в том, что я совсем одна. Совсем одна перед этой степью. А она такая огромная. А дело идет так медленно. Я отвоевала у нее кусочек… Освободила от заклятия… У меня нет сил. Мне нечего есть… потому что то, что дает заклятая земля, я не возьму в рот. А освобожденная земля дает так мало… почти ничего. А ты пришел сюда и спрашиваешь о моем доме…
— Извини.
— Ты думаешь, я брежу? Ты ведь не знаешь, кто такие Аркимонор, Эхронон… хоть о Моа ты слышал?
— Нет.
— И не надо, — она сдвинула брови. — Есть люди… существа, о которых лучше вообще не знать. И ты не надейся — я потом все равно тебя убью…
— Я и не надеюсь.
— Врешь, — она вдруг улыбнулась. — Вот один-то раз я тебя поймала на вранье…
— Давно ты здесь?
— Давно. Долго. Несколько лет. Я еще молодая, мне хватит жизни… чтобы освободить их всех.
Улыбка ее угасала медленно, как огонек уходящей лодки.
— А ведь ты мне не веришь.
— Не то чтобы не верю, — Варан поерзал, устраиваясь поудобнее на голом камне. — Но я видел эти поля… леса… и эту степь. Знаешь, на что похожи твои… твоя… ну, то, что ты делаешь? На убийство. Вообрази: много людей на улице, каждый идет по своим делам… И вдруг появляешься ты с топором. И рубишь людям головы. А когда они спрашивают, за что, — ты говоришь, что освобождаешь их от заклятия…
Варан осторожно замолчал. Колдунья смотрела на него, покачиваясь взад и вперед. Когда она сидела, ее распущенные волосы доставали до пола.
— Там, откуда ты пришел, есть лекари?
— Да.
— А ты когда-нибудь видел лекаря на поле боя?
— Я никогда не бывал на войне.
— Ты трус?
— Нет. Но Империя не знала больших войн уже давно… Вот только сейчас восстали лесовики. Но это очень далеко отсюда.
— Послушай, — она наклонила голову к плечу, — а, может быть, мы говорим на разных языках? Ведь странно, что ты, который пришел из такой дали… понимаешь меня. Значит, на самом деле ты не понимаешь. Ты говоришь на своем языке, а я складываю из этих звуков свои слова — и говорю по-своему о своем.
— Но мы же отвечаем друг другу.
— А мы и отвечаем о другом… Я рассказываю тебе о Моа… понимаешь? Который предал Аркимонора… ну чего тут непонятного? И земля, вместо того чтобы высосать души воинов Эхронона — высосала души всех! И теперь эти души мучаются…
— Но я же видел, что поле счастливо, когда за ним ухаживают…
Колдунья в изнеможении прикрыла глаза:
— Да. Ты хрюкаешь себе по-своему, мне просто кажется, что твои слова имеют смысл. На самом деле этот смысл вкладываю в них я… И удивляюсь, что ты не понимаешь. А ты и не должен…
— Ты хотела рассказать о лекаре, — напомнил Варан.
— Лекарь, — колдунья устало вздохнула. — Лекарь освобождает раненого от размозженной руки или ноги… чтобы тот не умер.
— Ты прекрасно понимаешь меня. Я говорил об убийце, ты вспомнила лекаря — так всегда бывает, когда один защищает свое право проливать кровь, а другой пытается его остановить. Тот первый говорит: это кровь под ножом хирурга… Я имею право, потому что так будет лучше всем, и даже отрезанной ноге, она ведь все равно пропала…
Голова ее склонилась на грудь. В следующую секунду колдунья вскинулась, как человек, который засыпает — и боится уснуть.
— Ты в самом деле очень одинока, — пробормотал Варан.
— Меня одной достаточно, чтобы убить тебя. Не строй планов, бродяга.
— А я и не строю… Ты маг. Ты — отверстие, через которое в мир проникает новое, чего прежде не было… Что это?
— Освобождение. Свобода.
— Кого ты освобождаешь?
— Сколько можно тебе талдычить… Я даже не знаю, как ты понимаешь мои слова. Наверное, тебе кажется, что я говорю про базар какой-нибудь, про ярмарку, про торги… Или о том, как лучше устроить дымоход в какой-нибудь грязной крестьянской дыре…
— Хочешь, я вымою пол? Здесь ведь есть вода поблизости?