Лука тоже был весьма импозантен. Вообще, они чем-то были схожи, Долгоруков и Лука: одного роста, одной комплекции и почти одного возраста (Лука был немного постарше), и вполне могли сойти за родных братьев…
Огонь-Догановский вышел первым. Его путь лежал на Малую Проломную в «свою» контору. Остальные двинулись всей компанией в сторону Петропавловской улицы, что начиналась от внушительного собора Петра и Павла, построенного купцом Михляевым в честь приезда в Казань императора Петра Великого и его пятидесятилетия, справляемого в этом губернском городе.
Спустившись на Рыбнорядскую площадь, взяли извозчика, и он лихо домчал их до Петропавловской улицы. Расплатившись, Всеволод Аркадьевич и его команда, включая Луку, прошли мимо кованых решеток балюстрады здания Купеческого банка и свернули в арку. Пройдя ее, все невольно вскинули головы. Под самой крышей высокого трехэтажного здания с колоннами красовалась огромная вывеска:
«ВОЛЖСКО-КАМСКИЙ
КОММЕРЧЕСКИЙ БАНК
КАЗАНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ»
Они вошли в прохладное просторное фойе банка. Бурундуков и начальник кредитного отдела лично встретили их и проводили в отдельную комнату.
Потом три четверти часа с небольшим Сева и прочие директора «Акционерного общества Казанско-Рязанской железной дороги» заполняли официальные бумаги и поочередно расписывались. Управляющий банком господин Холодковский тоже расписывался на некоторых из них и ставил печати. Когда все закончилось и на руках директоров Акционерного общества остались их экземпляры документов, Холодковский со всеми приветливо попрощался и, сославшись на занятость, ушел. Бурундуков, проводив управляющего взглядом, весело улыбнулся:
– Поздравляю вас. Ваше акционерное общество теперь – настоящий мильонщик.
А и чего ему было не улыбаться, когда вот-вот он станет богаче на сорок тысяч рублей, – целое состояние!
– Благодарю вас, – ответил на пожатие руки первого помощника управляющего банком Всеволод Аркадьевич.
– Благодарю, – пожал руку Бурундукову Африканыч.
– Без вас мы бы не справились, – немного холодно (впрочем, как и полагается графу) произнес Давыдовский и вяло пожал протянутую пухлую руку.
– Спаси вас бог, – во весь рот улыбнулся Ленчик и энергично потряс своей рукой вместе с зажатой в ней рукой Бурундукова.
Лука молча кивнул и тоже пожал руку первому помощнику управляющего банком.
– Поздравляю, – кисло произнес начальник кредитного отдела, обращаясь ко всем директорам крупномасштабного акционерного общества-мильонщика, и поспешил восвояси, унося с собой оформленные бумаги на кредит, чтобы определить их на место в своем несгораемом шкафу.
– Ну что? – весело произнес Африканыч. – В ресторацию?
– Погоди, пусть сначала деньги лягут на наш счет, – немного охладил его пыл Давыдовский.
– Верно, – согласился с другом Долгоруков. – Победу празднуют не тогда, когда враг повернул вспять, а когда он разбит и сдался. Кстати, – Всеволод Аркадьевич всем корпусом развернулся к первому помощнику управляющего банком. – А когда деньги лягут на наш счет?
– Ближе к вечеру, – незамедлительно ответил Бурундуков.
Ответ всех устроил. Завтра они переведут деньги на счет торгово-закупочного предприятия «Гольденмахер и К°»; Огонь-Догановский, то бишь владелец фирмы Самуил Янкелевич Гольденмахер, став приказодателем, откроет в банке аккредитив, и человек-бенефициар, на чье имя будет записан аккредитив, получит деньги. Гольденмахер исчезает, его фирма перестает существовать, бенефициар и деньги испаряются, а команда Долгорукова становится богаче на два миллиона рублей. Точнее, на один миллион шестьсот сорок тысяч. Ведь триста шестьдесят тысяч рублей они отдадут Луке, с тем чтобы раз и навсегда развязаться с этим таинственным и зловещим Густавом… Все, операция завершена, спектакль окончен, зал рукоплещет и кричит «браво», а актеры кланяются и уходят за кулисы, уставшие, но довольные.
