За чаем Мариша наконец-то съела несколько крекеров. Без ножа и вилки. Она манерно брала крекеры из вазочки длинными голубыми ногтями и отправляла их в ротик, стараясь не смазать с губ помаду.
– Мне фигуру надо беречь, – в который раз сообщала Мариша. Да еще таким важным тоном, будто ей надо не фигуру, а Родину беречь.
– Да, – солидно кивнул Алешка, – такую фигуру надо беречь.
– Мерси, – оценила комплимент Мариша.
– А одна тетка в Америке, – сообщил Алешка, – застраховала свою фигуру на миллион баксов. А потом бросилась под поезд.
– Зачем? – безмерно изумилась Мариша.
– Чтобы фигуру испортить и страховку получить.
– Интересно, – призадумалась Мариша. – Получила?
– Не совсем, – уклонился Алешка. – Фигура кончилась.
И примерно на этой «веселой» ноте наш дружеский вечер завершился.
Глава VII Мормышка
В общем, мы очень скоро стали в доме Каминских своими людьми, особенно Алешка. Правда, общались мы в основном с Маришей. Дядя Каша появлялся очень редко: он был сильно занят делами и озабочен своим бизнесом. Маргошу мы тоже ни разу не видели. То она спала в своей кроватке после каких-то процедур, которые ей проводила собачий доктор Маечка, то Маришин водитель возил ее на массаж, в зал какой-то загадочной релаксации, а то на элитную собачью площадку – там Маргоша общалась с себе подобными элитными шавками.
Зато мы были в курсе всех Маришиных дел и проблем. А дела ее и проблемы были такие. Когда ей удавалось выпросить у Аркаши «штучку евриков или баксиков», она моталась по всяким магазинам и покупала всякую ерунду. Которой перед нами хвалилась. То это был браслетик с камушками, то «косметик» из заморских стран, то шляпка, которая не держалась на голове, то туфельки, которые немилосердно жали ей ноги и уже в день покупки отправлялись в кладовку или в шкаф.
В свободное от бутиков время – маникюр-педикюр, прически и фитнес-клуб, из которого Мариша возвращалась усталая, но очень радостная. И сообщала нам, кого она там из элитных знаменитостей видела, с кем пообщалась.
Остальное время она тратила, как сказал мне Алешка, на обслуживание своих мобильников. Но, надо заметить, ей звонили не очень часто, зато сама Мариша поминутно хватала то розовую, то голубую, то черную трубку и болтала всякую ерунду, врунишка. То она хвалилась, что спела вместе с Алсу, то она на какой-то презентации сидела за одним столиком с Ксюшей Собчак, то она провела чудесный уик-энд в загородном доме Лени Якубовича. Бедная врушка...
Похоже, у нее никого нет ближе ее любимой Маргоши. Однажды Мариша даже показала нам ее комнатку. Я не знаю, что почувствовал Алешка, потому что он и глазом не моргнул и рот не разинул. А у меня к жалости примешалось еще и возмущение.
Это была не какая-нибудь собачья будка с подстилкой из старого ватника. Это была комната маленького ребенка, в котором родители души не чают и ни в чем ему не отказывают.
В углу этой светлой комнаты стоял настоящий игрушечный домик. С окошками, с дверкой, с мебелью. Настоящая кукольная кроватка, застеленная меховым изящным одеяльцем. Рядом с домиком – беговой собачий тренажер.
– Это, как его... – стала объяснять Мариша. – Забыла как называется. В общем, от этой, от какой-то как бы динамии. Собачка ведь должна как бы бегать. Но ведь не по грязным улицам, правда? Вот Маргоша и как бы бегает по этой дорожке. – Мариша распахнула детский шкафчик. – А это ее личные вещи: шубка, шапочка. Правда, славная? Шарфик. А это ее ожерелочка. Жемчужная. Ошейничек для тусовочек. Миленький? Из змеиной кожи. Пижамка. Не какая-нибудь там синтетика, натуральненький как бы шелк! А это вечернее платье, шляпочка. Клево, да?
Мариша открыла еще одну дверцу в шкафчике.
– А вот ее парфюмчик. Правда же, худо, когда от собачки псиной воняет?
– А чем должно от собачки вонять? – наивно спросил Алешка. Так ли уж наивно? – Кошечкой?
– Французскими духами! – Мариша сказала это так гордо, будто сделала открытие, что Земля вращается вокруг Солнца. А вовсе не наоборот.
Мариша еще долго хвалилась личным имуществом своей Маргоши, вплоть до ее ночного горшочка с собачьей мордочкой на боку.
– Вот такой теперь прогресс у культурных людей.
Прогресс, подумалось. Это не прогресс, это маразм какой-то. Даже вроде подлости. Мне вся эта «детская» комнатка с собачьим горшком еще гаже показалась, когда я вспомнил крохотный чуланчик без окна. Мы проходили мимо него по пути в апартаменты Маргоши.
