– Ну! – папа покачал головой. – Эти сапоги...
– ...У того, у кого надо сапоги, – продолжила мама. – Чтобы завтра утром твоих кроссовок в моем доме не было. Я хоть к ним и привыкла, но тоже побаиваюсь. И мне стыдно, что мой сын ходил в такой жуткой обуви. Значит, я плохая мать.
– Ты хорошая мать, – успокоил ее Алешка. – Только вредная. Иногда.
– А ты все время вредный, – сказала мама. – Иди спать. Но сначала умойся. И не частично. И не разными фрагментами. Я проверю!
Утром папа засунул в свою сумку газетный сверток. Газета была старая, немного драная, в пятнах.
– Денежки? – спросил Алешка.
– А то! – сказал папа. – Большие тыщи.
– Не потеряй, – сказала мама. – Чужие все-таки.
– Чужие не жалко, – сказал Алешка. – У Аркаши их много.
– Все, – сказал папа. – Пока.
И он ушел руководить операцией по задержанию вымогателей.
Мама нас под замок, конечно, не посадила. Зато загрузила по полной программе. Уборка, чистка картошки, мытье посуды, отделение чечевицы от черепицы и всякая другая ерунда. Никогда мы так здорово не хозяйничали.
– Молодцы, – похвалила нас мама. – Вот так бы каждый день.
Алешка зажмурился от ужаса. И с надеждой спросил:
– Мы свободны?
– Относительно, – сказала мама.
Мы сорвались с места, помчались в прихожую, переобулись.
– Кроссовки захвати, – крикнула из кухни мама. – А то я их в окно выброшу. Кому-нибудь на голову.
Но кроссовок почему-то в прихожей не оказалось.
– Может, папа их в окно выбросил? – предположил Алешка. – Кому-нибудь на голову.
– И ключи от квартиры тоже?
Ключей в двери, как и кроссовок под тумбочкой, тоже не оказалось.
Мама вышла в прихожую.
– Мы под замком? – спросил я. Сурово.
– Это случайность, – ответила мама. – Папа ключи забрал. Придется потерпеть.
– Эх вы! – горько сказал Алешка. – А я-то старался. Две тарелки помыл и ни одной не разбил. А вы...
– Насчет «не разбил» – у тебя еще все впереди. – Мама иногда бывает безжалостной. – Сам же сказал, что теперь будешь каждый день так здорово хозяйничать.
– Я? Это ты сказала! А я...
Не знаю, что он хотел сказать, потому что в дверях звякнуло и пришел папа.
– Как тут у вас? – спросил он. – Все в порядке? А ты чего такой надутый?
– А ты? – спросил в ответ Алешка.
– Я не надутый, я расстроенный.
– Операция сорвалась? – спросила мама с сочувствием.
Когда мы приносим из школы «двойки», она нас с сочувствием об этом не спрашивает.
– Сорвалась... – Папа вздохнул. – Подослали какого-то постороннего мальчишку. Мы от него ничего не добились. «Какие-то дядьки» его попросили. Пообещали. Обманули.
Алешка, ни слова не говоря, накинул куртку и помчался на стадион. Я – за ним. Тоже накинув куртку.
Догнал я Алешку возле той самой урны. Как раз в тот момент, когда он вытаскивал из нее знакомый газетный сверток.
– Вот они! – сказал он торжествующе. – Денежки! – И нетерпеливо развернул сверток.
И захлопал глазами. И даже немного взвыл.
Вместо денег в этом газетном свертке находились... старые Алешкины кроссовки. Которые мама уже целый месяц просила его выбросить на помойку.
Все стало ясно. Папа нас наколол, чтобы мы не вмешивались. А на самом деле операция проводилась совсем в другом месте.
– Хорошее начало, – сказал Алешка задумчиво. – Какой будет конец?
В тот же день к нам пришел Аркаша. Очень расстроенный и напуганный. Да и сердитый.
