Потом Лунд сдвинула все вешалки в одну сторону, чтобы рассмотреть маленькую гору обуви у задней стенки шкафа. За разрозненными парами туфель и кроссовок что-то блеснуло. Лунд потянулась за находкой, и платья Нанны скользнули по ее щеке, словно крылья гигантского мотылька.
В ее руках оказалась пара новых ковбойских сапог из коричневой кожи, украшенных цветными узорами, блестками, кусочками зеркал.
От них буквально пахло деньгами. Это были очень дорогие дизайнерские сапоги.
— Моя жена вернулась, — прозвучал грубоватый мужской голос у нее за спиной.
Лунд подскочила, ударилась головой о штангу с вешалками. Это был Тайс Бирк-Ларсен.
Он смотрел, как она потирает ушибленный лоб.
— Не говорите ей лишнего.
Уселись втроем за стол, вокруг застывших лиц и улыбок из прошлого.
— Я сожалею о том, что вчера случилось, — начала Лунд.
День за окном просветлел. Цветы увядали, но их сладкий запах по-прежнему главенствовал в доме.
— Сотрудник, который с вами разговаривал, переведен в другой отдел. Вы его больше не увидите.
Тайс Бирк-Ларсен — голова опущена, глаза мертвы — пробормотал:
— Ну, хоть что-то.
— Это ничто, — сказала Пернилле. — Я хочу знать правду. Я хочу знать, что случилось. Я ее мать.
Лунд раскрыла блокнот:
— После вечеринки Нанну никто не видел. Вероятно, ее увезли в украденной машине. В той, в которой мы ее нашли.
Лунд посмотрела в окно, потом снова на мать.
— Ее насиловали.
Пернилле застыла.
— И избивали. Мы думаем, это потому, что она пыталась сопротивляться.
Больше ничего.
— Это было в лесу? — спросила Пернилле.
— В лесу. Мы так думаем. — Лунд заколебалась. — Но возможно, сначала ее удерживали в каком-то другом месте. Пока мы просто не знаем.
Большой мужчина отошел к раковине, поставил побелевшие кулаки на столешницу, уставился на блеклое серое небо.
— Она сказала нам, что будет у Лизы, — проговорила Пернилле. — Нанна не обманывала меня.
— Может, она сказала правду. — Пауза. — У вас есть предположения? — Взгляд на фигуру у окна, сгорбленную спину в черной кожаной куртке. — Больше ничего не можете вспомнить?
— Если бы у нее были неприятности, Нанна сказала бы мне, — настаивала Пернилле. — Она бы мне сказала. Мы с ней… Мы были…
Слова не слушались ее.
— …близки.
— Когда она перестала встречаться с Оливером Шандорфом?
— Он замешан?
Длинная широкая тень пересекла стол. Тайс Бирк-Ларсен повернулся, прислушиваясь.
— Мы просто собираем информацию.
— Примерно шесть месяцев назад, — сказала Пернилле. — Оливер был ее парнем.
— Она была огорчена, когда они расстались?
— Она — нет. Скорее, он переживал.
Лунд внимательно слушала Пернилле.
— Она отказывалась отвечать на его звонки. Нанна… — Пернилле нагнулась к ней через стол, пытаясь заглянуть Лунд в глаза. — Когда у нее что-то случалось, она всегда говорила мне. Ведь так, Тайс?
Молчаливый мужчина неподвижно стоял у окна, высокая фигура в красном комбинезоне и кожаной куртке.
В сумке Лунд зазвонил телефон. Майер.
— Хорошо, скоро буду.
Они смотрели на нее выжидающе.
— Мне нужно ехать.
— Что там? — хрипло спросил отец.
— Ничего, это по работе. Я видела в комнате Нанны сапоги. На вид дорогие. Это вы ей купили?
— Дорогие сапоги? — переспросил он.
— Да.
— Почему вы спрашиваете об этом? — сказала Пернилле.
Пожатие плечами.
— Я задаю много вопросов. Возможно, слишком много. Это не нравится людям. — Помолчав: — Такая у меня работа.
— Мы не покупали ей дорогих сапог, — сказала Пернилле.
Комната для допросов. Адвокат был раздражителен, лыс и сложён как хоккеист. Когда Лунд вошла, он орал на Майера, который со скучающим взором и детской улыбкой сидел на краю стола, подперев подбородок рукой.
— Вы нарушили все права моего клиента. Вы допрашивали его в отсутствие адвоката…
— Я не виноват, что вы желали понежиться в постельке. В чем проблема-то? Я провел для него экскурсию. Угостил завтраком. Да я ему подгузники менять готов, если надо…
— Пройдемте со мной, Майер.
— Вам это так не пройдет, — не унимался адвокат, когда Лунд уводила Майера в смежную комнату.