Так думала команда Севы. Сам же он мыслил несколько иначе…
* * *Нет слов, чтобы описать состояние тел и душ Долгорукова и его команды, когда они узнали, что два миллиона рублей практически у них в кармане.
Улыбки не сходили с их лиц. Африканыч сыпал анекдотами безостановочно – откуда только он их знал столько! – и даже мрачноватый Лука, малость развеселившись, смеялся над ними вместе со всеми в голос.
Отпраздновать победу, когда два миллиона российских рублей легли на счет «Акционерного общества Казанско-Рязанской железной дороги», решили в саду Аркадия, что на Дальнем Кабане. Таковое предложение выдвинул Африканыч, поскольку в тамошнем летнем театрике у него были знакомые опереточные певички с экзотическими именами Колибри, Малиновка и Пчелка. К тому же там имелся роскошный, иллюминированный гирляндами и китайскими фонариками ресторан прямо на берегу озера, несколько пивных павильонов для душевного принятия марочных вин и очищенной водочки, беседок для самого различного времяпрепровождения и великолепный оркестр. Вернее, даже три оркестра: один большой и два маленьких, причем оба маленьких – женские. Словом, место для загородных гуляний публики, празднующей удачу или веселое расположение духа, было самое что ни на есть наилучшее и развеселое. Ну не мыкаться же вновь испеченным миллионерам в душном и пыльном городе! Не комильфо, господа.
А у Аркадия – комильфо! Райский уголок, где можно весело и беззаботно провести время – вечер и половину ночи. А на рассвете покинуть сей сказочный остров на легком пароходике купца Свечникова вместе с остальной вакационной публикой, дабы по приезде домой залечь в мягкую постельку и предаться навьим грезам вплоть до полудня, а может, и более.
В восемь часов вечера вся компания в лице Долгорукова, Африканыча, «графа» Давыдовского, Ленчика и Луки погрузилась на пароходик, который пришлось брать штурмом ввиду большого количества желающих попасть на сказочный остров.
Огонь-Догановского, в целях конспирации, среди этой компании не наблюдалось: афишировать знакомство директора торгово-закупочного предприятия «Гольденмахер и К°» с директорами «Акционерного общества Казанско-Рязанской железной дороги» было категорически неприемлемо, чтобы исчезновение Самуила Гольденмахера с его фирмой невозможно было бы привязать к Акционерному обществу Севы Долгорукова, когда в дело вступят полицейские и прокурорские чины.
Штурм увенчался успехом, и вскоре пароходик, наполнившись пассажирами под самую крышу, издал прощальный гудок и тяжело отчалил от пристани озера Ближний Кабан.
Все пассажиры высыпали на палубу, чтобы полюбоваться видами озера и его берегов. Разговоры, восхищенные возгласы, смех, вспыхивающий то тут, то там, – вот чем была наполнена палуба парохода, медленно, но верно преодолевающего водную гладь Ближнего Кабана.
Прошли протоку меж Ближним и Средним озерами, которая в конце июля сужалась до того, что в ней едва ли могли разойтись два даже самых легких пароходика. Иногда навстречу попадались беляны, тихвинки и унжаки, а еще прогулочные лодки, и тогда с парохода им махали шляпами и платками веселые пассажиры и кричали приветствия, заглушавшиеся пароходными гудками и шлепаниями по воде колесных лопастей.
Желающих высадиться на левом берегу Среднего Кабана у пристани возле Ботанического сада не нашлось, и пароходик, извинительно гуднув смотрителю пристани, пошел дальше.