– Вы чего-то там испортили, – сказал он папе недовольным голосом. – Вы их спугнули. Хорошо хоть деньги не пропали.
– И кроссовки, – сказал Алешка. – Мне было бы жалко, если бы их какой-нибудь жулик забрал.
– И носил бы их по праздникам, – сказала мама.
– Какие еще кроссовки! – возмутился Аркаша. – Моя Мариша с ума сходит от страха. Вся такая нервная. Даже Маргоше забыла педикюр сделать – так расстроилась.
Папа молча все это выслушал, а потом сказал:
– Не волнуйся, тебя в ближайшее время никто больше беспокоить не будет.
– Точно? – обрадовался Аркаша и так тряхнул головой, что чуть не сбросил свои застенчивые очки с носа на стол. – А почему?
– В свое время узнаешь. – Папа как-то странно это сказал. Словно знал что-то не очень приятное, но говорить об этом не хотел. – И за Маришу не беспокойся, никто ее похищать не станет.
Аркаша даже фыркнул. Будто сильно обиделся, что его жену, такую красавицу, никто не хочет похитить.
– И вы охрану с нее сняли? – спросил он. – Теперь она беззащитная?
– Как и все мы, – сказал папа.
Дядя Каша сделал такое лицо, что было ясно – мы это мы, а они, Аркаша с Маришей, это совсем другое. Они намного дороже.
Я заметил, как папа и мама обменялись при этом легкими улыбками.
– Мариша мне очень дорога, – опять заладил Аркаша. – Она такая любящая. Такая нежная. Такая умница. – Он аж засветился. – Когда я впервые увидел ее на подиуме, в полном сиянии ее красоты, то просто обомлел от восторга. И до сих пор не могу понять, как эта неземная звездочка могла полюбить такого заурядного коммерсанта?
По маминой улыбке я догадался, что и она не может этого понять. А папа сказал:
– Так часто бывает в жизни, Аркаша. Она сумела разглядеть в тебе все твои внутренние достоинства.
– Глубоко скрытые, – вежливо добавила мама.
– А какие достоинства? – с удовольствием стал расспрашивать Аркаша. Видно, нечасто в нем кто-то обнаруживал достоинства. Или они так глубоко скрыты, будто их и вовсе нет. – Чем же я мог покорить Маришу?
– Скромностью, – сказала мама.
– Щедростью души, – сказал папа.
– А еще? – Аркаша сладко жмурился, как сытый кот у теплой печки.
– Красотой! – выпалил Алешка.
– Ну уж... – Аркаша смутился от такой откровенной лести. – Это уж ты... Ну какой там красотой? Хотя...
– Внутренней, – сказал Алешка. – Глубоко скрытой.
Аркаша слушал все это с большой серьезностью и не чувствовал нашей иронии. А Лешка вдруг как-то мечтательно проговорил:
– Как бы мне хотелось посмотреть на вашу Маргошу... То есть Маришу. Хотя бы издали.
– Чего проще! Заходи к нам в гости. Теперь можно, опасность миновала, осада снята!
– У вас там охраняемый забор. И шлагбаум как на переезде.
– Для моих друзей шлагбаум всегда поднят! – с пафосом сказал Аркаша. – Заходи. Только позвони заранее. – Он положил на стол свою золоченую визитку.
– А я бы к вам и на вашу дачу съездил, – нахально напросился Алешка.
– Запросто. Только она еще недостроена.
– Но хоть крыша-то есть?
– Крыша есть. А вот все удобства только во дворе. Они временные.
Алешку это не смутило. И несмотря на строгие мамины взгляды, он напросился в гости еще и на дачу. Удобства во дворе посмотреть.
Ну, в общем, все проблемы Аркаши как-то разрешились. Папа был спокоен. Он почему-то был уверен, что вся эта история с вымогательством – чья-то глупая шутка. Впрочем, папе виднее.
...Вскоре Аркаша стал прощаться, целовать маме руку и хлопать папу по плечу. А Лешка, нимало не смутясь, попросил его выбросить по дороге на помойку его старые кроссовки. Которые он зачем-то опять притащил домой.