– Здесь моя горничная обитает, – небрежно пояснила Мариша. – Скромненько, но как бы со вкусом.
Скромненько... Это да. Жалкая раскладушка, хроменькая тумбочка и фотография Мариши, приколотая к стене кнопкой. И я подумал: у кого в доме собаки живут лучше людей, тот сам не очень добрый человек. А ведь тогда мы еще не знали, что эта горничная, пожилая тетка, которая ласково называла Маришу доченькой, в самом деле ее мама. Мариша забрала ее из Лопушанска, чтобы в ее элитном доме все было как у культурных людей. Ведь без горничной какая ты элита? Так, третий сорт...
К тому же горничные нынче дорого стоят. А мамаша доченьку бесплатно обслужит. Да еще и ее фотку над раскладушкой прикнопит.
Вообще, нам в этом доме было интересно. Как в зоопарке. Есть на что посмотреть, и себя показывать не надо.
Я уже вроде говорил, что стены в их квартире были обыкновенные, не надутые и не сдутые. Только все разного цвета. Белая, черная, красная, а четвертая – вся полосатая, всех цветов радуги.
– Клево? – похвалилась Мариша. – Это я сама придумала. Из одного журнала про одну как бы звезду, у нее вся дача такая. Аркаше очень понравилось. Он как бы так и сказал: «Ты вошла в мою жизнь, как солнечный луч».
Алешка прищурился (он всегда щурился, когда хотел немного соврать) и поправил Маришу:
– Как разноцветная радуга.
– Отпад! – Мариша даже взвизгнула от удовольствия: – Ты как бы поэт!
– Он как бы художник, – сказал я. – И как бы артист.
– Художник? – Мариша с недоверием покачала головой. – У нас есть знакомый художник, сейчас принесу. – И Мариша выпорхнула за дверь, шлепая розовыми пятками.
– Ща она нам художника принесет, – буркнул себе под нос Алешка. – На завтрак. И артиста на обед.
Но запыхавшаяся Мариша принесла не художника, а картину в тяжелой золоченой раме.
– Вот! – Она торжественно развернула картину к нам лицом. – Он мне подарил свой оригинал.
Это был знаменитый «Черный квадрат» Малевича. Мы, конечно, знали, что эта картина хранится в музее, и люди ходят на нее посмотреть и погадать – что же она означает, какую глубокую мысль вложил в нее художник? Правильно кто-то сказал, что она изображает выключенный телевизор. Впрочем, я не знаток живописи и не уверен, что во времена Малевича были телевизоры. Но вот то, что эту картину на разных выставках нередко вешали вверх ногами или боком и ничего от этого в ее восприятии не менялось, об этом знал. Может, именно такая мысль и была заложена художником? Мол, как ни вертись, а все ерунда получается.
Алешка похлопал ресницами и тоже похвалился:
– А у нас дома еще лучше есть. «Красный шар» называется.
Никакого «Красного шара» у нас дома никогда не было.
– А кто художник? – раскрыла ротик и дернула носиком Мариша.
– Алексей Оболенский, – небрежно ответил Алешка.
Мариша стала сосредоточенно хмурить лобик, припоминая, потом сообразила и расцвела:
– Ты, что ли? Как бы сам нарисовал? Ну ты герой!
– Я и вам могу что-нибудь нарисовать. С автографом. «Синий треугольник», например.
Я понял, чего он добивался. Он очень хотел понравиться Марише и вызвать к себе ее доверие.
Но вот зачем?
Разноцветные стены, разноцветная мебель... Все очень непривычное, неожиданное и блескучее. Будто все это создавалось не для удобства хозяев квартиры, а для того, чтобы удивить других людей.
И хотя Мариша собиралась завести на даче библиотеку, в комнате у нее была всего одна книжная полка. Зато какая-то странная. Нет, сама полка как полка, это книги на ней Мариша странно расставила. Наверное, как у них в Лопушанске культурные люди делают.
– Утюгом каким-то книги стоят, – шепнул мне Алешка.
– Ледоколом, – шепнул ему я.
И в самом деле – средняя книга вовсю вылезла вперед, до самого края полки; две по бокам от нее вылезли поскромнее, отстали немножко. И остальные отставали все больше и больше. Углом таким книги выперли. Наверное, Мариша думала, что так очень красиво и оригинально. И мне опять стало немного ее жаль.
Да, книг у нее было мало, наверное, десять. Зато было много телевизора. Он как бы заменял одну стену, черную. Как бы домашний кинотеатр. Как бы черный квадрат во всю стену. И Мариша начала им хвалиться. Как людоед с далекого острова хвалится ржавой консервной банкой.