Полюбовавшись на черных лебедей, грациозно плавающих в заводях озера, примыкающих к Ботаническому саду, счастливая компания во главе с Долгоруковым отправилась в буфетную: далее пароходик поплыл по длинной и узкой протоке, соединяющей уже Средний Кабан с Дальним, не представлявшей особого интереса для любопытствующего созерцания. То же самое стала проделывать и основная часть публики – ломиться в буфетную. Удивительное дело: в саду Аркадия их терпеливо поджидало самое изысканное угощение, причем на любой вкус, а о горячительных напитках не стоило и говорить, однако желание выпить и перекусить почему-то овладевало пассажирами пароходика именно на подходе к озеру Дальний Кабан, когда до волшебного сада Аркадия оставалось всего-то минут двадцать – двадцать пять ходу. Вот и у Всеволода Аркадьевича с его друзьями, покуда, как говорится, суд да дело, также появилось вдруг желание выпить по стопочке анисовой и закусить ее балычком или зернистой икоркой.
На подходе к буфетной они столкнулись с господином весьма специфической наружности. Росту он был едва не с сажень, одет в плисовые штаны, заправленные в смазные сапоги с отворотами, не очень чистую косоворотку, полосатый однобортный сюртучок по бедра из грубой шерсти, что зовется среди простецкой публики словом «спинжак», и засаленный картуз. Профессии означенный господин был определенно свободной, по-иному, рисковой и отчасти романтической. Этот специфический господин был явно из породы «грачей» или «шлепперов», то есть воров, таскающих из карманов все, что попадется под руку, не брезгуя памятными книжками и носовыми платками. Скорее всего, парень был из «грачей», более высокой квалификации, нежели «шлепперы», однако не дотягивающий покамест до карманников-аристократов, то есть «маравихеров», артистически облегчающих кошельки у зажиточной и чиновной публики. «Грач», задев плечом Африканыча, причем явно нарочно, и, конечно, не извинившись, нос к носу столкнулся с Ленчиком. Глаза его от удивления округлились, и он воскликнул, не обращая никакого внимания на остальных:
– Талан на майдан, Ленчик!
Ленька отвел взгляд и сделал вид, что не узнает «грача». Всеволод Аркадьевич пристально посмотрел на Ленчика, а затем перевел взгляд на нахала. Казалось, Долгоруков хотел что-то сказать, но промолчал…
– Ты что, своих не признаешь? Забурел, что ли? – загородил Ленчику проход «грач». – Это же я, Васька!
– Шайтан на гайтан, Вася, – ответил Ленчик и вымучил из себя улыбку. – Вы идите, я догоню, – сказал он, обращаясь к Долгорукову и остальным. – Вот, старого знакомого встретил…
– Не задерживайся, – буркнул в ответ Всеволод. А Давыдовский, оглядев «грача» с головы до ног, спросил:
– Может, помочь?
– Да не-ет, – протянул Ленчик, изобразив беззаботную улыбку. – И правда, хорошего знакомого встретил.
– Ну-ну, – произнес Давыдовский и прошел вслед за Севой. Этот «хороший знакомый» Ленчика Павлу Ивановичу явно не нравился.
– Ты чо, и правда забурел? – поглядывая на Ленчика, спросил «грач». – Вона компанию с какими карасями икряными водишь. И сам в ладной сбруе, ровно карась.
– Да это так, для блезиру, – соврал Ленчик. – А так я, Вася, все более на подхвате.
– Баки крутишь, – резюмировал «грач». – Когда мне кто баки крутит да вола водит, я завсегда чую.
– Да не брешу я, – придав голосу нотки возмущения и обиды, произнес Ленчик. – Правду говорю.
– Лады, – констатировал Васька, подводя черту первой части разговора. – Айда на палубу, позюкаем малость. Покумекаем по-свойски.
Прошли на палубу.