Тут уж мама не выдержала и дала ему подзатыльник.
– А чего? – Алешка сделал большие удивленные глаза. – Все равно они мимо помойки поедут.
Мама выхватила у него кроссовки и засунула их под тумбочку. Алешка усмехнулся.
Глава IV Как бы красавица
– Дим, – сказал мне Алешка, – нас в гости пригласили. На завтра.
– Кто?
– Тетя Мариша.
«Пригласили». Сказал бы уж – напросился.
– Тебе это надо?
– Очень надо. Я, Дим, еще ни одну королеву красоты живьем не видел, только по телевизору. – И Алешка посмотрел на меня такими ясными правдивыми глазами, что я сразу понял – врет! Не про телевизор, конечно.
Дело совсем не в том, что ему на Маришу хочется посмотреть. Совсем в другом дело. А вот в чем? Спрашивать его бесполезно, а самому догадаться – слабо. Да и не очень хочется, честно говоря. Меня больше беспокоило грозное обещание директора школы проверить наше вранье про папин зуб и мамино ухо. Об этом я и сказал Алешке.
– Ерунда, – отмахнулся он от проблемы. – Разберемся. И с зубами, и с ухами.
– Ушами, – поправила его вошедшая в комнату мама. – А что у тебя с ушами?
– Это не у меня, – сказал Алешка. – Это у тебя, мам.
– Не замечала, – удивилась мама.
– Ну, мам, ты ж их не видишь. А со стороны виднее.
– И что тебе виднее? – Мама насторожилась.
– У тебя одно ухо краснее другого. Оно не болит?
– Что ты врешь, Алексей? – Мама подошла к зеркалу. Внимательно стала разглядывать свои маленькие ушки. Легонько подергала их за мочки.
– Давай помогу, – предложил Алешка.
– Обойдусь! – сказала мама сердито. – Выдумываешь всякую ерунду. – И она еще раз внимательно всмотрелась в свои уши. С некоторым беспокойством. – Мойте уши... то есть руки, будем ужинать.
– Ушами? – удивился Алешка. – Я не умею.
– Брысь! – сказала мама. И пошла на кухню, накрывать ужин.
Тут как раз пришел с работы папа. И спросил:
– Как дела?
– Порядок! – весело отозвался Алешка. – Только у мамы что-то с ухами.
– Что такое? – забеспокоился папа.
– У нее одно ухо покраснело.
– Ну-ка, – папа стал разглядывать мамины уши. – Точно: правое краснее левого.
– Наоборот! – заспорил Алешка. – Левое краснее. И больше правого. Не болит? Давай «Скорую» вызовем, мам?
– Хватит! – сказала мама. – Я сейчас забинтую свои ухи... уши! И лягу спать. А вы ужинайте сами. Без моих ушей!
Мама не успела «забинтовать ухи» – зазвонил телефон. Она сняла трубку.
– Добрый вечер, Семен Михайлович, рада вас слышать. Здоровье? Мое? Спасибо, хорошо. Ухо? Да, конечно. Да, спасибо. – Мама позеленела. – Спасибо, обязательно. – И брякнула трубку: – Посоветовал непременно закапать в ухо. А что закапать, он, оказывается, забыл. Странная история... – И мама опять посмотрелась в зеркало. С каким-то недоверием к самой себе.
А назавтра уже Алешка застрял перед зеркалом, прихорашивался.
– Что случилось? – спросила мама.
– Мы в гости идем, – деловито сообщил Алешка, не сводя глаз со своего отражения.
– Это когда? – мама тоже взглянула в зеркало, улыбнулась. – Покушать успеете?
– Не знаю, сегодня идем. Средним вечером.
– Каким? – изумилась мама. – Каким вечером?
– Средним.
– Такой бывает? Это что-то новенькое.
Алешка возмутился:
– Интересные вы люди! Раннее утро у вас бывает? Поздний вечер бывает? Значит, и средний вечер тоже бывает!