Майер сел, посмотрел на нее:
— Они посадили Оливера Шандорфа в последнюю свободную камеру. Поэтому я немного покатал Йеппе по округу и привез его сюда около пяти.
Гадая, чем это может им грозить, Лунд спросила:
— Вы его допрашивали?
— А вы видели его электронную почту? Там есть что почитать. И на той неделе он звонил Нанне пятьдесят шесть раз. Если вы спросите меня…
— Вы допрашивали его без адвоката?
— Адвокат обещал приехать в семь. А объявился только в девять. — Майер вдруг превратился в самого рассудительного человека на свете. — По-вашему, лучше было запереть ребенка в камере? Я проявил сочувствие, накормил его завтраком. Было бы просто невежливо, если бы за все это время я не сказал ему ни слова, Лунд.
В дверь ворвался Букард в голубой рубашке с серым лицом.
— Вчера у нас возникли проблемы с размещением подозреваемого, — тут же стала объяснять Лунд. — Адвокат задерживался на два часа. Майер купил ему завтрак.
— Он не был голоден, — вставил Майер, — но мне показалось, что так будет правильнее.
— Возможно, Хальду показалось, что его допрашивали, но…
Лунд предпочла оставить фразу незаконченной. Букард был не сильно впечатлен.
— Я бы хотел послушать самого Майера.
— Лунд описала все предельно точно.
— Составьте рапорт. Принесите мне. Я приложу его к вашему досье… — Многозначительная пауза. — После разбирательства.
Когда шеф удалился, Лунд села за свой стол, взялась за фотографии и распечатки телефонных звонков.
Майер повеселел:
— По-моему, все прошло неплохо?
В зале для пресс-конференций яблоку негде было упасть. Кинокамеры, микрофоны. На этот раз Троэльс Хартманн был в галстуке — черном. С утра он посетил парикмахера, которого выбрала для него Риэ Скоугор, терпеливо сидел в кресле, пока его стригли так, как она захотела: коротко и строго. Скорбно.
Потом проработали текст:
— Последние дни были крайне сложными. Но мы работали в тесном сотрудничестве с полицией. Они подтверждают, что машина была украдена. Ни один из наших сотрудников не подозревается ни в чем противозаконном. Мы выражаем глубочайшее соболезнование родителям девушки. Все наши действия диктовались желанием помочь полиции в расследовании, ничем больше.
— Водитель все еще под подозрением? — спросила одна журналистка.
— Мы наняли того водителя через агентство. Подозрения с него сняты.
Море голосов, самый громкий поверх голов:
— Это мнение полиции?
Хартманн поискал взглядом кричавшего и увидел лысую голову и широкую ухмылку Эрика Салина.
— Я не могу говорить от имени Управления полиции. Но мы обсуждали с ними наше заявление. Они не возражают, чтобы я донес до сведения прессы тот факт, что мы случайно оказались втянутыми в расследование. Мы не причастны к этому делу. По остальным вопросам рекомендую вам обратиться в полицию.
Вопросы по-прежнему сыпались на него дождем.
Умный политик выбирает вопросы, на которые будет отвечать. Выбирает осторожно. Хартманн слушал крики журналистов и думал о Бремере, ждал молча, когда прозвучит нужный ему вопрос.
— Будет ли образован альянс с Центральной партией?
Продуманное выражение недоумения на лице.
— Знаете, местная политика далеко не так интересна, как ее рисуют таблоиды. Благодарю вас.
Он поднялся, завершая пресс-конференцию.
Женщина-репортер тоже вскочила:
— Так будет альянс или нет?
Хартманн проигнорировал вопрос.
Тогда встал политический редактор одной из ежедневных газет.
— Бремер тоже заигрывает с Эллер?
Его ослепила вспышка одного из фотографов. Надо строго придерживаться текста, так наставляла Риэ Скоугор.
— Да. — В зале стало тихо, все глаза смотрели на него. — Но если честно, мне кажется, он староват для нее. А теперь…
Внезапный взрыв хохота.
Чаша весов дрогнула и качнулась в его пользу. Газетчики ненавидели Бремера не меньше, чем он. По крайней мере, так они писали в своих статьях.
Троэльс удалился в свой офис. Вокруг него тут же засуетилась Риэ Скоугор. Поправила ему галстук, пиджак. Выглядела она молодой и довольной. Кратко пожурила его за одно-единственное отступление от заготовленного текста, но оно оказалось полезным. Так что в целом она была счастлива.
— Я в порядке, — сказал Хартманн, уклоняясь от ее рук. — Все хорошо.
— Троэльс, у тебя сегодня еще несколько встреч. Потом посещение школы. Там будут фотографы. Еще очень много дел.
— Троэльс, у тебя сегодня еще несколько встреч. Потом посещение школы. Там будут фотографы. Еще очень много дел.
Он отошел к окну, как упрямый ребенок.