Несмотря на то что пассажиры пароходика ринулись в буфетную, на палубе все равно было достаточно народу. Васька потащил Ленчика на нос, где публики было всего несколько человек: мужчина без головного убора с развевающейся на ветру длинной гривой волос, похожий на художника или музыканта, и юноша с девицей, надеющиеся на романтический вечер в Аркадии и на не менее романтическую ночь.
– Давай, ботай, кто это такие, что были с тобой. Да не вздумай мне вкручивать баки, – громко сказал «грач».
Гривастый опасливо оглянулся на них, а молодая пара теснее прижалась друг к другу.
– А я тебе в стукачи не нанимался, – так же громко ответил Ленчик. – Ты кто мне, брат, сват? Или я тебе должен чего?
– Ишь, как заботал, карасик! – скорее прошипел, нежели сказал «грач», но прошипел так, что было слышно и на корме пароходика. – Может, взять тебя за горлец да заслать перышко под душу? – С этими словами «грач» незаметным движением вытащил из голенища сапога большой финский нож и помахал им перед носом Ленчика. – Что, теперь ты посговорчивее будешь, а, карасик?
– Да пошел ты!
С этими словами Ленчик ударил по руке «грача». Нож выпал. Васька с размаху саданул Ленчика в челюсть. Тот охнул, затем изо всей силы толкнул «грача» в грудь. Парень взмахнул руками, отлетел к борту и, по инерции перегнувшись, не удержался и упал в воду.
– Ах! – вскрикнула девица, что до того прижималась к своему кавалеру, который нашептывал ей в ушко разные приятственные глупости.
Все разом: Ленчик, гривастый художник (или музыкант) и влюбленная парочка перегнулись через борт. «Грач», изрыгая проклятия в адрес Ленчика, неловко махал руками и, кажется, захлебывался всерьез.
– Человек за бортом! – вдруг завопил гривастый и бросился к капитанской рубке.
Парочка, опасливо посматривая на Ленчика, сторонкой обошла его и тоже прошла к капитанской рубке.
Пароходик застопорил ход. Недоумевающие пассажиры, прознав, что человек упал за борт, высыпали из буфетной и сгрудились у одного борта, в результате чего пароходик накренился, и создалось впечатление, что он вот-вот перевернется. Возможно, так оно бы и случилось, потому как капитан выскочил из рубки красный, как вареный рак.
– Разойдитесь! – заорал он в помятый медный рупор. – Всем пассажирам отойти от правого борта! Перевернемся, мать твою!..
К месту падения «грача» полетели спасательные круги, в воду бросилось несколько смельчаков. Они плавали вдоль парохода, ныряли и, вынырнув, отрицательно мотали головами, потом ныряли еще и еще.
И все без толку.
«Грача» нигде не было. Последний раз его видели саженях в пяти от парохода. Он неловко хлопал руками по воде и срывающимся голосом вопил, что не умеет плавать. Потом пропал, и на воде какое-то время покачивался его засаленный картуз. Через минуту исчез и он.
– Утоп, – констатировал первый ныряльщик, поднявшийся на борт пароходика.
– Определенно утоп, – подтвердил второй.
– Амба, – коротко резюмировал последний.
Какое-то время два матроса на шлюпке пытались баграми выудить тело утопленника со дна озера, но безуспешно: Дальний Кабан было глубоким и весьма илистым озером. Самым глубоким и илистым из трех одноименных растянувшихся в цепь озер. Не зря, по слухам, казанский хан именно в нем спрятал запечатанные бочки с казной перед самым приходом под стены города русского царя Ивана Васильевича, позже прозванного Грозным.
Ленчика заарестовали. Двое дюжих матросов, которые до того орудовали баграми, отыскивая в озере тело утопленника, теперь крепко держали парня под руки. Попытки отбить у них Ленчика и даже выкупить за огромные для матросов деньги ни к чему не привели: Сева и компания были с позором выдворены из капитанской каюты, куда матросы привели Ленчика. Парень бился в их руках пойманной рыбой, кричал, что его хотели зарезать и он лишь отбивался, но на капитана и матросов его вопли не производили никакого впечатления. Лишь единожды, когда Ленчик уж больно сильно заорал, что он невиновен и только самооборонялся, капитан, старый речной волк, негромко произнес:
– Ничего, в участке разберутся.