Мама не стала спорить, а Лешка, пыхтя от возмущения, продолжил свое прихорашивание. Чтобы произвести впечатление на Королеву красоты какого-то района. Маминой щеткой для волос он пытался уложить свой непослушный хохолок. Но ничего у него не получалось: хохолок упрямо и задорно торчал на макушке.
– Сливочным маслом намажь, – посоветовал я.
– Что я, бутерброд, что ли? Может, мне еще и кусок сыра на макушку положить?
– Лучше колбасы, – сказала мама. – Аппетитней. А еще лучше заодно и руки помыть. – Мама с интересом наблюдала, как Алешка роется в шкафу в поисках своей любимой рубашки.
– Я, может, – пропыхтел он из глубины шкафа, – еще и шею вымою.
– Медведь в лесу сдох, – вздохнула мама, – не иначе.
– Какой медведь? – Алешка высунулся из шкафа. – С грязной шеей?
– Так говорят всякий раз, – объяснила мама, – когда какой-нибудь человек совершает необычный для него поступок. Например, помоет руки перед обедом. И оба уха перед сном.
– Это не про нас. – Алешка снова скрылся в шкафу и пробубнил оттуда: – Мы руки моем когда надо. А не всякий раз.
– Не поняла, – вздохнула мама. И без труда нашла на верхней полке любимую Алешкину рубашку.
В нашей семье эту рубашку только Алешка любит. Он сам ее выбрал, на рынке. В палатке, где продавали всякие уцененные вещи.
– Какой ужас, – сказала при этом мама. – У тебя вкус дикаря. Или артиста эстрады.
– Ничего, – успокоил ее папа, когда увидел Алешку в обнове, – зато не потеряется. «Вы не видели тут мальчика в яркой рубашке?» «Видели! От него и бежим».
Когда Алешка (со скандалом) явился в этой рубашке в школу, наш директор Семен Михалыч сперва от него шарахнулся, а потом строго сказал:
– Еще одно такое хулиганство, Оболенский, и я тебя переведу в другую школу. Или отдам в зоопарк, к павлинам и попугаям. Впрочем, мне их жалко – они все тогда поумирают...
– От зависти? – безмятежно спросил его Алешка.
– От ужаса.
В общем, Алешка принарядился по своему вкусу, и мы отправились с визитом к Марише и Маргоше.
На этот раз мы проникли в крепость по кличке «Парус» без особого труда. Охранник был предупрежден, молча пропустил нас, только недоверчиво покосился на Алешку (на его рубашку) и опустил за нами шлагбаум.
Дверь квартиры нам отворила сама Мариша. Она была почему-то босиком и в шортах красного цвета. И в красной прическе.
– Хай, – приветливо сказала она. – Проходите как бы в гостиную, я распоряжусь за чай и за кофе. И как бы приведу себя в порядок. – И она ушла, шлепая по паркету голыми пятками.
В гостиную из холла дверей не было, был просто такой проем в виде арки, завешенный шторкой из кусочков цветного бамбука. Когда эта шторка висела спокойно, она изображала из себя рыжего тигра в зеленых джунглях. А с другой стороны – обезьянку с бананом на пальме. «Кондильеры», словом.
В самой гостиной мебель была обычная, не вогнутая и не выгнутая, только очень блестящая. Почти всю комнату занимал «блескучий» угловой диван, по которому были разбросаны всякие цветные подушечки, разноцветные мобильники и игрушечные зверушки со следами острых зубов.
Алешка присел на диван и спросил меня:
– Тоже разуться, что ли? До босиком.
Тут вошла Мариша, она слышала его слова и сказала с гордостью:
– В нашем доме гости как бы не разувают обувь.
– В нашем доме тоже, – сказал Алешка. – Но вы-то босиком.
– Так надо. Все артистки как бы ходят дома босиком. Так положено. – И Мариша брякнула на столик цветной журнал. – Вот, посмотри. Гламурненько, культурненько.