Она тоже умела играть в эту игру. Надутые губки. Отработано практикой. И она с утра побывала в парикмахерской. Строгая, элегантная прическа. Платье, идеально сидящее на стройной фигуре.
Вбежал Вебер, размахивая пачкой бумаг. Проект речи в связи с заключением альянса. Он хотел, чтобы Хартманн показал ее Эллер при встрече.
— Хорошо, я посмотрю в машине…
— Возьми с собой Мортена, — сказала Скоугор. — Вы вдвоем все обговорите. Пройдетесь по пунктам…
Вебер потряс головой:
— Тут нет ничего нового. Я Хартманну не нужен. У меня полно работы…
— Не беспокойся, я останусь здесь и буду держать оборону до твоего возвращения! — настаивала она. — Поезжайте! — Она с улыбкой замахала руками, выпроваживая их. — Поезжайте и поговорите!
Иногда Хартманн играл с Риэ в шахматы. Обычно побеждал он. Потому что она поддавалась? Такая мысль порой приходила ему в голову.
— Ну, идите, мальчики! — прикрикнула на них Риэ Скоугор, словно мать на шаловливых детей, и снова замахала тонкими руками, блестя кольцами.
— В субботу вечером, — сказал Майер, — Йеппе Хальд действительно был в охотничьем поместье, но несколько раз звонил Шандорфу.
— Что говорит та женщина, с которой был Оливер?
— Разведена, хотела развлечься. Ей показалось, что парень был чем-то подавлен.
Лунд подняла брови:
— И это все?
— Нет.
Снова отзвук обиды в голосе. Наверное, сказывался наложенный ею запрет на курение в кабинете.
— А что с отпечатками в бойлерной?
— Там перебывала половина гимназии.
— ДНК?
— Еще ждем результатов. Ну что, готовы?
Она посмотрела через стеклянную дверь в комнату для допросов по другую сторону коридора. Там сидел Оливер Шандорф, уронив голову на стол.
— Я хочу быть там, — заявил Майер. — Мы же вместе работаем над этим делом.
Это было верное замечание.
— Ладно. Пойдем вместе. Но вопросы задаю я.
Как только они открыли дверь, Шандорф, взлохмаченный, в зеленой рубашке поло, указал на Майера:
— С ним я говорить не буду.
— Не будешь, — согласилась Лунд. — Я поговорю с тобой. — Пауза. — С добрым утром, Оливер. Как себя чувствуешь?
— Дерьмово.
Она протянула ему руку. Парень пожал ее. Лысый адвокат, которого они видели раньше, тоже поздоровался с ней. Лунд села с ними за стол. Майер устроился в дальнем углу, в пятне света, падающего из окна.
— Мы только хотим получить ответы на некоторые вопросы, — объявила Лунд. — После этого ты сможешь пойти домой. — Никакой реакции от Шандорфа. — Нанна сказала родителям, что проведет выходные у Лизы. Она собиралась встретиться с тобой?
— Нет. Я уже говорил вам.
— Ты знаешь, с кем у нее было свидание?
— Нет.
Из папки, принесенной с собой, Лунд вынула пару снимков тех шикарных сапог, что она нашла в шкафу Нанны:
— Это ты подарил ей?
Он взглянул на фотографию с удивлением:
— Нет.
Майер откинулся на спинку стула, протяжно и громко зевнул. Лунд не обращала на него внимания.
— Из-за чего ты так разозлился на вечеринке, что начал бросаться стульями?
Лысый адвокат просиял и отчеканил:
— Мой клиент не обязан отвечать.
И на адвоката Лунд даже не взглянула.
— Я пытаюсь помочь тебе, Оливер. Расскажи нам правду, и мы оставим тебя в покое. Спрячешься за своим адвокатом, и я обещаю…
— Она сказала, что нашла другого!
— Все, хватит, — сказал адвокат. — Мы уходим отсюда.
Глаза Лунд ни на миг не оторвались от рыжего парня.
— Она называла его имя?
Адвокат уже вскочил:
— У моего клиента была тяжелая ночь…
— Она еще что-нибудь сказала?
— Повторяю, — перебил ее адвокат, — больше никаких вопросов.
Шандорф помотал головой:
— Все, о чем я просил ее, — это спуститься в подвал и поговорить со мной. Но она не…
— Оливер! — рявкнул юрист.
— Малыш, — обратился Майер к Шандорфу, — он тебе не отец. Он не ударит тебя, я ему не дам.
— Она не хотела пойти со мной.
Лунд кивнула:
— И что ты сделал?
— Обозвал ее несколько раз… И больше никогда ее не видел.
Она собрала свои бумаги:
— Спасибо, это все.
В коридоре Лунд остановилась в задумчивости:
— У Нанны был кто-то. Он подарил ей дорогие сапоги, о которых никто не знал.