Когда Мариша включила этот телевизор, мы даже от него немного шарахнулись. Очень непривычно было. Все люди на экране были в натуральную величину. И нам показалось, что Мариша не включала никакой телевизор, а просто отдернула штору в соседнюю комнату.
– А вот мой триумф, – сказала она и вставила в видак кассету. – На подиуме в Лопушанске.
Триумф... На подиуме... Нашла что показывать. Мало того что съемка явно любительская, так и зрелище было довольно жалкое. Самодеятельность.
Но Мариша все-таки выглядела. Особенно в хрустальной короне набекрень и в красной ленте через плечо.
– А сейчас меня Аркаша поцелует. Он там как бы в жюри был. И прямо с подиума меня в церковь потащил. Венчаться. Клево, да? Как в сериале.
Запись была очень короткая, но Мариша уже разошлась вовсю. Достала свой любимый альбом и стала хвалиться газетными вырезками со своей особой. Эти фотографии тоже были с конкурса «Мисс Лопушанск». Алешка с большим вниманием разглядывал их, а потом ткнул пальцем в один из снимков:
– А это разве вы?
– А то кто же? – рассмеялась Мариша с ноткой обиды. – Ты даешь! Не похожа? Как бы постарела, да?
– Да вот же написано: «Мисс Лопушанск – 2007 Маруся Рябая».
– Так я как бы и есть та Маруся!
– И рябая?
Опять звонкий смех. Я подумал, что так часто может смеяться человек, которому на самом деле хочется плакать.
– Я тогда была по фамилии Рябая. Это теперь я как бы Каминская, по Аркаше. И была я Мария, а не Марина.
– А зачем? – Алешка опять наивно защелкал ресницами.
– Ну... Мария, Маруся, Машка – очень уж простые имена, для звезды не годятся. Я теперь Марина стар!
– Да вы еще и не такая уж старая, – наивно польстил ей Алешка.
Не знаю, как там Мариша ходила по подиуму, но что она умеет хорошо делать, так это звонко смеяться.
– Да не старая! – стала она объяснять Алешке. – А стар! Звезда по-английски. А Марина с иностранного как бы морская. Морская звезда, типа того.
Алешка приоткрыл рот, похлопал ресницами и сказал:
– А давайте я ваш портрет в виде морской звезды нарисую. С автографом. И со всякими щупальцами.
Ну вот теперь еще и этот малец над ней подшучивает. Я никак не мог понять, почему Мариша так часто и с таким удовольствием приглашает нас в гости. А потом вдруг догадался. Перед кем ей еще хвастаться? Она в Москве, в общем-то, чужой человек из какого-то Лопушанска. Кому она тут интересна и нужна? Какой такой элите? Вся ее элита – это маникюрша, ветеринарша и звезды на журнальных страницах и обложках. Даже какой-то нелепый художник над ней посмеялся.
Жалко мне ее. И Аркашу тоже. Я случайно услышал мамин-папин разговор, что у Аркаши дела идут не очень. Что он очень скоро может разориться. А все потому, что много денег тратит на охрану и на Маришу.
– Мариша, Мариша... – сказал папа, постучав пальцем по столу. – «Мисс Мормышка».
– Как-как? – удивилась мама. – Ну-ка, повтори, отец. Что за кличка такая?
Наш папа в молодости был заядлым охотником и рыболовом. До тех пор, пока не женился на нашей маме. Наша мама, конечно, не возражала против рыбалки и охоты, но наш папа решил, что проводить время рядом с нашей мамой гораздо приятнее и полезнее, чем на рыбалке или на охоте. Ну, может, не папа так решил, а мама – это неважно. Рыбалка и охота у него закончились, но воспоминания о них остались. И папа объяснил маме:
– Мормышка это, мать, такая приманка на зимней ловле. На крючок цепляется кусочек блескучей фольги. Не настоящая приманка в виде хлебушка, мотыля или червячка, а яркая штучка. И рыбка на нее клюет. И попадается. Вот так попался и наш Аркаша. Клюнул на блестящую безделушку.
– А ты? – вдруг спросила мама.
Папа усмехнулся и ее успокоил:
– Не волнуйся, мать, я клюнул на настоящего добротного червячка.
– Спасибо, – сказала мама. – А на кого я клюнула-то?
– Ты не клюнула, – сказал папа. – Ты попала в сети моего обаяния.
Мама засмеялась и поцеловала папу в лоб.
Самое интересное: когда я Лешке рассказал об этом разговоре, он ничуть не удивился. Он удивился моей наивности:
– Ты что, Дим, ничего еще не понял?
Я понял только то, что на мормышку никогда не клюну. В нашем классе их, наверное, сто штук.
Глава VIII Следственный эксперимент
В прихожей, из-под тумбочки, опять вылезли кроссовки.
– Проголодались, – сказал Алешка.
– Ты их покорми, – сердито посоветовала мама. – Крякерами.