На беду на пароходе присутствовал помощник пристава Четвертой полицейской части Полупанов, губернский секретарь. Ему на руки и сдали Ленчика.
Покудова помощник пристава опрашивал свидетелей – человека с гривой, похожего на музыканта (или художника), и молодую влюбленную пару – и записывал в памятную книжку их имена, адреса места жительства и показания, пароходик изменил курс. Еще через сорок минут, пришвартовавшись у пристани Ново-Иерусалимского монастыря, резиденции казанского архиепископа, пароход высадил помощника пристава (вместе с вызвавшимся помочь ему отставным квартальным надзирателем Игнатием Разиным) и Ленчиком и пошел далее, держа курс на Аркадию…
Следом за полициантами и Ленчиком на берег сошли Всеволод Аркадьевич Долгоруков, Самсон Африканыч Неофитов, Павел Иванович Давыдовский и Лука. Лица у всех, включая Луку, были напряженные и мрачные. Оно и понятно: какое уж тут питие горячительных напитков и веселие с певичками, когда их друга под белы рученьки в участок волокут.
– Вы бы, господа, шли себе, – заметил им не очень по-доброму помощник пристава.
– А… куда вы его? – с тревогой спросил Давыдовский.
– Куда-куда… в участок, разумеется! – ответил Полупанов.
– Но он же только самооборонялся! – возмутился Африканыч. – На вас ежели с ножом полезут, вы что, разве не будете сопротивляться?
– А вот свидетели показывают, что это он первый начал утопленнику грубить. Тот не выдержал оскорблений и ударил. А этот ваш, – Полупанов кивнул на Ленчика, – его за борт взял да и выкинул. Что-то, господа хорошие, это все не очень похоже на самооборонение…
Ленчик молчал.
– Ступайте, господа, ступайте, – повторил помощник пристава и начал хмурить брови. – Не положено вам, гражданским лицам, при задержанном пребывать…
– Да я бы один справился, – сказал Полупанов отставному квартальному надзирателю, когда Долгоруков и компания отошли. Правда, сказал тепло, с ноткой благодарности в голосе. – Вы ведь уже не полицейский.
– Бывших полицейских… не бывает, – ответил Игнатий Разин. Полупанов посмотрел на него и сморгнул:
– Благодарю вас.
– Ну, что вы. Не за что.
– Ну, как не за что? Вы ведь ехали отдыхать в Аркадию, а тут вон какая оказия, – извиняющимся тоном произнес помощник пристава.
– Да ведь и вы ехали в Аркадию отдыхать, – резонно заметил отставной квартальный надзиратель.
– Это точно, – невесело усмехнулся Полупанов и покосился на Ленчика: – И что вы на пароходе-то не поделили с утопленником? Не могли, что ли, берега дождаться?
Ленчик промолчал. Он вообще как-то притих и только следил за развитием событий, как зритель, который боится отвлечься от представления и чего-либо пропустить. Впрочем, Ленчик был вовсе не зрителем…
А спектакль разыгрывался на славу. И главное – как по-писаному…
* * *– И что мы теперь будем делать? – посмотрел на Севу Африканыч. – Ленчика-то надо выручать.
– И каким образом выручать? – покосился на него Долгоруков. – Ты знаешь, как это сделать?
– Нет, – не сразу ответил Неофитов.
– Вот и я не знаю, – буркнул Всеволод Аркадьевич, скорчив недовольную гримасу.
– И что же делать?
– Продолжать начатое…
Разговор происходил поздней ночью, когда, так и не доплыв до сказочной Аркадии, все собрались в особняке Долгорукова.