— Их мог купить Оливер, — нетерпеливо воскликнул Майер. — Он врет. Может, у нее с ним было свидание.
— Здесь что-то не так.
— Здесь что-то не так, — пробормотал он, потянувшись за сигаретами.
— Не курите здесь, — приказала она. — Я уже вас просила.
— Я скажу вам, что здесь не так, Лунд. Вы. Вы здесь уже так давно сидите, что стали мебелью. Думаете, никто никогда не сможет вас заменить. Вот что не так — вы.
И он закурил. Выдул дым под потолок. Закашлялся. Сказал:
— Мой кабинет. Мой.
В дверь просунул голову Свендсен:
— Звонили криминалисты. Отпечатки из бойлерной грязные. Сегодня результатов анализа ДНК не будет.
Лунд ничего не сказала. Стала рассматривать фотографии сапог на своем столе.
— Хорошо, — ответил Свендсену Майер. — Придется вернуться в квартиру парней.
Свендсен вздохнул:
— Мы же там целую ночь проторчали.
— Мы плохо искали.
Они ушли. Лунд смотрела на сапоги. Зазвонил телефон. Это был судмедэксперт, он хотел поговорить с ней.
Пернилле сидела в квартире наедине с цветами, полицейскими метками и одеждой Нанны. И ждала.
К полудню она была близка к безумию. Поэтому она поехала в гимназию, поговорила со смущенной директрисой, потом нашла того приятного, спокойного, с грустными глазами учителя Раму.
И узнала только одно: Оливер Шандорф и Йеппе Хальд провели ночь за решеткой.
Потом она ждала в пустом кабинете, слушая юные голоса, звучавшие в коридоре, мечтая узнать среди них звонкий голос Нанны. Ждала, пока не появилась Лиза Расмуссен. Зареванная, она бросилась прямо в раскрытые объятия бежевого плаща Пернилле, ее трясло от рыданий, она всхлипывала, как маленькая девочка.
У нее были такие же светлые волосы, как у Нанны. Пернилле целовала их, зная, что не следует делать этого. Они были подругами, почти сестрами. Эти две девочки…
Пернилле отпустила девушку, улыбнулась, перестала пытаться назвать словами то, что было выше понимания. Ребенок — это краткая и благословенная интерлюдия долга, а не твоя собственность. Она понятия не имела, что делала Нанна за пределами их квартирки над гаражом. И не спрашивала. Старалась не думать об этом.
А Лиза знала. Эта невысокая, слегка полноватая девушка изо всех сил стремилась быть такой же красивой и умной, как Нанна, и так никогда и не преуспела ни в одном, ни в другом. Лиза утерла глаза, встала перед ней неловко, как будто уже хотела уйти.
— Есть кое-что… — сказала Пернилле. — Есть кое-что, чего я не понимаю.
Молчание. Девушка переминалась с ноги на ногу.
— Нанна была чем-то огорчена?
Лиза помотала головой.
— А Оливер? Он как-то замешан в этом?
— Нет.
Капризные подростковые нотки в голосе.
— Тогда почему полиция все время про него спрашивает? Почему, Лиза?
Она прислонилась к столу, перебирая что-то руками у себя за спиной, протянула недовольно:
— Не знаю я.
Пернилле вспомнила о той женщине-полицейском, Лунд, о ее немногословной настойчивости. Вспомнила ее большие сияющие глаза, которые, казалось, ни на миг не переставали смотреть.
— Вы пошли на вечеринку вместе. Она что-нибудь говорила? Она не казалась… — Слова. Простые слова. Простые вопросы. Как у Лунд. — Она не казалась не такой, как всегда?
— Нет. Она ничего не говорила. Она была… просто Нанна.
Только не рассердиться, убеждала себя Пернилле. Только не произнести то, что в голове… Ты маленькая несносная лгунья, и это написано на твоем некрасивом толстом лице.
— Почему она сказала, что после вечеринки пойдет к тебе?
Девушка затрясла головой, как плохая актриса в плохой пьесе:
— Я не знаю.
— Вы же подруги, — продолжала Пернилле, думая: не слишком ли сильно она давит? Не кажется ли сумасшедшей? Злой? И все же сказала: — Вы подруги. Она бы обязательно рассказала тебе о своих планах. — Слова звучали все громче, все быстрее: — Она бы поделилась с тобой, если бы что-то случилось!
— Пернилле, ничего она мне не говорила, честное слово.
Схватить ее, вытрясти из девчонки правду. Заорать на нее. Пока она не скажет… Что?
— Может, она сердилась? — спросила Пернилле. — На меня?
— Не знаю.
— Ты должна мне сказать! — крикнула она срывающимся голосом. — Это важно!
Лиза не шевелилась, только с каждым сердитым словом, брошенным в нее, становилась все спокойнее и неприступнее.