И больше ни слова не говоря, взяла кроссовки, прошла в комнату, распахнула окно и – только мы их и видели.
– Круто! – восхитился Алешка. – А если они вернутся?
– Тогда я сама выпрыгну в окно, – пообещала мама. – Идите мыть посуду.
– Мы сегодня чай заваривали! – упрекнул ее Алешка.
– Устали, бедняжки?
– Ага, – признался Алешка. – Прямо ноги отваливаются.
– Это хорошо, – вздохнула мама. – Хорошо, что я не знала, что вы чай ногами заваривали. Кто там еще? – Это она на дверной звонок отозвалась.
На пороге стоял дядя Федор. Дядя Федор очень хороший человек, я уже как-то о нем рассказывал. Он очень добрый и любит всем помогать, даже когда его об этом не просят. У него, говорят в нашем дворе, золотые руки и золотое сердце. Он умеет все. А дядей Федором его зовут, потому что и летом, и зимой он ходит в теплой шапке, одно ухо которой торчит, а другое висит. И он немного похож на симпатичного дворового пса. Но прозвали его почему-то не Шариком, а дядей Федором. Наверное, из уважения.
...На пороге стоял дядя Федор и протягивал маме Алешкины кроссовки:
– Вот... подобрал. Прямо на машину упали.
– Спасибо, Федор Иваныч, извините. Я поставила их на подоконник, просушить, а они случайно упали.
– Их починять надо, – сказал дядя Федор. – Могу. Всего делов-то.
– Не стоит, – сказала мама. И взяла кроссовки. – Я их утоплю в ванне. Чтоб наверняка.
– И то дело. А то – починю.
– Не надо, – сказал Алешка, вышел на площадку, прикрыл дверь и стал о чем-то шептаться с дядей Федором. Потом вернулся, очень довольный. А я услышал, как дядя Федор, спускаясь по лестнице, добродушно бормотал:
– Всего делов-то. Исделаю. Как скажешь, так исделаю. А могу и башмаки починить. Всего делов-то.
– Чего задумал? – спросил я Алешку.
Он пожал плечами и небрежно бросил в ответ:
– В Лопушанск съездить.
Всего делов-то! А можно и в Париж.
Наш Алешка – пацан удивительный. Но я ему уже не удивляюсь, привык. Он за один день столько на меня удивительного обрушивает, что другому и за год не собрать. Я уже приспособился. Адаптировался, как говорит наш директор, когда его спрашивают, как он выдерживает напор почти тысячи оголтелых учеников. Поэтому, когда у Алешки возникают дикие, но симпатичные идеи, я просто покорно выполняю его команды. И мне так спокойнее, и ему раздолье. В Париж так в Париж. А что мы там забыли, я узнаю позже, в свое время.
Надо сказать, что эта история с Аркашей у меня стала забываться. Дурацкая, неумная шутка. Однако, как потом выяснилось, за этой «шуткой» Алешка открыл совсем не шутливые дела, преступные очень.
Мама говорит, что у Алешки очень острый внимательный взгляд. И чуткое ухо. Сразу замечает что-нибудь новенькое, неожиданное; всегда услышит то, что для его ушей не предназначено.
Папа говорит, что Алешка прекрасный аналитик. Увидел, подслушал – и сделал вывод. Часто очень неожиданный, часто прямо противоположный фактам, но всегда верный.
Когда он был еще меньше, папа рассказывал нам, что в одной квартире обнаружили на полу отпечатки пальцев квартирных жуликов. «О чем это говорит?» – спросил сам себя папа. Алешка тут же ответил: «Они там на четвереньках ходили, дураки такие».
Вот и сейчас... Когда мы улеглись, Алешка прошептал:
– Ну, Дим, ты все понял? Там целая банда работает. Эта, как ее... организованная группировка. Лопушанская.
– С чего ты взял?
– Догадался. Смотри: папа говорил, что этот магазин – гиблое место, так? Купит какой-нибудь богач классную машину, а она без проблем исчезает. Никакая неугонка не помогает. Так? Спишь, что ли? А на этом стенде, Дим, у «Альянса» написано, что у него имеются филиамы во многих областях, так?
– Филиалы, – сонно поправил я.
– Без разницы, ты дальше как бы слушай.
А я подумал: как заразительны эти сорные словечки. Даже взрослые культурные люди так ими и сыплют – как бы, типа того, по жизни... И чаще всего не к месту.
– Дим, не спи! Самое главное рассказываю. И вот там один филиам, знаешь где? В Лопуханске!
– В Лопушанске, – сонно поправил я. – Там «крякеры» производят. Из Испании.
– Сам ты «крякер»! Сонный притом! В Лопуханске – филиам, так? А Мариша откуда? Из Лопуханска! А Валерьянка Палыч? Я узнал. Он тоже из Лопуханска! И Рябчик! Они все оттуда.