На развороте было несколько фотографий, сделанных в загородном доме одного певца и одной певички. Дом тоже был весь «блескучий», а хозяева – босиком. И на всех фотоснимках на переднем плане сверкали их голые ступни с кривыми пальцами. И с крашеными ногтями.
Мариша тоже от них не отставала. Распорядившись «за чай», она привела себя в такой порядок, что мы от этого порядка немного онемели. Мариша переменила шорты на другой цвет и успела по новой раскраситься. Куда там до нее Алешкиной рубашке!
– Разноцветная индейка, – с восторгом шепнул мне Алешка, когда Мариша отошла к дальнему окну раздернуть шторы.
Да, лучше не скажешь...
На руках и ногах у нее были разноцветные – встречались черные – ногти. На голом животе – татушка в виде алой розочки с зелеными листочками и черными колючками. А рядом с пупком висел замочек с ключиком. Голубые ресницы так сильно были накрашены, что все время опускались от своей тяжести и чуть слышно щелкали, как у куклы с глазками. Губы у Мариши были разрисованы под цвет колючек, а щеки – под цвет розочки.
Нас Мариша тоже оценила. По мне она, правда, скользнула скучным взглядом, а на Алешке этот взгляд у нее оживился.
– Клевый прикид, – похвалила она его рубашку. И тут же вскочила. – Гламура не хватает. Нужен как бы штрих. – Мариша прошлепала босыми пятками за дверь, вернулась с галстуком-бабочкой – таким из себя ярко-красным в черный горошек. – Носи! Я тебе дарю! Это Аркашина. Он в ней на презентации ходил.
– А теперь не ходит? – как бы испугался (или расстроился) Алешка.
– Ходит! Еще как! И я с ним. Только сейчас на бабочки мода другая. Теперь черная с красным горошком. – И Мариша прицепила Алешке бабочку, отступила на шаг, полюбовалась. – Отпад! Все девчонки наши!
Вид у Алешки с этой бабочкой был глупейший. Но это его не беспокоило. Он явно вел какую-то свою игру, и, похоже, эта игра у него получалась. Когда у Мариши заиграл один из мобильников, разбросанных по дивану, Алешка коротко взглянул на меня, и в этом взгляде я четко, ясно прочел: «Дим, я так и знал!»
Что он знал? Отпад? Девчонки наши? Красный горошек на черном поле? Не знаю... Мне просто захотелось домой. От всего этого гламурненького и фигурненького.
А Мариша щебетала:
– Ну, Кашик, Кашенька, Аркашенька. Всего-то штучка баксиков для твоей любимой. Котик, не жадничай. Это колечко на моем пальчике... Ты же любишь мои пальчики.
Если бы мне приснились такие пальчики, с такими черными ногтями, я бы с тахты упал.
– ...Умница, Кашик. Целую тебя сто раз. Приезжай скорей. С колечком.
Мариша отложила мобильник и посмотрела на себя в зеркало.
– Вот, пацаны, какая трудная у меня судьба – каждый раз его упрашивать приходится. Что-то он жадничать стал. А ведь я не просто так ему. Я ведь Королева красоты. «Мисс Лопушанская область». Я бы и «Мисс Вселенная» бы стала. Да вот за Кашку вышла замуж, и карьера моя кончилась. Сижу, как царевна в замке.
Тут царевна в замке опять начала копаться в подушках на диване, потому что откуда-то снова заверещал очередной мобильник. Мариша его так и не откопала, не успела.
– А зачем вам столько мобильников? – удивленно, даже с сочувствием спросил Алешка.
– А! – Мариша махнула рукой. – Я в этих кнопках как бы все время путаюсь, никак не запомню: какую и зачем, типа того, надо жать. Вот я и придумала: у меня для каждого моего человечка свой мобильник. Вот этот – в цветочках – это Маечка, собачий доктор. Этот черненький – Леночка, прически мне делает. Синенький – Милочка, педикюрша.